Мысленно он попытался вернуться к тем мгновениям, что провели они вместе в Беловодье. Счастье во всей его приторности. Счастье, от которого прерывается дыхание. Но нет. Он не хотел больше вспоминать. Последующее предательство все перечеркнуло. Горечь, горечь одна…

– Ненавижу! – выкрикнул он, открыл глаза и сел на диване.

Кто-то постучал в дверь кабинета.

– Что еще!?

– К тебе пришли. – Услышал он Тинин голос.

– Кто? Я не принимаю. Завтра Синклит. Ты забыла, что ли? Мне сегодня в Пустосвятово ехать, в реке купаться.

– Я осмелилась впустить. – Голос у Тины был отрешенный, чужой. Будто она решила поступить в дикторы на телевидение и с утра начала тренироваться.

– Ну, кто еще? – Роман накинул махровый халат, шагнул в двери, отворил.

И увидел Надю. Свою Надю. Светлые волосы разбросаны по плечам, глаза смотрят дерзко. Губы улыбаются. Еще он заметил, что на ней белая кожаная курточка и белые брюки. Сапоги на каблуках, какая-то стильная сумка. На шее – легкий бежевый шарф. Ослепительно красива. Как всегда.

Сзади стояла Тина. Губы поджаты, в глазах – покорность: с этакой красоткой не ей, Тине, тягаться.

«Можно, мы останемся друзьями?» – услышал он отчетливо Тинин вопрос.

– Заходи, – только и сказал Роман и распахнул дверь чуть шире.

Надя вошла, колдун захлопнул дверь и прошептал заклинание. Гостья ничуть не смутилась. Нежный друг, страстная любовница. Предательница. Ненавижу! Она бросила сумку на кресло, зашелестела молния курки, раскрываясь. Он наблюдал за ее движениями. Как она снимает куртку, поправляет джемпер. Джемпер горчичного цвета в обтяжку с глубоким вырезом. Каждая деталь туалета подобрана так, чтобы оттенить Надину красоту. Да, она красива как никогда. Что с того? Роман испытывал одну боль. И от этой боли все внутри леденело. Легкий шарф облаком скользнул на кресло, потом на пол. Запах духов… Колдун терпеть не мог резкие запахи.

Он ударил ее, хотя руки остались в карманах халата. Он бы никогда не посмел ударить ее на самом деле – кулаком. Но с ненавистью, что обернулась колдовским ударом, сладить не смог. Надю отшвырнуло к стене, удар отразился от водных зеркал и бросил предательницу назад, к ногам господина Вернона. Она распласталась на ковре. Роман обошел лежащую, обошел стол, сел в кресло. Никакого облегчения. Напротив, на душе стало совсем черно. Колдун вдруг понял, что ненавидит ее не за предательство. Разумеется, нет! За это смешно ненавидеть. Надя – всего лишь игрушка в руках Гамаюнова. Прикажет повелитель столкнуть с вертолета – столкнет. Прикажет ночью задушить в постели – придушит. Он сознавал, что она невольница и ненавидел ее за послушание. За то, что его львица так легко повинуется надетому ошейнику. За то, что не медля наносит удар, когда велит дрессировщик. За то, что она не львица, а преданная псина.

Ненавижу!

Надя приподнялась. Откинула волосы с лица. Из носа тонкой струйкой бежала кровь. Она стерла ее ладонью. Роман внутренне содрогнулся. Он сам ее раб. Раб рабыни… Смешно.

– Что ты делаешь?! – В голосе Надежды был гнев. Ни намека на вину или растерянность. – Ты что, не видишь?!..

Ого! Она еще выдвигает претензии! Это даже забавно. Псина пытается играть роль львицы.

А ведь он любил ее.

Надя вскочила и шагнула к столу.

– Не видишь? Или ты спишь? Так раскрой глаза и смотри.

Она уперлась руками в стол, нагнулась так, что ее шея, похожая на стебель цветка, оказалась на уровне его глаз. Ее кожа. Запах духов…

– Смотри же!

И Роман увидел. Наконец увидел. На шее у нее не было ожерелья. Лишь тонкий белый след на коже. След походил на шрам, на заживший порез от ножа.

– Кто? – только и выдохнул он. – Кто снял?.. Гамаюнов?..

– Сама! – объявила она с торжеством. И отступила. Вызывающе усмехнулась.

Колдун рванулся к ней.

– Не подходи! – Надя предостерегающе вскинула руку. – Если еще раз ударишь, убью.

