Стеновский взглянул на часы. Было уже около семи. Ну что ж, время не самое удобное для визитов, но ждать он больше не мог. Он и так уже полчаса бродил возле нужного дома, оглядывая сиреневый, нежнейшего оттенка фасад, с лепными карнизами над окнами, с двумя новенькими в старинном стиле фонарями у входа и лоскутком свежемощеного тротуара, будто дорогим импортным ковриком. Стен безошибочно вычислил четыре окна на третьем этаже с новенькими белыми рамами, обезобразившими классический питерский фасад, которому всегда и всюду положены лишь темные рамы. В этих белесых больничных окнах только что вспыхнул свет. Подъезд был закрыт на кодовый замок. Пришлось подождать, пока вышла какая-то женщина. Стеновский поймал за выходящей дверь и проскочил внутрь. Металлическая дверь на третьем этаже выглядела не особенно гостеприимно. Но, когда Алексей исполнил на звонке несколько тактов «Йеллоу субмарин», ее распахнули даже без традиционного вопроса «кого черт принес?»

Дверь отворил Остряков. Располневший, постаревший, облысевший, в бархатном халате и с чашкой кофе в руках.

– Ты! – изумленно и радостно выдохнул он и, схватив гостя за руку, спешно втащил его внутрь. – Черт возьми, Лешенька, как я рад тебя видеть!

– Экстренные обстоятельства, – сказал Стеновский.

– К черту обстоятельства! Я же тебя разыскивал повсюду! Если б ты только знал, что я задумал! Да мы с тобой такие дела здесь провернем! – Остряков взболтнул в чашке остывающий кофе и спросил менее патетическим тоном. – Завтракал?

Стен отрицательно покачал головой.

– А ты ни капли не изменился, – рассмеялся хозяин. – И меня это радует. Что в человеке главное? Внутренняя свобода. А ты всегда был свободен, насколько я тебя знаю. – Остряков ему понимающе подмигнул. – Я всегда брал с тебя пример.

Завтрак был накрыт на кухне, больше похожей на холл: новенький импортный гарнитур терялся в огромном помещении. Легкий завтрак с тертыми сырыми овощами, фруктами и ананасовым соком говорил о том, что хозяин на диете. В который раз!

– Ты счастливый, можешь есть, сколько влезет, и не толстеешь, – вздохнул Остряков, окидывая завистливым взглядом стройную фигуру старого друга. – А меня жена каждодневно шпыняет: худей да худей, – хозяин вытащил из холодильника огромный поднос с холодным мясом и ветчиной. – Это специально для тебя. Я на такие вещи стараюсь не смотреть. Была еще красная рыба, но кот, зараза, открыл холодильник и всю рыбину искусал. Пришлось выбросить.

– Кого? Кота?

Остряков хмыкнул:

– Рыбину! Кот в спальне на кровати дрыхнет.

Алексей сделал себе бутерброд с ветчиной и налил в чашку кофе.

– Ты нарушил одно из наших условий. Гамаюнов запретил жить в своем городе. А ты опять здесь, в Питере.

– Ну и что? – пожал плечами Остряков. – Не все равно, где – в Питере, Урюпинске, или в Москве? Никто меня не найдет. Я теперь американский гражданин Майкл Шарп, имеющий вид на постоянное жительство в России. Очень удобно. Рекомендую.

– Майкл Шарп! – недоверчиво усмехнулся Стеновский. – А если кто-то из прежних знакомых встретит тебя на улице?

– Меня никто не узнает. Пройдут мимо, могу поспорить на миллион. Я же так изменился. Главное – не прожитые годы, а раскованность и непринужденность манер. И не надо усмехаться, лучше выслушай мое предложение.

– Чем же ты занят здесь, позволь узнать, раскованный господин? – поинтересовался Стен.

Под завистливым взглядом хозяина гость отрезал себе ломоть буженины и, демонстративно изобразив на лице восхищение, куснул нежнейшее мясо. Остряков едва не захлебнулся слюной, и потому на заданный вопрос ответил не сразу.

– Занят внедрением свободы в сознание нашего населения. Причем в самую, что ни на есть суть сознания.

– У тебя издательство? Или собственная газета? – поинтересовался гость.

– У меня фотоателье. Эротическое, – сладко улыбнулся Остряков. – Снабжаю фотографиями высшего класса сотни всевозможных изданий.

К счастью для себя, Стен успел прожевать кусок буженины, иначе бы наверняка подавился.

