Отец еще стоял какое-то время на пороге комнаты, думая, что на это сказать.
Обычно он говорил:
– Слушай, а давай летом на рыбалку сгоняем? По северным рекам?
А иногда:
– Слушай, а давай сходим в кино? Мамку возьмем, кукурузу. В воскресенье, а?
– Конечно, – экранный Зимин вкалывал в предплечье восстановитель жизни. – Сгоняем.
Еще через час приходила мать. Она разогревала в микроволновке котлеты, смазывала их фирменной горчицей и спрашивала Зимина:
– Как дела?
– Нормально, – отвечал Зимин.
– Кушать хочешь?
– Попозже, – говорил Зимин.
По экрану, послушные повелению Зимина, бегали маленькие фигурки солдат с небывалым лазерным оружием. Фигурки стреляли друг в друга и в шипастых чудовищ. Солдаты и чудовища падали на песок, погибали, и из-под них растекались темные лужицы. У солдат лужицы были красноватого оттенка, у чудовищ – зеленого.
Мама тоже задумчиво стояла в дверях, потом спрашивала:
– Свитер тебе понравился?
Это было ее страстью. Она покупала Зимину свитера, кофты, джемперы, толстовки, водолазки и пуловеры. Зимин терпеть не мог всю эту продукцию, но всякой покупке радовался неподдельно, потому что, если он не радовался, мать обижалась, звала отца с отверткой, и Зимин лишался компьютера на два дня.
– Конечно, ма, – говорил Зимин. – Свитер супер, я давно такой хотел. Спасибо!
Мать была счастлива.
А еще она покупала Зимину мягкие игрушки.
Мишек Тедди, голубых дельфинов, глупого вида обезьян, нестрашных крокодилов. Зимин подозревал, что игрушки эти любила сама мать, просто признаться стеснялась. Видимо, в детстве ей очень не хватало таких игрушек, но возможности их иметь у нее не было, и потому все свои юные годы мать совершенствовалась в изготовлении горчицы.
Теперь мать отыгрывалась на Зимине.
Зимин терпел. Он восхищался мягкими игрушками еще больше, чем свитерами, и ставил их на отдельную полку в своей комнате. Мать переставляла их в разном порядке каждый день и собирала с них пыль пылесосом. Этот процесс делал ее счастливой еще больше, жизнь продолжалась.
Жизнь продолжалась.
А потом возле гаражей по улице Промышленной Индустрии Зимин встретил недозащекоченного маньяком Ляжку.
И Ляжка зашипел:
– Зима, иди сюда! Иди, не пожалеешь!
Но Зимин пожалел.
Глава 4
Добро пожаловать в Сон!
Очнулся Зимин от неприятной жары. Совершенно непонятно почему палило солнце, оно сконцентрировалось на носе Зимина и, видимо, вознамерилось его, нос, напрочь испепелить. Зимин не стал открывать глаза, он простер руку и пощупал нос. Нос болел и, кажется, распух. Чуть ли не до размеров кулака.
Тогда Зимин взял и все-таки открыл глаза.
Высоко в небе ползло что-то треугольное, похожее на перекрашенный в черный цвет бомбардировщик «В-52». Зимин попробовал сфокусировать на нем зрение, но зрение не сфокусировалось.
Тогда Зимин сел. Вокруг была пустыня.
– Бадамс! – сказал Зимин с внезапным красноречием. – Пурген мне в глаз, если я не водолаз, Каракумы какие-то…
Справа зашуршало. Зимин с трудом повернул голову и обнаружил Ляжку.
Ляжка вошел в песок почти под прямым углом, глубоко, так что над поверхностью торчали ноги, да и то лишь по колено. Ноги подавали конвульсивные знаки. В голову Зимина пришла отличная идея – он стащил с Ляжки кеды и принялся беспощадно его щекотать. Ноги дернулись, и заскорузлая желтая пятка пребольно ткнула Зимина в челюсть.
– Во, блин, Саид чертов, – ругнулся Зимин и принялся откапывать Ляжку.
Это оказалось нелегким делом – песок был мелким и сыпучим, Зимин откапывал, а песок засыпался на свое место. Ляжка появлялся на свет медленно и неохотно.
Когда Зимин откопал Ляжку до пояса, пятки перестали шевелиться и поникли.
– Ты мне еще сдохни тут, – Зимин схватил Ляжку за ноги, напрягся и с трудом вывернул его наружу.
