– Он специально дышит чаще! – заявил Клык. – Я же говорил, он нам весь воздух израсходует!

– Я не дышу чаще!

– Я же слышу – дышишь!

Включился свет. Раз – и включился, точно у меня в глазах взорвались атомные бомбы, хотя я этого никогда и не видела, как они взрываются.

Но проморгалась постепенно.

Клык лежал под столом, вытянув руки вдоль туловища, глядя в потолок, с сосредоточенным лицом.

Дрюпин валялся, немного придавленный сундуком, от этого посинел и дышал действительно часто. Хотя если появился свет, значит, и вентиляция восстановилась. Комната моя была совсем разрушена. Упало все, что могло упасть.

Я поднялась.

– Сиренька, у тебя отличный синяк под глазом, это тебе Дрюпин поставил.

Я потрогала глаз. Фонарь, это да. К тому же, судя по всему, синяки у меня будут с ног до головы.

Дрюпин напрягся и сбросил с себя сундук. Поглядел в потолок.

– Плохо дело, – сказал он.

Я тоже поглядела.

Потолок вспучился. Прямо посредине выпирал железный пузырь, выглядевший весьма неприятно, казалось, что он вот-вот лопнет и прольется расплавленным металлом. Кроме того, по стенам пошли трещинки, похожие на мелкую паутинку, пол чуть скособочился, и все, что могло катиться, скатилось к левой стене.

Дрюпин, сильно хромая, подошел к двери. Дернул за ручку, дверь не открылась. Дрюпин крякнул и навалился на дверь плечом.

С тем же успехом.

– Так и знал, – сказал из-под стола Клык. – Дверь заклинило. Теперь мы умрем от голода. То есть вы умрете. То есть Дрюпин, конечно, умрет.

– А вы, значит, не умрете? – спросил Дрюпин.

– Ха, – сказал Клык.

Он постучал себе по плечам и по груди, издав сухой хрустящий звук.

– Сушеная кукуруза, – сказал он. – Я всегда ношу с собой, так, на всякий случай. Мы с Сиренью будем питаться кукурузой, а ты умрешь от голода.

Клык подмигнул Дрюпину.

Тот растерянно поглядел на меня. Я пожала плечами.

– А Дрюпин пусть ботинками питается, я ему отдам.

Клык щелкнул каблуками.

Дрюпин насупился.

– А что? Ботинки у меня из настоящей кожи, пускай он их жует. Ему вообще-то худеть надо.

– Ну, все, – Дрюпин направился к Клыку. – Этот калека меня сильно утомил. Сейчас я с ним немного разберусь.

– Давай! Бей инвалида! – заорал Клык так душераздирающе, что Дрюпин остановился.

Он в сердцах плюнул на пол и отступил.

– Дверь точно заклинило? – спросила я.

– Точнее не бывает.

– У меня очень вкусные ботинки, – сообщил из-под стола Клык. – Главное, тщательно разжевывать. Попробуй, Дрюп! Я же видел, ты давно к ним присматривался…

Но Дрюпин уже не стал обращать на него внимания, вернулся к двери.

– Замок в порядке, – сказал Дрюпин. – Петли тоже. Перекосило раму. Домкрата у тебя, конечно, нет?

– Как же, как же, две штуки под диваном. Дрюпин, что за тупые вопросы…

Я достала зеркало, поглядела.

Лучше бы я в него не глядела. То, что я увидела, мне опять не понравилось. Нос был сильно скорябан, и фонарь тоже имелся, губа разбита, а на лбу странный отпечаток в форме гайки.

– Без домкрата… – Дрюпин оглядел комнату. – Можно попробовать вынести диваном.

– Давай попробуем.

Мы попробовали. Диван оказался тяжеленьким. Мы откатили его от стены и установили напротив двери. Плюсом было то, что у дивана оказались колесики.

– Если удастся его хорошенько разогнать… – нахмурился Дрюпин.

Разогнать диван не удалось. Нет, мы его, конечно, разогнали и даже треснули им пару раз в дверь, однако последствия это имело печальные – во-первых, диван немного сломался, во-вторых, Дрюпин вывихнул себе палец на правой руке. Клык, как всегда, комментировал наши действия из-под стола. Надо отметить, иногда эти комментарии были весьма едкие, в частности, вывихнутый дрюпинский палец он связал с бесспорной личной нечистоплотностью Дрюпина.

– Это воздаяние, – сказал он. – Так будет с каждым лунатиком, злоупотребляющим ковырянием в носу. Он у тебя еще и отсохнет. Посинеет, потом почернеет, однажды проснешься – а пальца-то и нету.

