Джорон коснулся рукояти висевшего на бедре меча, когда вышел на палубу. Глаз Скирит горел ярко, дул резкий ветер, дети палубы старательно работали. Он чувствовал, что смерть Серьезного Муффаза произвела на всех тяжелое впечатление, и, несмотря на чистое небо над головой, у Джорона возникло ощущение, что на корабль в любой момент может обрушиться шквал. Казалось, с доски сняли важную фигуру – не столько из-за смерти Серьезного Муффаза, хотя Джорону нравился мать палубы и он знал, что будет по нему скучать, значение имело то, как он погиб. Команда понимала, что он принес себя в жертву ради Фарис, и, хотя Джорон не сомневался, что они погрузились бы в такое же настроение, если бы умерла Фарис, с точки зрения флота это было бы правильно.

Они переживали из-за того, что Серьезный Муффаз умер за преступление, которого не совершал. Но одновременно уважали его смелость и решение, но приняли они его или нет и отвернутся ли от Фарис, зависело от того, что произойдет здесь. От его успеха.

Джорон оставил Миас на корме и пошел прогуляться по палубе, миновал Черного Орриса, который сидел на костяной ручке большого кабестана, стоящего в центре палубы. Птица посмотрела на него черными глазами-бусинками.

– Задница Старухи! – крикнул Черный Оррис, и Джорон спросил себя: хороший это или плохой знак, впрочем, какая разница?

Он выбрал курс, и теперь ничего не оставалось, как лететь по нему. У клюва корабля он увидел Фогл, смотрящую-на-море, вместе с наблюдательницей Беарной. Они развязали передний левый дуголук и теперь что-то с ним делали. Когда он подошел, они спрятали инструменты за спины.

– Что вы здесь делаете, Фогл? – спросил Джорон у немолодой женщины, удивившись тому, что она посчитала возможным что-то от него прятать. Быть может, Фогл пьяна, в таком случае он больше не станет делать ей послаблений.

– Не наказывайте Беарну, хран-пал, – попросила она. – Клянусь Матерью, это моя идея. – Джорон шагнул вперед.

Старые дуголуки – теперь покоившиеся на дне моря – покрывала филигранная резьба, и гордые команды содержали их в идеальном порядке. Новые луки также находились в прекрасном состоянии, но пока оставались без украшений. Имя данного лука – «Челюсть кейшана» – было стерто. Джорон обнаружил, что ложе, на которое укладывали болты и где обычно вырезали имя, тщательно отполировано песком. И у лука появилось новое имя: «Серьезный Муффаз». А вокруг шла великолепная резьба, едва ли Джорону доводилось прежде видеть нечто подобное. Он знал, что у Беарны к этому талант, а в данном случае она старалась изо всех сил, но сейчас обе женщины стояли перед ним, смущенно опустив глаза.

– Прекрасная работа, все правильно, – сказал Джорон. – Продолжайте.

Он оставил их возле дуголука, а сам подошел к клюву, чтобы посмотреть на неспокойное море у бушприта. «Интересно, – подумал он, – где сейчас Серьезный Муффаз и нашлось ли для него место у костра Старухи или ему не позволили его занять из-за совершенных преступлений». Неужели ему суждено в одиночестве вечно скитаться по дну моря? Джорон надеялся, что это не так и нет никакой Старухи, Матери и Девы, они лишь выдумки женщин и мужчин, а когда умрешь ты – что тогда? Ты перестанешь существовать? Его разум отверг такую мысль.

Как человек может перестать существовать? Разве это возможно?

Может быть, ветрогон прав, а женщины и мужчины – лишь часть вечного цикла, они рождаются снова и снова, но так ничему и не учатся? Возможно ли, что богов не существует? А Скирит никогда не летала? И вовсе не глаз богоптицы согревает его кожу?

Джорон слышал подобные разговоры. Он сомневался, что Индил Каррад в это верил, но тогда почему он совершал столь ужасные поступки, если знал, что наступит день, когда Старуха будет его судить? «Дитя приливов» содрогнулся, когда в него ударила поперечная волна, корпус заскрипел, и Джорону пришлось схватиться за костяные поручни, чтобы сохранить равновесие. Нет, он не станет игнорировать Старуху, Мать или Деву. Разве он мог, если у него на глазах ветрогон лишь силой мысли менял ветер? Ведь он слышал песнь ветрошпилей и видел величие аракесианов, пробуждавшихся ото сна? Иногда он чувствовал себя игрушкой духов архипелага: слишком часто его бросало от одной опасности к другой, словно он был частью какого-то великого плана. А если нет – зачем тогда все это?