Ляжка был без сознания. Зимин пнул его в бок, но Ляжка не прореагировал. Зимин принялся вспоминать, что надо делать в таких ситуациях, но ничего, кроме дыхания рот в рот, ему на ум не приходило. В подобных случаях герои кинофильмов кололи в сердце адреналин, били полупокойников электрошоком и кричали «не оставляй меня, сволочь». Адреналина со шприцем у Зимина не имелось, электрошока тоже.
– Не оставляй меня, сволочь! – нерешительно крикнул Зимин, но никакого эффекта на Ляжку это не произвело.
Оставалось искусственное дыхание.
Зимин плюнул.
– Не, барбос, – сказал он. – Целовать я тебя не буду. Сам себя целуй.
Но потом Зимин вспомнил мать Ляжки.
Мать Ляжки была несчастной женщиной, это было по ней здорово видно. Ляжка же являлся ее единственной отрадой в жизни и опорой ее старости. Именно Ляжка должен был поднести ей кружку воды в последний момент и вызвать команду из крематория.
Однажды мать Ляжки выручила Зимина – на него напали незнакомые хулиганы из соседнего района, а мать Ляжки вызвала милицию. А прошлым летом, когда они уезжали в деревню, Зимин встретил мать Ляжки на вокзале. Она мыла полы в кассовом зале и в туалетах, Зимин кивнул ей, но она сделала вид, что его не узнала.
И вот, глядя на тело ее безжизненного сына, Зимин пожалел эту несчастную женщину, проникся состраданием к ее безрадостной судьбе и сказал:
– Ладно уж, хрен с вами, золотые рыбки.
Зимин огляделся, никого вокруг не было.
– Вот бы уж никогда не подумал…
Зимин опустился на колени, набрал в легкие побольше воздуха, еще раз плюнул, прижался к губам Ляжки и выдохнул. А потом для верности стукнул кулаком в область ляжкиного сердца.
На третий удар Ляжка зашевелился и попытался обнять Зимина.
– Ты чего, придурок! – Зимин отскочил. – Я не твоя сестра!
– Где я? – Ляжка выплюнул песок и сел. – Где?
– Добро пожаловать в сон. – Зимин плюнул, вытер губы рукавом, затем плюнул еще раз.
– Это сон? – переспросил Ляжка.
– Да, баклан, это сон. Не самый приятный, правда…
Зимин поднялся на ноги и осмотрелся основательнее.
Пустыня простиралась и направо, и налево, и впереди тоже была пустыня. И пустыня эта наводила грусть. За спиной пустыни не было, там были горы, но не рядом, в нескольких километрах. Метрах в двухстах торчал накренившийся столб. Не простой столб, не телеграфный, а верстовой. Крашенный в черно-белую косую полоску. С поперечным куда-то указателем.
Совсем как в фильмах по книжкам Гоголя, подумал Зимин. Интересно…
– Ты чо, подсыпал мне что-нибудь? – перебил мысли Ляжка. – Или что…
– Это твой диск поганый подсыпал, – ответил Зимин. – Едва запустили, как бах – и тут!
– Возвращай меня назад, – сказал Ляжка. – Давай, давай, быстро! Быстро!
– Чего? – не понял Зимин.
– Давай назад, – Ляжка вскочил на ноги и принял грозный вид. – Давай, возвращай!
Зимин промолчал.
– Возвращай! – завизжал Ляжка. – Домой хочу!
Он подступил к Зимину, но Зимин предупредительно выставил вперед кулак.
– Не булькай, – сказал Зимин. – Я, между прочим, тебя спас. И вообще, все будет путем.
– Каким путем?! – запричитал Ляжка. – Мы неизвестно где, кругом пустыня… А вдруг мы в Ираке?
– Зря я тебя откопал, – разозлился Зимин. – Лучше бы ты сдох в песке, скарабеи бы тебя лучше сожрали. Мы в Стране Мечты, ясно? В «Месте Снов»!
– У тебя такие мечты?! У тебя такие сны?!
И Ляжка повел головой от края до края.
– Да, у меня такие, – сказал Зимин. – И вообще, заткнись. Видишь, столб? Надо туда идти.
– Почему туда?
– Почему? Это же ежу понятно почему. Куда еще-то?
– Я не пойду, – Ляжка сел на песок.
– Как хочешь, – Зимин хрустнул костями. – А я пойду.
И Зимин направился к столбу.
– Подожди! – Ляжка побежал за ним. – Я с тобой.
Вблизи столб выглядел не так киношно и игрушечно. Краска слезала черно-белыми лепестками, древесина потрескалась, и в ней явно гнездились короеды, табличка указывала куда-то в пустыню. На ней еще было что-то написано, но буквы практически стерлись, и прочитать Зимин ничего не смог. Разобрал только букву «W», а больше ничего не разобрал.