Такова твоя природа, и даже если никто из нас не уцелеет, – но поверь мне, мы выживем, – а если и погибнем, то за то, во что верим. И ни один из нас не посчитает, что в нашей смерти есть твоя вина. Лучше умереть, пытаясь сотворить нечто грандиозное, чем жить в мире, который дали нам Дарны. – Она смотрела на него так, словно нуждалась в продолжении. – А тебе известно, – тут Джорон не сумел сдержать улыбки, – что многие считают меня твоим сыном? Я много раз безуспешно пытался их разубедить. Но иногда только то, что они продолжали так думать, помогало мне двигаться дальше.

– Если корабли Суровых островов не придут, – тихо начала она, – ты сможешь призвать на помощь кейшанов?

Джорон покачал головой.

– Я не думаю, что это так работает. Даже когда нас спас вихрезмей. Если бы его там не было в тот момент, сомневаюсь, что мы сумели бы его призвать. Я и сейчас не уверен, что тогда мне удалось.

Она кивнула.

– Я думаю так же. Не сомневаюсь, Каррад считает, будто ты их контролируешь, он не понимает, что ты с тем же успехом способен управлять штормами. – Она облизнула губы кончиком языка. – На самом деле у нас осталось совсем немного возможностей. Скорее всего, мы погибнем, Джорон, или, что еще хуже, попадем в руки Каррада, и нас принесут в жертву для создания хийла, чтобы он смог охотиться на кейшанов, и тогда отвратительные войны возобновятся.

– Нет, – сказал Джорон, которого поразила сила, прозвучавшая в его голосе. Он шагнул вперед и взял карту севера из груды других карт. – Если корабли Суровых островов не придут, мы свернем на северо-запад перед проливом Намвен и полетим к малым островам.

– Я думала об этом, – ответила Миас. – Но там он все равно нас догонит – пошлет вслед за нами свои двухреберные корабли. А большие обойдут острова и будут поджидать нас с другой стороны. Может быть, несколько наших кораблей и спасется, но…

– Ты ошибаешься. Не спасутся корабли Каррада – возможно, и нас постигнет такая же участь, но нам стоит рискнуть. По большей части острова необитаемы, но Эйлерин сказал, что на многих есть ветрошпили, – продолжал Джорон, и его голос стал похож на волны, что разбивают скалы. – Там я песней вызову кейшанов, и они вырвутся из островов, которые останутся в нашем кильватере. Ты видела, какой ужасный хаос воцарился у Скалы Маклина?

Миас посмотрела на него, кивнула и придвинула к себе карту.

– Отсюда, – сказала Миас, – те корабли, которые уцелеют, смогут обогнуть Северные Шторма, что также немалый риск, и мы можем лишиться некоторых из них, но и вражеский флот этого не избежит. Каррад может испугаться, в особенности если он понесет потери между островами. Но я верю в своих супруг кораблей.

– Да, супруга корабля, – сказал Джорон.

Миас встала.

– Значит, на север, – сказала она, – если все пойдет не так. Но это отчаянный план, Джорон, так что будем рассчитывать, что нам не придется им воспользоваться.

– Да, будем, – ответил Джорон.

Миас поправила куртку и пригладила волосы.

– Фарис все еще у Гаррийи? – Он кивнул. Она зажмурила здоровый глаз и провела рукой по лицу. Джорон никогда не видел ее такой измученной. – Тогда я навещу Фарис и крошку Муффаз. И ты прав – мне следует появиться на палубе.

– И попросить Гаррийю дать настойку для сна, – добавил Джорон.

– Не беспокойся, Джорон.

Она встала и направилась к двери, вынудив его отступить в сторону.

– Но ты спросишь у нее про настойку? – повторил он. – Или я расскажу Гаррийе, что у тебя проблемы со сном, и тебе придется иметь дело с ней.

По лицу Миас пробежала тень улыбки, и она к нему повернулась.

– Хорошо, – сказала она. – Я пожалуюсь ей, что ты преследуешь меня с бутылочками и пилюльками.

Миас вышла из каюты, а Джорон подошел к письменному столу, стал аккуратно складывать разбросанные карты и под ними обнаружил открытый бортовой журнал. Он вспомнил, что много раз его видел, и ему было интересно, что в нем.