– Клянусь, никогда…

Она вытащила из сумочки платок и зеркало, стала стирать кровь с лица и пальцев.

– Клянусь, никогда! – повторил он.

– Не верю клятвам. Тем более твоим.

Ну вот, она еще заставит извиняться за то, что пыталась его убить. Но в когтях львицы можно извиниться за все на свете.

– Хорошо, не буду клясться. Но, помнится, убить ты меня уже пыталась. Так что считай, мы квиты.

Если колдун думал, что она смутится, то ошибся.

– Я действовала по чужому приказу. Но так больше не будет! – тряхнула головой Надежда. – Я разъяла водную нить.

– Ты сама? Так не бывает! Ну, допустим, перерезать водным лезвием водную нить ты можешь. Но кто-то должен принять разрезанное ожерелье.

– Разумеется.

– Так кто принял? Гамаюнов?

Надя покачала головой:

– А ты угадай. – В ее ореховых глазах вновь плясали торжествующие искорки. Неужели он посмел ее ударить?! О, Вода-царица! – Подсказать?

– Подскажи, – согласился он покорно.

– Нет, и не надейся. – Она рассмеялась. – Пусть это тебя мучит.

– Значит, ты кому-то отдала власть над собой?

– Ну да. Баз убедился, что ты остался жив, и мы улетели. Я должна была освободиться…

– Так это Баз?

– Нет.

– Но я бы мог снять с тебя ожерелье!

– Ты?! – Надя опять рассмеялась. – Нет, Роман, не выйдет. Мне не нужен новый хозяин.

– Но, клянусь водой, я…

– Гамаюнов тоже клялся, что забудет о своей власти. Но как раз это и невозможно. И потом, не желаю тебя искушать лишний раз. Вдруг ты не выдержишь испытания? Это меня очень разочарует. Как сегодня.

– Прости.

– Ты считаешь, что этого фальшивого словечка достаточно?

– Что еще?

– А ты подумай.

Роман привлек ее к себе, впился губами в ее ярко накрашенные губы. От резкого запаха духов кружилась голова.

– Если ты еще раз меня ударишь, я тебя убью, – вновь пообещала Надя.

– Никогда больше. Обещаю. Но с одним условием.

– Каким же?

– Ты не будешь больше душиться.

– Что?! Тебе не нравятся мои духи? – изумилась Надежда. – Французские…

– Мне вообще не нравятся духи. Или ты забыла, что у меня обостренное обоняние?

– Какой кошмар! Никаких духов. Может быть, компромисс? Чуть-чуть духов, самую малость?

– Но тогда я сам буду их выбирать, – предупредил Роман.

– Как тебе моя река? – спросил колдун.

– Замечательная. Но ты плохо о ней заботишься. Где гранитные берега? Где набережные с бульварами? Фонари? Подсветка? Ничего нет. Безобразие! – Надежда изобразила поддельное возмущение.

– Не хочешь искупаться?

– У меня больше нет ожерелья. Я умру от холода у тебя на руках.

– Со мной любая вода теплая, – заверил колдун.

Они стояли на мосту. Надя облокотилась на шаткие почерневшие перила и, улыбаясь, смотрела на реку, на возвышавшуюся неподалеку Крутую горку, где били чистые ключи, питающие Пустосвятовку своей удивительной силой.

– Дай мне руку, – попросила Надя, – я хочу подойти к воде.

Он исполнил ее просьбу. Она остановилась возле самой кромки, присела на корточки и погрузила ладони в прозрачную влагу. Река плеснула, откликаясь на немое приветствие.

– Прекрасная вода, почти живая, – Надя улыбнулась, задумчиво глядя на серебристую поверхность реки. – Я тебе завидую. Не волнуйся – сказала она, выпрямляясь. – Это белая зависть, чистая и прозрачная, как родниковая вода.

Какая несправедливость! У этой женщины больше нет ожерелья! И новое сделать нельзя. Утратившему дар, дар не вернуть.

– Ну что ж, пойдем купаться! – Надежда сбросила куртку на песок. – Только учти, теперь, без ожерелья, я могу утонуть.

Она вдруг отвернулась, энергично провела ладонью по волосам.

– Что с тобой?

– Так, ничего… Жаль, что нельзя даровать ожерелье во второй раз. Ты бы сделал мне чистое ожерелье, и я бы насладилась настоящим даром.

Колдун тоже думал про ожерелье. Только что. Совпадение? Эмпатия?