– Вы лодыри, – отвечал Поленов. – Я ничего вам не оставлю, жрите желуди! Желуди – самая подходящая для вас еда.

– Мы не лодыри! – крикнул вдогонку Тытырин. – Мы художники слова!

Поленов остановился.

– Художники, говорите? – ухмыльнулся он. – А ну, художники, придумайте рифму к слову «венгр»?

Тытырин и Снегирь тупо переглянулись.

– Пусть отдаст машинку! – осторожно крикнул Тытырин. – Она нам нужна как инструмент.

На это требование Зимин ответил полуприличным жестом. Настаивать писатели не решились.

– Вот и я о чем говорю, – вздохнул Поленов. – Болваны и дурошлепы. Ладно. Слушайте. Через неделю я буду проходить в обратном направлении и проверю. Если придумаете рифму к слову «венгр», так и быть, я дам вам немного еды. И еще. Если через неделю не выложите мне вменяемую пьесу, я вас…

Поленов сделал паузу.

– Я вас назад отправлю. В мир. Работать будете, понятно? Но сначала два месяца у меня отхолопствуете.

– Хорошо, Поленов, – ответили Тытырин и Снегирь дружно. – Только ты не забудь, ладно? Зайди к нам?

Поленов кивнул затылком.

И они пошли дальше по тропинке.

– А какая рифма к слову «венгр»? – спросил Зимин, когда почувствовал, что Тытырин и Снегирь растворились между деревьями.

– К слову «венгр» нет рифмы, – ответил Поленов. – Во всяком случае, никто пока ее не придумал.

– А зачем тебе пьеса была нужна? – спросил Зимин.

Поленов не ответил, указал пальцем.

Дубо-березовая роща обрывалась в пустыню.

На краю пустыни стояли три большие повозки.

Такие повозки показывают в фильмах про жизнь американских пионеров, откочевывающих на Дикий Запад. Каждая повозка была запряжена парой упитанных лошадей, борта были высокие, в случае нападения индейцев можно было составить повозки в круг и отстреливаться из-за них неограниченное время.

Зимин подумал, что при нападении три повозки в круг не поставишь, разве что в треугольник. А из треугольника отстреливаться, наверное, труднее, чем из круга. Да и индейцев тут вряд ли найдешь, с индейцами в Стране Мечты тугота.

На выпуклых матерчатых боках повозок аккуратными красными буквами было написано:

«Бродячий Театр Поленова».

Поленов долго смотрел в бинокль, потом сказал:

– Чуть влево. Они флаг подняли, мы как раз на это время договаривались. Ждут.

Зимин вгляделся в указанном направлении и действительно заметил – на длинном шесте болтался змеистый зеленый вымпел.

– Звони, – сказал Поленов. – Самое время звонить, деревня совсем рядом уже. А то еще рогатину какую-нибудь запустят…

– Угу, – кивнул Зимин.

Он вылез на крышу повозки, накинул на ступню петлю от колокола и принялся дергать в такт с покачиваниями повозки. Над степью поплыл тягучий звон.

Зимин устроился поудобнее, ворочал ногой и смотрел по сторонам.

Место с мачтой медленно приближалось. Зимин порадовался за этих гномов – маскироваться они умели просто здорово. Если бы не зеленый флаг, обнаружить гномовское поселение было бы довольно трудно. Наверное, даже невозможно.

Почти до самого поселения никаких признаков чьего-либо обитания не наблюдалось. Обычная степь. Сухая трава, чахлые деревца саксаульного типа, редкие, похожие на мексиканцев, кактусы, перекати-поле.

Степь, степь, степь.

Повозки приблизились к заставе, из окошка выставилась пушка.

Вообще-то Зимину показалось, что пушка не настоящая, а глиняная, что она предназначена не столько для поражения противника шрапнелью или там картечью, сколько для его отпугивания. Да и откуда у гномов порох?

Но чтобы гномов не злить, Зимин сделал вид, что пушкой вполне впечатлился.

– Привет, ребята! – кивнул гномам Поленов. – Узнали нас?

Гномы ничего не ответили, но хилый шлагбаум стал подниматься, а зеленый флаг на шесте опускаться. Он опустился совсем, и гномовское поселение уже нельзя было обнаружить, разве что поднявшись над степью на монгольфьере.

