Вставай, опоздаешь. С тех пор как ты ввела свои «приемные часы», поток паломников сократился втрое!

Между прочим, заработки не входят в обязанности божества. Ты должен поклоняться мне совершенно бескорыстно.

Брихадаранья в упор взглянул на нее своими карими, чуть выпуклыми глазами.

— Ладно, убедил...

Богиня Каа-ма вела прием населения, покачиваясь в резном шезлонге в тени священного Дерева — нетленной смоковницы. Аромат благовоний слегка рассеивался легкими дуновениями ветерка в целом же все шло согласно традициям: босые паломники бормотали мантры, ведя их статистический учет при помощи четок (каждую мантру следовало повторить определенное количество раз, чаще всего — 108), жрецы сортировали подношения (скоропортящиеся направо, нетленные — налево), очередь ползла спиралью, в полном соответствии с направлением движения солнца.

В веренице паломников встречалось большое количество калечных и увечных. Все они уповали на чудо, и Сонька успела привыкнуть к их жалкому виду. В ленивой полудреме она исполняла свои рутинные обязанности, но вдруг ее внимание привлекло странное существо. Это был не человек — страшная карикатура на человека. Скрюченные узловатые пальцы, обезображенное лицо, и — о боже!— черная дыра вместо носа. Медленно переставляя изуродованные ноги, человек продвигался к ней. Пространство вокруг него пустовало: все предпочитали соблюдать дистанцию. Тонкий звук колокольчика сопровождал каждое движение жуткого призрака.

— Кто это?! — прошептала потрясенная Сонька. Пожилой индус, стоявший в этот момент перед ней на коленях, прервал бормотание и так же тихо ответил:

— Прокаженный.

— Мама!!! — завизжала богиня, вскочила с шезлонга и, опрокидывая подносы с жертвоприношениями, помчалась к дверям храма.

— Ноги моей больше не будет на этих публичных мероприятиях! — вопила Сонька, потрясая кулаками над склоненной головой верховного жреца. — Заучитесь сначала карантин соблюдать. Это ж надо: прокаженный будет лобызать мои пятки, а я должна улыбаться и благословлять?!

— На то ты и богиня, — мудро заметил Брихадаранья.

— Сменю профориентацию! Не хочу быть богиней, пустите меня в дворники! — Сонька схватилась за живот. — Ой, сейчас рожу... Уморили совсем беременную женщину!

— Ты правда собралась рожать? — оживился жрец. — Пойду отдам распоряжения...

— Стой. Я передумала, сейчас рожать не буду. Ишь, сбежать собрался! — Сонька немного поутихла. — Вот что, дорогой мой, я больше инфекцию собирать не намерена. Патологические отклонения моему ребенку ни к чему. Так что можешь сообщить народу, что богиня Каа-ма впала в аскезу и отныне ведет жизнь затворницы.

Глаза жреца недобро сузились:

— Хочешь нас без денег оставить? Не выйдет, голубушка!

— Ты как с богиней разговариваешь? — возмутилась Сонька. — Вот обращу тебя в горстку пепла!

— Давай. — Бритоголовый жрец продолжал смотреть ей в глаза. Сонька поняла, что психическая атака захлебнулась. Она неожиданно улыбнулась:

— Нет, не стану я тебя испепелять. Ты мне нравишься. Давай лучше послужим делу всеобщего плодородия... — И богиня любви притянула непокорного Борьку к себе.

Когда страсти поутихли, разговор о будущем культа Каа-мы возобновился. Сонька наотрез отказывалась общаться с паломниками. Брихадаранья давил на психику. И тут богиню озарило:

— Слушай, а нельзя ли заменить меня каким-нибудь символом?

Жрец задумался:

— В принципе, культовое изображение божества является воплощением высшей сакральной силы...

— Вот-вот! Развесим картиночки нашего папарацци по периметру забора, и пусть себе прикладываются все, кому не лень!

Брихадаранья поморщился:

— Это несолидно. Я предлагаю изваять их в камне.

