А затем она направилась в его сторону. Медленно, лениво переливаясь по жиже, издавая ужасный звук скрежещущей чешуи. Зимин попробовал шагнуть в сторону, бесполезно. Ноги окаменели, Зимин попробовал дернуться, однако ничего из этого не получилось, ноги не сдвинулись. Зимин дернулся сильнее, и не вышло опять, змея тем временем приближалась. До нее оставалось метров тридцать, и Зимин чувствовал, как из-за переливчатого блеска в угольно-изумрудной чешуе змеи начинает кружиться голова.

Он дернулся из последних оставшихся сил и заорал, и ноги оторвались, Зимин сделал шаг, потом другой и, наконец, побежал. Это было тяжело, точно за спиной у него объявился многокилограммовый рюкзак.

Змея перекатывалась, свиваясь и развиваясь в кольца, и поблескивая глазками, выпуская из розовой пасти раздвоенный длинный язык.

Зимин старался бежать и не оглядываться, что было совершенно невозможно, оглянуться очень хотелось, потому что Зимин знал, что тварь догоняет.

Анаконда ползла за ним.

Под ногами хлюпала грязь, он то и дело увязал в жиже, старался вырвать ноги, с каждым разом все тяжелее и тяжелее. Тварь не отставала, то приближаясь на расстояние броска, то отдаляясь, играя с Зиминым.

И вдруг исчезла. Шуршание чешуи смолкло, Зимин обернулся. Болото пошевеливалось, дрожал воздух, дрожали жижа и солнце… Зимин вдруг понял, что солнца нет. Свет был равномерно размазан по небосклону, в небе пульсировали отдельные солнечные сгустки, походящие на шаровые молнии.

Зимин наметил камень, возвышающийся над болотом, и двинулся к нему. До камня было недалеко, метров тридцать, и Зимин торопился. А потом…

Она возникла справа. Зимин увидел, как у нее сокращается горло, точно она только что кого-то сожрала. Она глядела на него холодным пустым взглядом, и он отметил, что у твари маленькие, размером с крупную бруснику, глазки. Почему-то именно это Зимина напугало особенно сильно, в этих глазках совсем не было жизни, только голод.

Зимин рванул, захлебываясь в жиже, утопая в ряске и тине, он быстро полз, подгребая ее под себя, переворачиваясь, влипая и с трудом отрываясь, тварь окружала. Именно окружала, Зимин слышал ее со всех сторон, и справа, и слева, и позади, и, кажется, даже сверху, она играла с ним. Забавлялась.

До камня Зимин добрался первым.

Вокруг камня гнили коряги, разные по размеру и степени корявости. Зимин, не оглядываясь, нырнул в них и замер, застыл, стараясь унять дыхание. Закрыл глаза.

То, что происходило с ним, было невероятно, он знал, что это невозможно, что так не бывает… но оно было.

Он попытался влезть в коряги глубже, начал пятиться и вдруг увидел прямо перед собой распахнутую красную пасть, почувствовал, как со всех сторон его окружает живое и сильное. Он попытался вырваться, но анаконда сжала кольца, Зимин услышал, как скрипнули суставы в правом плече, как начали сминаться ребра, как сплющилось о них сердце. Тварь яростно зашипела и впилась Зимину в голову, зубы вонзились в кожу, сорвали скальп…

Зимин заорал и проснулся.

Он лежал, уткнувшись лицом в подушку, старинная подушка, доставшаяся от бабушки, пух гусей, умерших задолго до того, как родился его отец. Кошмар. Во сне Зимин слишком тесно вжался в эту семейную подушку и стал задыхаться.

И пришли анаконды.

Все просто, проще не бывает.

Зимин улыбнулся. Обычный кошмар, вызванный удушьем, – распространенная штука, с ним такая случалась уже не раз. Ерунда.

– Зимин! – позвала с кухни Лара. – Ты чего орешь, Зимин?! Тебе опять кошмары снятся?

– Снятся…

Зимин спустил ноги на пол, потянулся и вдруг почувствовал на коже неприятное ощущение. Чуть ниже колена явственно сидело холодное пятно, Зимин потрогал пальцем. Действительно, пятно, удлиненной овальной формы, в том самом месте…

– Зимин, – в комнату заглянула Лара. – Ты страшно очень орешь, ты об этом знаешь?

– Нет.

– Я запишу на диктофон. Знаешь, это все очень неприятно, такие звуки… Я их все-таки запишу и отправлю, пусть их в фильм ужасов вставят. Ни один вопль с тобой не сравнится. Ты чего ногу трешь? Отлежал?

