Роман должен был вспоминать сам за себя – и только. Чужие воспоминания – чужое колдовство.
Глава 2
«Обрученный»
Колдун с силой разлепил веки. Кожа высохла. Глаза жгло, будто в них насыпали песку. Роман никак не мог прийти в себя. В воспоминаниях он был в этом доме. Сейчас он тоже здесь. Тогда, сейчас… Все сливалось.
Надо попробовать хотя бы наяву разобраться, что к чему.
Итак, со слов Юла выходило, что Баз с Гамаюновым заодно. Но после разговора с Базом в Беловодье у колдуна создалось совсем иное впечатление. Казалось, что добрый доктор и Гамаюнова, и Романа ненавидит. Может, Баз завидовал Стену и потому говорил про Алексея гадости? Роман не верил, что Стен мог торговать фальшивыми бриллиантами. Кто угодно, но не Стен. Пойти сейчас в кабинет и спросить Лешку? Или нельзя спрашивать даже об этом? Сначала вспомнить, а потом спрашивать. Пожалуй, о проекте расспросить можно. Ведь все случившееся с затеей Гамаюнова относится к более раннему времени. На воспоминания это никакого воздействия не окажет. Сейчас уже шесть. Можно будить гостя.
Роман поднялся, на цыпочках вышел из спальни, прижал ухо к двери Тининой комнаты. Там было тихо. В соседней спальне, куда хозяин поместил Лену с сыном – тоже. Даже малыш не плакал. Роман осторожно спустился по лестнице, прошел в кабинет, где ночевал Алексей. Тот не спал. Сидел на диване, накинув на плечи одеяло, и смотрел, не мигая, на пламя свечи.
– Вдруг подумал, что могу умереть в темноте. Но решил, если в комнате будет живой свет, огонь свечи хотя бы – не умру. – Алексей слабо улыбнулся. – Глупо, да?
– Свой страх не может быть глупым.
– Почему ты зажигаешь свечи во время колдовского сеанса? Ты – водный колдун.
– Для контраста.
– А, понял… Как дополнительные цвета в живописи. Красный кадмий на бледно-зеленом фоне горит огнем, а на оранжевом или желтом его пламя гаснет. Боюсь, что со мной может случиться что-то похожее на утренний приступ. Сначала ужас накатил, а потом…
– Не волнуйся, сейчас вода меня защищает.
– Получается, что я могу жить в этой конуре довольно долго. Так ведь?
– Я вспомнил, почему ты умираешь. – Колдун сел рядом. – Беловодье высасывает из тебя силы. Связь через ожерелье не прервалась. Ты слишком долго был в контакте со своим творением там, в центре. Вы срослись. Создавая, надо обрывать связь. Иначе собственное творение тебя пожрет. В первый раз ты сумел удрать. Но тебе нельзя было возвращаться. Почему ты вернулся?
– Потому что стена разрушилась.
– Ты же знал, чем рискуешь?
Стен кивнул:
– Я надеялся, что ты восстановишь стену быстрее, чем… – Алексей махнул рукой. – Глупо, конечно, получилось. Но даже когда смертельно рискуешь, в глубине души почему-то веришь, что не умрешь. Почему?
– Оставь риторические вопросы при себе! – ответил колдун резко. – Надо как-то разорвать связь ожерелий. Но вот как, не знаю. Гамаюнов не говорил, как это сделать?
– Сказал, что Беловодье погибнет в этом случае.
– Соврал. Он все время лгал. Или говорил полуправду.
– Наверное, чувствовал, что правда не так уж и привлекательна. То есть, сначала он был искренним, а потом… Потом врал все больше и больше. Пока не осталось одно вранье. Думаю, он начал врать с того момента, как решил продавать фальшивые бриллианты. Тайна бриллиантов ему досталась от Марьи Гавриловны Гамаюновой. Ты слышал о ней?
– Моя прабабка.
Стен присвистнул:
– Вот как! Тогда ты знаешь, что Марья Гавриловна была женщина необыкновенной красоты и необыкновенного ума. Она сорила деньгами по всей Европе и собирала мифы о затонувших городах – будь то Исс, Свитезь или Китеж. Дерзость была особенностью ее натуры. Судя по тем бумагам, что нашлись в ее архиве, Марья Гавриловна обладала даром предвидения и знала, что грядут страшные потрясения. Впрочем, тогда многие это предчувствовали. Не думали лишь, что все получится куда чернее самых черных пророчеств. Вот если бы Беловодье тогда было создано, если бы она догадалась… Весь ход истории был бы другой. Возможно. Но она не успела. Или не смогла. Потом прежний мир рухнул, людей носило щепками в мутной воде. Архив Марьи Гавриловны остался в Париже, был утерян во Вторую мировую войну, но нам удалось его разыскать.