– Эротическое фотоателье? – переспросил он, решив поначалу, что ослышался. – А какое отношение это имеет к свободе?

– Самое прямое. Эротическая свобода – первооснова всего, – многозначительно поднял палец Остряков. – Несмотря на кажущуюся распущенность, наше население весьма темное в этих вопросах. Стен, вспомни Штаты, там принято говорить о вопросах пола абсолютно открыто, не стесняясь, понимая, что это одна из сфер жизни человека, причем сфера наипрекраснейшая. Если женщину изнасиловали, она без ложного стыда тут же всем объявляет об этом. Если у кого-то сексуальные проблемы, он, не стесняясь, делится подробностями со всеми желающими. А что у нас? Я вспомнил одну потасканную дамочку, которая явилась ко мне в ателье, когда я только начинал. Физиономия, как измятая подушка, кожа темная, морщинистая и грубая, осветленные волосы смахивают на паклю. И вот эта дамочка расстегивает синтетическую кофточку, изготовленную где-то в Гонконге задолго до моего рождения, и стыдливо выставляет напоказ грудь, морщинистую и дряблую, увенчанную соском, похожим на поклеванную птицами рябину. В нашем понятии это и есть эротика! То есть нечто мерзкое, отвратительное и притягательное исключительно в силу своей мерзости и запретности. Сколько трудов мне пришлось приложить, чтобы перейти от подобных типажей к стройным загорелым девочкам с длинными ножками, попками, похожими на маленькие арбузики и грудями, как спелые персики.

– Да ты поэт, – усмехнулся Стен.

– Трудов здесь непочатый край, – продолжал воодушевленно господин Шарп. – Ведь я воплощаю величайший термин нашего величайшего соотечественника: «Красота спасет мир». Когда наше сознание в сексуальной сфере очистится от нелепых предрассудков, когда сексуальная жизнь сделается гармоничной, тогда в душах поселится истинная свобода.

– Боже мой, Мишка! Когда мы в последний раз говорили с тобой, ты сказал, что на выделенные Гамаюновым деньги сделаешь солидное издательство, будешь печатать Карла Поппера, Хайека, Мизеса. И что же?

– Лешка, блин, да кто же будет покупать этого твоего Поппера! Он, конечно, умница, но населению что Поппер, что Пропп, что Гарри Поттер – все до лампочки.

– Кто такой Гарри Поттер? – спросил Стен.

– Новая знаменитость. Неужели не слышал? Услышишь еще. Так что приходится печатать, что берут. И выбирая между эротикой и расчлененкой, я остановился на эротике. Печатать из номера в номер, как дедушка внука съел, нет желания.

– А от меня что надо?

– Я открываю филиал своего ателье в Темногорске. Ты мог бы его возглавить.

– Это невозможно, – покачал головой Стен. – Люди Колодина напали на мой след.

Господин Шарп побледнел, стакан с соком в его руке сильно плеснулся.

– Как?! – выдавил он и озабоченно потер ладонями небритые щеки.

– Вычислили, что я жив, и… – Стен запнулся. – Устроили ловушку.

– Черт! – Хозяин, придя в себя, грохнул по столу кулаком. – Ах, сволочи! Я же знал, что все так и кончится. Кто ищет, тот всегда найдет. Они и нашли. Я же говорил, что Игоря Колодина надо прикончить! И папашу его тоже! Грохнуть, и баста. Как ты пристрелил того коротышку.

– Его застрелил Грег, я убил другого, – Стен отложил ломоть колбасы, который только что подцепил на вилку. – Иногда мне снится, что я бью того парня по шее, но никак не могу убить. Бью вновь и вновь… а удары мои не наносят никакого вреда.

Остряков его не слушал.

– Я знаю, что им надо! – заявил хозяин. – Им нужны бриллианты. Они ищут деньги фонда. Так?

Стен пожал плечами:

– Им нужен Гамаюнов. Они спрашивали только о нем.

– Что значит – спрашивали?

Алексей закатал рукав рубашки и показал багровый, свежий рубец от ожога.

– Не слабо, – хмыкнул Остряков. – И ты хочешь сказать, что ничего им не поведал? А? – он ухмыльнулся, будто говоря: ну в это-то я никогда не поверю.

– Я почти сразу потерял сознание, – отвечал Стен.

– Ладно, ладно, ты никому ничего не сказал. Только пообещал привести их сюда, – как рассерженный кот, зафырчал хозяин.