– И что? Его выбросило на Меркурий?

– Куда его выбросило – никто не знает. Но когда его обнаружили, он шагал по железной дороге. Навстречу сибирскому нефтевозу. Потом его очень долго лечили. Не от нефтевоза, от психического расстройства. Он ошибся всего на восемь метров. Так что это опасно.

– А эта карта? – спросил я. – Та, что у Гобзикова была? Она все-таки правильная?

– Я ведь говорила тебе уже. А ты думаешь, почему я ее сожгла?

Логично.

Лара была чертовски логична. Сверхлогична. Сверхумна. Интересно, кто она?

– Еще бы немного – и Егор сам бы мог ею воспользоваться. Карта правильная.

Я слушал, даже не перебивал. Чего было перебивать? После того как Лара заявила, что у нее был дракон, я не удивлялся. А чему удивляться? Красивая девочка просто обязана иметь дракона. Чтобы отгонять злых собак и хулиганов. Красивая девочка должна выходить на прогулку в Волшебную... пардон, в Страну Мечты.

И вообще.

Только какого черта она все в своих очках?

В конце концов, каждый может выдумывать, что хочет. Драконы, картографы неведомого, татаро-монгольская конница, вечная лю... Пусть. Пожалуйста, мне что, жалко, что ли?

– Значит, в эту вашу страну можно попасть по карте? – тупо спросил я.

– Это один из путей. И не самый легкий. Некоторые попадают через книги. Любители чтения. Читают, а потом вдруг начинают понимать, что во всех книгах есть кое-что общее. И те, у кого есть мозги, нащупывают формулу. Какие-то заклинания есть, кристаллы магические. Кошачий путь. Были случаи, когда люди заваливались через компьютерную игру...

– Ну, эти байки каждый слышал, – усмехнулся я. – Типа «Место Снов», да? Запрещенная игра, которую никто не видел, в которую никто не играл, но о которой все говорят?

– Место Снов реально, – ответила Лара. – И это тоже путь. А есть один... он может... Ему не нужен никакой путь.

– Везет же людям, – хмыкнул я.

– Это не везение. Это почти наказание.

– Философия – это хорошо, – кивнул я. – Карты настоящие – это хорошо. Но Гобзиков... Ты же не собираешься его туда переправить? Надо его шугануть так, чтобы он... Ну, короче, чтобы испугался.

– Я его напугаю.

– А если он не испугается?

– Он испугается, – заверила меня Лара.

После чего спрыгнула с обрыва, спустилась по склону и присоединилась к Гобзикову. И они стали мыть кружки вместе.

Совместный труд совместно освобождает. И являет пример равноправия полов. Как это красиво – мальчик и девочка моют посуду! Что может быть трогательнее? Даже присоединиться захотелось.

Я вдруг вспомнил водяного. И почему-то подумал, что Гобзиков на самом деле испугается.

– Лучше разговаривать тише, – посоветовала Лара.

– Почему? – спросил я.

– Полдень же скоро, – ответил Гобзиков.

– Точно. Скоро полдень.

– И что, что полдень? – спросил я.

– Полуденница, – прошептал Гобзиков.

Быстро же разрушается критическое восприятие мира. Совсем недавно он строил радиоприемник, а теперь верит в полуденниц. Психика удивительно мобильна.

– Полуденница – это та, которая головы отрывает? – спросил я.

– Тише! – зашипел Гобзиков. – Она на самом деле головы отрывает! Полуденница – самая страшная ведьма...

– Ладно, пусть отрывает, – согласился я. – Пойдемте скорее, здесь как-то...

Слишком тихо было. Впрочем, я никогда не бывал в поле, может, в поле и должно быть тихо.

– Теперь надо идти медленно, – сказала Лара и выступила вперед. – Главное, не пропустить переход... Если пропустим, то...

– Переход? – спросил Гобзиков. – Переход здесь?

Лара кивнула.

Переход здесь. Вот и отлично. Ждал давно. Попереходим маленько, а потом и к дому. Я человек городской и усталый уже от приключений. К тому же у меня, кажется, тоже мозоль образуется на правой пятке. Или, может быть, на левой. Синдром Гобзикова, так-то.