Зимин не ответил.

– Я все время что-то отлеживаю… У тебя там белое пятно.

– Значит, сильно отлежал, – объяснил Зимин.

– Выглядит зомбически. Или зомбификаторски. Не знаю как. Слушай, ты случайно не вымираешь?

– Вымираю. С определенного возраста этот процесс не остановить. Как насчет старой крепости? Когда двинем?

– Скоро. Слушай, помнишь Корчагину? Она фургон продает недорого, «ваген-транспортер», все, как ты хотел.

– Хорошо, я возьму, наверное.

– Маленький фургончик счастья? Не рано ли?

Зимин помотал головой.

Фургон он решил купить уже давно. Оборудовать его кроватями, домашним кинотеатром и полками. Ставить на эти полки непрочитанные книги, и коробки с неувиденными фильмами, и диски с неуслышанной музыкой. Путешествовать. Когда-нибудь, на пенсии. Конечно, до пенсии еще далеко, но что мешает начать готовиться сейчас?

– Знаешь, что меня всегда в тебе удивляло, Зима?

– Могучий ум?

– Не, ума ты вполне среднего, – улыбалась Лара. – Может, чуть повыше среднего. Меня удивляло всегда, насколько ты не похож на свои собственные книги. Как будто не ты…

Зимин сделал кривое лицо.

– Скучный ты тип, Зима, – сказала Лара. – Романтики в тебе нет. Тебе бы конторщиком работать, а ты в писатели подался.

– Сейчас побегу на курсы бухгалтеров.

– Лучше проводи меня до остановки.

– Провожу, провожу.

Ему совсем не хотелось оставаться дома, можно было отправиться в кино. А что? Почему не в кино, в кино интересно. И спокойно. Сидишь, смотришь, и на экран, и на то, как остальные кино смотрят.

Зимин стал одеваться. Умываться не стал, решил, что до остановки так сойдет.

Лара стояла в прихожей, заматывала вокруг шеи шарф.

– Что думаешь делать сегодня? – спросила она. – Судя по лицу, опять в кино собираешься?

– Да не собираюсь…

– Знаю, собираешься. Учти, это плохо кончится. К тебе вызовут психиатрическую неотложку и станут лечить пчелиным ядом. Ах ты…

Зимин прислушался, не услышал ничего.

– Что опять?

– Никус, кажется, явился, – Лара сняла туфли и поспешила на балкон. – Где же ты был, зараза?!

Зимин не разделял энтузиазма по поводу явления Никуса, по нему так лучше бы кошак вообще не возвращался, но эта шерстистая тварь была упорна. Собаку, что ли, завести?

Зимин чихнул и стал надевать кеды. Это сделать не получалось, потому что Зимин обнаружил, что шнурки на кедах затянуты зверскими узлами. Он принялся эти узлы развязывать и услышал близкий шорох.

За дверью кто-то стоял.

Зимин увидел эту картину достаточно ясно – вот за дверью стоит человек и, приложив ухо к стальному листу, слушает, оттопырив нижнюю губу.

Кокосов. Это, несомненно, был он. Собака. Псих ненормальный. Вот кого надо лечить пчелиным ядом. А еще прижиганием ароматическими сигаретами. Розгами, говорят, еще лечили. Шпицрутенами.

Зимин открыл дверь и увидел Кокосова. Тот стоял напротив и виновато улыбался.

– Здравствуйте, – сказал Кокосов.

Сегодня Кокосов выглядел немного по-другому. Вечером, под дождем, в шляпе и со старомодным портфелем Кокосов выглядел старше, сейчас же Зимин увидел, что Кокосов вовсе молод, что лет ему столько же, как Зимину.

Кокосов подышал на палец и надавил на кнопку звонка.

Звонок запел над головой непривычно громко, так что у Зимина заболели зубы. Зимин огляделся и, как всегда, почувствовал себя глупо – он озирался в собственном доме. Докатились. Нет, Лара была права, надо было покупать коттедж. Пусть маленький и одноэтажный, но отдельный. За забором. За таким высоким кирпичным забором, через который никто пробиться бы не смог. И не с жалким жирным котом Никусом, кастратом и бестолочью, а с собакой. С ротвейлером. И пусть он бегает вокруг, и днем и ночью, и если какой бестолковый Кокос приблизится на расстояние слышимости…

Кокосов позвонил еще.