Поленов цокнул языком, и повозка перевалилась через край воронки. У Зимина перехватило дыхание от открывшегося вида.

Здоровенная круглая яма в земле. Даже не здоровенная, а просто грандиозная. Целый город, построенный ниже общего уровня. Гигантское пуэбло, только перевернутое вверх ногами. Яма напомнила Зимину разработанную алмазную трубку. Конус, уходящий вниз на глубину почти в километр. Воронка. С противоположной стороны воронки тек ручей, на одном из витков спирали он отрывался от земли и обрушивался вниз водопадом, который скапливался на дне болезненно голубым озером. Зимин заметил, что звезды в этом озере отражаются даже днем. И еще на озере резвились похожие на игрушки парусные лодки.

Вниз, по спирали, шла дорога. По левую сторону дороги тянулись глинобитные жилища, по правую – террасные поля и висячие сады. Сверху все это было похоже на большую концептуальную модель, построенную талантливым ландшафтным дизайнером.

Повозка покатилась вниз. Театр Поленова продолжал гастроли.

За три дня путешествия Зимин неплохо ознакомился с бродячей труппой Поленова. Она была немногочисленна. Сам Поленов и два актера. Трое. По количеству повозок.

Поленов был руководителем. Режиссером-постановщиком. Менеджером. Художником. Исполнителем. Идейным вождем и учителем. Станиславским и Немировичем-Данченко в одном лице. Мастером на все руки.

Остальные два актера, к удивлению Зимина, оказались гномами. Настоящие их имена были слишком труднопроизносимы, поэтому Поленов дал им имена домашние.

Одного гнома звали Костиком, другого – Ростиком. Первоначально Зимин с трудом отличал Костика от Ростика, они казались ему похожими, как два китайца. Потом Зимин приметил, что Костик, когда разговаривает, заворачивает нижнюю губу внутрь, а Ростик, напротив, наружу. Этим и отличаются. Зимин спросил у Поленова, почему его актеры – гномы. Тот ответил, что среди многочисленного народца, обитающего в Стране Мечты, не нашлось ни одного человека, желающего играть в театре. Театралы в Страну Мечты не спешили, им и в обычном мире было неплохо.

Идеями беззаветного служения Мельпомене прониклись только вот эти серые гномы. Костик и Ростик.

Зато лучше гномов актеров нет, говорил Поленов. Послушные, делают что скажешь, а если повозка застревает в грязи, могут легко ее вытащить вместо лошади, поскольку силой не обделены, даже наоборот.

Впрочем, театр совершал пока еще только свое второе путешествие по Стране Мечты, да и то только по знакомым Поленову областям.

Первое путешествие, по словам Поленова, прошло более чем удачно. С успехом. И теперь Поленов собирался его повторить и развить, охватив гастролями еще большую территорию.

Зимин спросил: почему именно театр? С чего это вдруг Поленов решил заняться театром, он же вроде по профессии художник?

Поленов ответил, что точно он не знает. Захотелось вдруг и все. Может быть, из-за того, что в детстве он очень часто читал о всяких бродячих театрах и цирках шапито и всегда завидовал беспечной жизни артистов. Едут куда хотят, делают что в голову взбредет. И никто не указывает, что делать. Свобода.

Только вот, к сожалению, классические пьесы он помнит плохо, а новых никак раздобыть не удается, потому что взять их тут негде. Да и с теорией плохо, поскольку сам Поленов в театре был всего два раза в жизни, один раз на утреннике по мотивам «Конька-Горбунка» Ершова, а второй на балете «Золушка», большую часть из которого он успешно проспал.

Поленов закрыл глаза, будто стараясь возродить в своей памяти тот сладкий сон на балете «Золушка». А потом спросил: не знает ли Зимин какой-нибудь простенькой пьесы, не помнит ли он завалященького телеспектакля? А то все приходится придумывать самому, по памяти и общим представлениям.

Зимин с театральным искусством был знаком приблизительно в том же объеме, что и Поленов. Парочка утренников и поход с классом на спектакль «Герой нашего времени», на котором Зимин, впрочем, не спал, а играл в «морской бой» на мобильном телефоне. Так что насчет репертуара он помочь не может, но у него есть одна идея.