А ей хоть бы что. Шагает. Ну почему девчонки все время врут? У них такая психология, вернее, психологическая установка. Вот, взять Мамайкину. Гонит направо-налево. Я у нее спрашиваю – Мамайкина, ты веришь в любовь? А она мне отвечает, ну конечно, да. А сама не верит. Вижу по ее круглым глазам. Не верит.

Интересно, а Лара верит?

Мы пробирались через траву.

Я оглядывался и видел, как поле постепенно задирается к горизонту, как оно медленно расползается вокруг, будто мы погружаемся в какую-то широкую воронку. В этом на самом деле было что-то необычное, мне вдруг действительно почудилось, что это поле как-то отодвинуто от остального мира, есть только поле и небо, а больше ничего. Всё.

Ну, и мы еще посередине.

Лара шагала первой. Медленно раздвигая высохшие стебли, осторожно, как по минному полю. Гобзиков за ней. Тоже настороженно и мягко. Я замыкал шествие, барабана не хватало. Для придания особого напряжения моменту. Или лучше бубна. Бубен в таких делах – самая мрачная вещь. Я представил Лару с бубном, скачущую вокруг костра, улыбнулся и спросил из осторожности:

– А оттуда к нам кто-нибудь может... Ну, проникнуть?

– Нет, – помотала головой Лара.

– Почему?

– Там никому нет дела до здесь, это во-первых. А во-вторых... С той стороны... Таким образом нельзя попасть. Это дорога только туда, долго объяснять... Но в зоне перехода может...

Чувствовалась река. Я подумал, что мы снова заблудились и снова бессмысленно вышли к реке, Гобзиков тоже, наверное, про это думал, он напряженно поглядывал на Лару и хромал на ненатертую ногу.

Поле было здоровое и заброшенное. Коричневая прошлогодняя трава, здорово похожая на лебеду. Наверное, так и должна выглядеть лебеда, мы изучали ее на ботанике, сейчас я, разумеется, все благополучно позабыл, но лебеда должна была быть именно такой. Унылой с виду.

И эта лебеда становилась все выше и выше, уже почти по плечи была. Хорошо хоть, она легко ломалась и осыпалась, так что после нас оставалась полоса выкрошенной растительности. В случае чего по ней можно будет вернуться...

Гобзиков свистнул.

– Тише ты, – сказал я. – Сами же говорили...

– А чего тише-то? – неожиданно громко сказал Гобзиков. – Полуденница утащит?

Лара кивнула.

– А нет никаких полуденниц.

Гобзиков остановился.

Ну вот, подумал я. Гобзиков опять пустился в психоз. Зачем мы его вообще взяли?

– Мы уже почти пришли, – негромко сказала Лара. – Сейчас ты увидишь...

– И что это я увижу? – нагло осведомился Гобзиков. – Что такого великолепного я увижу?

– Егор, ты чего это? – спросил я. – Опять...

– Надуть, значит, меня решили? – с обидой спросил Гобзиков.

– Тише, – попросила Лара. – Я же говорила, тут нельзя громко...

Гобзиков набычился.

– Вы сговорились. – Он обиженно на нас смотрел. – Я же слышал, как вы утром разговаривали...

Он не мог слышать. Было далеко. Никто не может слышать на таком расстоянии. Пытается, значит, нас на понт взять.

– Я слышал, когда посуду мыл, – крикнул Гобзиков. – Утром холодно было, в холод звуки лучше распространяются, вы лопухнулись...

– Мы не сговорились, – сказал я. – Тебе опять что-то примерещилось. Это была звуковая галлюцинация.

– Липа это была! – усмехнулся Гобзиков. – Все липа. Притащили меня сюда, поле какое-то дурацкое... При чем здесь поле, я точно знаю, что переход совсем не в поле! Ты все сожгла, а надо было бы прочитать хотя бы! Переход не в поле...

– Егор, подожди... – Лара попыталась его остановить. – Ты ошибаешься...

Гобзиков шагнул в сторону.

– За дурака меня решили выставить! Заботу решили проявить! Не настоящая карта, пусть дурачок уймется!

– Ты ведь на самом деле ничего не слышал! – Я попыталась схватить Гобзикова за руку. – А то, что услышал, ты не так понял. Не так! Совсем не так! Мы же...

– Успокоить меня, глупенького?! – заорал Гобзиков, зло глядя на Лару. – Что выдумки это все! А я тебе сначала поверил...