Дрюпин промолчал и стал думать.

Я не мешала ему. Сначала я хотела немного прибраться, но потом подумала, что не буду этого делать – комната стала совсем неприятной, и я решила переехать. Боксов много, выберу новый, стану жить.

– А потом и на руку перекинется, – вещал из-под стола Клык, – дойдет до локтя, тогда уж не отвертишься, повезут тебя по дорожке ухабистой, под печальную музыку, узнаешь тогда…

– Непонятно… – сказал задумчиво Дрюпин. – Ты не слышишь?

– Тихо вроде.

– Да нет, пахнет ведь.

Дрюпин втянул воздух.

– Это какой-то лунатик обделался, – сказал Клык. – Обделался, а свалить на тебя, Сиренька, хочет…

– Кровью ведь пахнет, – Дрюпин уставился на меня.

Я огляделась. Нет, все нормально, у меня, кажется, только ушибы. Дрюпин оглядел себя. На его одежде крови видно не было.

– Пахнет ведь.

Я принюхалась. Кровью действительно пахло.

– Так…

Мы посмотрели на Клыка.

Из-под стола торчали только его ноги, в старых растрепанных ботинках, кажется, действительно кожаных и на два размера больше, надетых на голые ноги. Я схватила Клыка за щиколотки и выволокла его на свет.

За Клыком протянулась красная полоса.

Дрюпин выругался.

– Сирень, этому лунатику доверять нельзя, – сказал Клык. – Лучше ты его свяжи как-нибудь… В правом кармане у меня чечевица, в левом кукуруза, вместе их есть нельзя…

Я выхватила нож и стала снимать с Клыка куртку.

Он сопротивлялся. Не сильно, хилый слишком был, я легко прижала его лапки к полу коленями и быстро срезала с него ножом одежку, что-что, а ножом я работать умела.

Под одежкой обнаружилось тело. Бледное, с выпирающими костями и какими-то шишками, но шишки были не самым страшным, самым страшным были шрамы. Он был весь покрыт шрамами.

– Мама… – не удержалась я и охнула.

Потому что нельзя было не охнуть. У него совсем не было здоровых мест, то есть совсем не было здоровых мест, ни сантиметра. Шрамы. Одни шрамы налезали на другие, располагались поверх. Маленькие объединялись в крупные, небольшие острова в архипелаги, архипелаги в материки…

– Да… – протянул Дрюпин.

Там были круглые шрамы, разного калибра, именно так, потому что я сразу поняла, что эти шрамы от пуль. От мощных пистолетных, способных остановить медведя средних размеров, от маленьких автоматных, пробивающих этого медведя насквозь. А еще были разрывные, от них образовывались воронки с рваными краями.

Были шрамы продольные, длинные и как бы расходящиеся, я тоже знала, отчего такие образуются. Меч, сабля, топор. Режущие инструменты. В Клыка не только стреляли.

Ожоги. Обычные, ну, от сигарет. И от напалма – когда капли на кожу попадают, опять же глубокие такие ямы остаются. А от фосфора, наоборот, плоские кратеры, которые заживают долго, долго гниют, а потом после них остаются такие розовые шлепаки, у Клыка вся спина была в таких шлепаках.

Непонятные еще шрамы, странные, как будто из-под кожи прорывались короеды или что-то вроде того, я как увидела все это…

Пришлось собраться, зубы сжать, перевернуть Клыка на полубок.

Перевернула и увидела – в спину, чуть ниже правой лопатки, Клыку вонзился штырь. Я даже не знала, откуда у меня взялся этот штырь – короткая железная штука, заточенная остро и снабженная изолентовой ручкой, видимо, все-таки изделие самого Клыка. Из запасов. Назапасал на свою голову, дурачок, гороха, кукурузы, заточек. А она при тряске ему и воткнулась.

Неглубоко, кажется, только под кожу влезла, но крови вытекло много. Это оттого, что она у него жидкая.

– Ерунда, – сказал Дрюпин. – Крови только много. Надо выдернуть и зашить. У тебя нитки есть?

Ниток у меня не было. Что здесь шить?

– А пластырь? – спросил Дрюпин.

Пластыря у меня тоже не было. Да и вообще, я растерялась и не знала, что делать, а Клык вдруг потерял сознание или просто заснул, лежал и лежал себе, а кровь растекалась. А я совсем одурела. Ведь изучала всю эту медицинскую помощь, как перевязывать, как зашивать… Но вот при виде крови все просто из головы выскочило.