– Джо-рон Твай-нер. – Он обернулся, услышав свое тихо произнесенное имя.

Джорон увидел Ветрогона, и, несмотря на великолепные одежды, она выглядела несчастной, а сияющие глаза были наполовину закрыты. Рядом с ней стоял Мадорра, лишенный ветра, гордый и довольный собой. А чуть дальше, на палубе, собралась толпа его сторонников. На «Дитя приливов» Мадорра хорошо питался, и бока у него заметно округлились. И хотя он уступал в размерах Ветрогону, Мадорра казался более сильным и агрессивным. Его единственный глаз сиял.

– Твайнер, – сказал Мадорра, и уже то, как он произнес его имя, прозвучало вызовом, словно лишенный ветра не сомневался, что Джорон будет неизменно стоять между ним и Ветрогоном. – Чего хочешь, Твайнер? Заняты. Мы заняты. Делаем дела ветрогонов. Почему мешать? Почему, почему?

Джорон оттолкнулся от костяных перил. За спинами двух ветрогонов Фогл и Беарна продолжали заниматься дуголуком, прислушиваясь к разговору Джорона с ветрогонами. Он оглядел корабль. Команда напряженно работала. Шесть больших дуголуков, все, кроме Серьезного Муффаза, были аккуратно связаны. Три толстые мачты. Большой кабестан, центральный люк, ведущий на нижние палубы и в трюм. Другие люки открыты, чтобы проветривались нижние палубы. Далее – корма. Там стояла Миас вместе с Эйлерином и Фарис. Фарис указала на песочные часы и что-то произнесла, Миас кивнула. Джорон гордился девушкой, она исполняла свои обязанности всего лишь через день после того, как Миас намеревалась приговорить ее к смерти.

Но смерть ждала всех. Почему Фарис должна огорчаться, если она прожила бо́льшую часть жизни на этом корабле, под постоянной угрозой смерти? Он снова посмотрел на Мадорру и тут заметил, что корабельный Ветрогон хромает. Сланец под ней окрасился кровью из раны, которой Джорон не видел, и он почувствовал, как его охватывает гнев. Он заставил себя его обуздать, сказав себе, что сейчас не время. Быть может, гнев был результатом гнили, заявлявшей о себе становившимся все сильнее зудом, и будь он здесь один, он пустился бы в пляс, пытаясь почесать все части тела.

Однако он сдержался и сосредоточился на капавшей на палубу крови. Выбросил мысли о чесотке. У него был долг. Ему следовало защитить корабль. И позаботиться о друге.

– Мадорра, кажется, у Ветрогона идет кровь? Если это так, я бы хотел, чтобы ее раны осмотрела Гаррийя.

– Ее раны, мужчина корабля? – переспросил Мадорра, и Джорон подумал, что мог совершить ошибку, показав, что знает, кто из ветрогонов «она», а кто – «он». Впрочем, теперь это уже не имело значения. – Ветрогон в порядке. Несчастный случай. Мадорра поправит.

Ветрогон печально кивнула.

– Мадорра поправит.

– Мадорра, я отвечаю за то, чтобы обо всех членах команды хорошо заботились. Гаррийя присматривала за Ветрогоном до того, как ты появился на борту, она хорошо разбирается в самых разных ранениях. Пожалуйста, отправляйся в каюту, а я отведу…

– Нет, – заявил Мадорра и встал между Ветрогоном и Джороном. Его ноги щелкнули по сланцу, и, хотя он не стал расправлять крылья, Джорон заметил, что на ногах появились длинные боевые когти. – Люди, не вмешиваться, – прошипел он.

Казалось, ветер налетел на «Дитя приливов», наполнив воздух словами противостояния, и Джорон заметил, что на них смотрит вся команда. Люди поворачивали головы, о чем-то шептались, словно дети палубы почувствовали угрозу насилия как приближающийся шторм.

– Таков мой долг, – начал Джорон, но в этот момент Ветрогон отпихнула Мадорру в сторону и, по-прежнему не поднимая головы, шагнула вперед медленно и осторожно, словно опасалась, что Джорон может ее атаковать.

– Нет, Джорон Твайнер, нет, – сказала она. – Нет проблем. Все хорошо. Все хорошо. Глупая Ветрогон сама себя ранила. Все хорошо уже.