Поначалу из-за того, что он хотел использовать журнал против Миас, а потом его мучило обычное любопытство. Он знал, что записи в журнале закодированы, но у него имелось все необходимое для расшифровки. Миас еще в Слейтхъюме сообщила ему ключ, когда думала, что отправляется на смерть, а ему нужно будет прочитать ее приказы. День за днем он смотрел на ее журнал, который постепенно превратился в талисман. Джорон верил, что, если откроет книгу и прочитает ее, это будет равносильно признанию, что она погибла и больше не вернется, поэтому искушение было не таким уж сильным. В результате он убрал журнал и забыл о его существовании. Но теперь он испытывал тревогу. Джорон знал, что там должны быть записаны самые тайные мысли Миас. Возможно, вторжение в ее личное пространство сейчас будет правильным; в конце концов, его долг состоял в том, чтобы помогать супруге корабля принимать верные решения.

Он закрыл журнал.

Если она испытывает тревогу, то расскажет ему об этом. Если у нее возникнут сомнения – поделится с ним. Рано или поздно.

Он вышел из большой каюты и в тускло освещенном коридоре столкнулся с Ветрогоном. Она громко вскрикнула, развернулась на месте и принялась снова и снова повторять его имя.

– Джорон Твайнер! Джорон Твайнер! – При этом она пританцовывала, взвизгивала и свистела.

– Успокойся, Ветрогон, – сказал Джорон. – Что случилось? В чем твоя проблема?

– Время, Джорон Твайнер! – пронзительно завопила она. – Идти! Идти!

И она запрыгала по коридору в сторону своей каюты, а изумленный Джорон застыл на месте.

– Идти! – снова позвала она, увидела, что он стоит на месте, вернулась, схватила клювом за рукав и потянула за собой.

– Твое яйцо! – вскричал он, сообразив, что имела в виду говорящая-с-ветром. – Я иду, Ветрогон, отпусти меня, или ты испортишь мою куртку, клянусь Старухой.

Его наполняло возбуждение, и Ветрогона тоже, но никто из них не испытывал страха, как когда рожала Фарис. Говорящая-с-ветром не выглядела встревоженной. Впрочем, Джорон беспокоился за обеих, словно тучи закрыли Глаз Скирит. Пока они шли по коридору, Джорон хотел сказать Ветрогону, что ей следует сохранять спокойствие, если птенец не выживет, – команда не должна об этом знать. Как и Фарис, команда любила Ветрогона, и смерть ее птенца всех бы огорчила. Если бы Фарис потеряла ребенка, она бы держала боль в себе, но Ветрогон была совсем другим существом. Все ее чувства немедленно выплескивались наружу – либо в словах, либо в действиях. Джорон с ужасом думал о том, какое впечатление произведет на команду Ветрогон, охваченная горем.

– Идти! Идти! – кричала Ветрогон, и он последовал за ней.

Отбросив посторонние мысли, Джорон вошел в каюту-гнездо. Он смотрел, как говорящая-с-ветром мечется между обрывками веревок и бечевок, среди множества звеневших и сверкавших безделушек, разбросанных по гнезду. Наконец она села перед яйцом и не сводила с него сияющих глаз. Затем повернула голову к Джорону и снова обратила взгляд на яйцо. Опять на Джорона – и обратно.

– Слушать! Слушать! – крикнула Ветрогон, и он стал слушать.

Сначала он ничего не смог уловить, а потом, на фоне обычных звуков корабля, различил тихое чириканье.

– Это он? – тихо спросил Джорон.

Ветрогон дважды быстро кивнула.

– Говорящая-с-ветром, – сказала она.

Джорон вплотную к ней приблизился.

– Может быть, нам нужно помочь? – Он протянул руку, но Ветрогон решительно его остановила.

– Нет, – сказала она. – Она должна сама. Ты слушать. Слушать.

– Ладно, – не стал спорить Джорон и принялся слушать.

Но не только ушами, у него внутри зазвучала мелодия, свивавшийся, закольцованный, вьющийся гимн островов. Он различил далекую песню кейшанов, постепенно набиравшую силу, а еще собственную, и Ветрогона, и что-то еще. Тихое, и нежное, и одновременно яркое, новый напев, полный тоски и желания, но также надежды и восторга. Он напоминал пение Ветрогона, когда она что-то чирикала и мурлыкала себе под нос, но совершенно определенно был другим. Джорон никогда прежде не слышал ничего подобного во всем архипелаге и почувствовала невероятное удивление.