– Что там было, в этих бумагах?
– Рассуждения на разные темы, заметки, дневники. Заклинания.
– План создания Беловодья?
Стен отрицательно покачал головой:
– Нет, плана такого не было. Иван Кириллович разработал проект сам, еще до того, как мы нашли архив. Но во многом бумаги Марьи Гавриловны помогли.
– Почему ты не рассказал остальным о фальшивых бриллиантах?
– Об этом я сначала ничего не знал. У меня были подозрения, что Колодин ведет сомнительные операции, но что конкретно он делает – в это меня не посвятили. То есть, я знал о продаже драгоценностей. Но Гамаюнов постоянно твердил, что коллекция алмазов принадлежит Сазонову, была вывезена из России еще до революции. Якобы предки Сазонова дали слово потратить алмазы на пользу Родины, когда падет режим большевиков, как Пикассо приказал вернуть свою знаменитую “Гернику” Испании, когда не станет Франко. Это было в моем духе. То есть, я бы сам именно так и поступил. Потому и поверил. Понимаешь, как они меня подловили? Меня на моем же идеализме поймали как дурака. Я удовлетворился ответом. Нет, я знал, что часть операций была незаконна, но был уверен, что это всего лишь попытка обойти бюрократические препоны. Но это в России никогда не считалось грехом. В восемьдесят седьмом, да и позже у меня не было оснований Гамаюнову не верить.
– Но тогда ты должен был найти упоминания о фальшивых бриллиантах…
– В том-то и дело, что ничего о бриллиантах в архиве не было. Думаю, Иван Кириллович получил эту тайну от отца, – предположил Стен.
– Чушь. Его отец, так же как и мой дед, остались сиротами. Вряд ли Марья Гавриловна могла успела им что-то сообщить.
– Почему ты так думаешь?
– Севастьян был старшим. Но он ничего не помнил, пока не приехал в Пустосвятово. Тут кое-что что ему открылось, вожжа нашептала наговоры и заклинания. И секрет изготовления ожерелья – тоже. Севастьян в детдоме воспитывался. Там и фамилию получил Кусков.
– Кирилл был старшим. В революцию ему исполнилось пятнадцать. – Стен задумался. – Да, похоже, одно с другим не связывается. Когда я впервые встретил Гамаюнова в восемьдесят четвертом, тот был почти что нищим. Ему друзья деньгами помогали – кто сколько мог. В том числе и отец. Я уверен, да, уверен, что в те дни никаких бриллиантов у Гамаюнова не было. У него был один-единственный костюм, и он работал истопником и сторожем по совместительству в каком-то захолустном музее. А потом его и оттуда выгнали. Якобы за прогулы.
– А в восемьдесят седьмом? Когда он тебя позвал в проект?
– Ну, тогда он в самом деле сильно переменился.
– Ты знаешь, он как раз в это время приезжал в Темногорск.
– Ну да. Он у нас останавливался. Мы даже в втроем – я, Иван Кириллович и отец, к Чудодею ходили. Вместе с отцом они даже встречались с Чудодеем.
– И что вам сказал Михаил Евгеньевич? – Роман затаил дыхание.
– Предложил Гамаюнову остаться в Темногорске. И еще добавил: «И вашего друга привезите с собой». Кого он имел в виду, я не понял.
– О бриллиантах они не говорили? – колдун чувствовал, что бродит где-то рядом с разгадкой, но и только.
– Нет. О фальшивых камнях узнал лишь, когда проект разгромили и стало известно о бутылях с водой в сейфах. Да, я догадался. Но слишком поздно.
– Значит, ты сначала верил Гамаюнову?
– Он защищал меня в суде. Я смотрел на него снизу вверх, как ни на кого никогда до этого не смотрел. Гениальный, смелый, знающий все. А его проект! Он говорил, что благодаря Беловодью мы вернем утраченное. Создадим Шамбалу, и жизнь обретет смысл. Беловодье избавит нас от разочарований, оно даст нам цель, которую мы потеряли. Он повторял: «То, что было задумано в начале века, начато в его середине, в чем разочаровались к исходу тысячелетия, мы наперекор всем пессимистам воплотим». Клянусь, я верил ему тогда. Но это прошло. Может быть, главное в том, что мне не нужен гуру. Я сам по себе. Решил, что как только Беловодье будет создано, я уйду. И предупредил Гамаюнова.