Вот так и получилось, что с этих самых пор стены храма Каа-мы в Сионийских горах обильно украсили скульптурные рельефы, выполненные по наброскам местного художника и изображающие богиню любви с ее верховным жрецом. Вот только полнеющий день ото дня животик богиня велела не увековечивать, заявив, что обычно ее талия стройна и тонка. С той поры Сонька являла народу свой лик лишь по праздникам. Ее водружали на храмовую колесницу, которую дозволялось тянуть преданным почитателям, и везли по улицам города. Колесницу сопровождала роскошная свита, певцы, танцоры, музыканты, а также прислужники с зонтами и опахалами. Божественная процессия превращалась в многолюдное шествие.

Учение Каа-мы стремительно распространялось. С барельефов храма делали копии и зарисовки, появились толстые трактаты, теоретически толкующие заданный Сонькой зрительный ряд. Когда богиня любви благополучно разрешилась от бремени и произвела на свет маленького сына Кришны, всеобщему ликованию не было предела.

Сонька впервые в жизни чувствовала себя счастливой. Белокурый Василий Салтанович заслонил от нее весь мир. Впрочем, Васенькой она звала его только наедине, для окружающих у юного бога имелось более внушительное имя. И лишь хромой жрец Брихадаранья мрачнел день ото дня. Поток пожертвований, хлынувший на него с появлением богини, изрядно оскудел. Учение Каа-мы, запущенное в народ, превратилось в саморазвивающуюся систему, не требовавшую дальнейшего участия и руководства самой богини. Нужно было спасать ситуацию. Когда белокурому отпрыску Кришны исполнилось три года, верховный жрец явился к Соньке с новым проектом...

Знойное индийское солнце медленно подбиралось к зениту, когда в чаще леса, примыкающего к Сионийским горам, раздался странный шум. Маленькая ящерка, греющаяся на трухлявом пне, лениво приоткрыла один глаз и успела заметить, как раскаленный воздух завибрировал, свиваясь в тугую спираль. Утробно гудя, воздушная воронка стала вгрызаться в мягкую землю, потом раздался хлопок, и старый термитник, давно покинутый своими обитателями, превратился в огромный баньян, оплетенный лианами и украшенный огромным дуплом.

Джунгли лишь на миг очнулись от полуденной дремы, дабы оценить нанесенный им ущерб, однако могучее дерево неплохо вписалось в окружающий пейзаж, и сонная тишина воцарилась вновь, нарушаемая лишь жужжанием неугомонной мошкары да фырканьем буйвола в ближайшем болоте.

Однако не прошло и минуты, как из дупла огромного дерева стали доноситься странные звуки: сопение, недовольное бормотание и сердитые возгласы. Наконец один за другим из дупла выбрались двое молодых людей и стройная девушка с длинной косой, мелодично позвякивающая многочисленными украшениями.

— Неужели так сложно держаться за поручни во время перемещения, — возмущалась Варвара, сурово взглянув на Егора. — Спасибо Ивану Ивановичу: вовремя тебя за штаны схватил. Хороша бы я была сейчас без передних зубов и с синяком под глазом! А ты и вовсе мог вывалиться по дороге. Попал бы сейчас вместо индийских джунглей в койку к Калигуле...

— Да ладно тебе возмущаться, — беспечно махнул рукой Егор. — Лучше посмотри, какая красотища вокруг. Ух, до чего бабочка огромная...

— Кстати, нам необходимо срочно нанести на открытые участки тела средство от насекомых, — засуетилась Варвара. — Иван Иванович, давайте я вас обработаю. Хоть мы и сделали все возможные прививки, неизвестно, какую инфекцию может разносить местная мошкара.

Птенчиков с недоверием покосился на баллончик, но покорно позволил себя опрыскать.

— Странно видеть светило натурологии с репеллентом в руках, — заметил он.

— Ничего странного. Это вещество нервно-паралитического свойства, моя собственная разработка, обеспечивающая щадящее воздействие на насекомых. Химия их не убивает, а лишь на время лишает жизненной активности. Вскоре насекомые приходят в себя и даже ничего не помнят о том, что с ними произошло.

— Какая трогательная забота о нежной психике кровососущих, — проворчал Егор и легонько нажал на мочку правого уха, регулируя мембрану зоотранслейтора.

В голове мгновенно загудели сотни тоненьких злобных голосков: «Кровь, свежая кровь! Никогда не пробовали вкуса белых людишек... Не пихайтесь, к блюду подходим в порядке общей очереди!» Егор в панике дернул себя за ухо, выключая прибор: