Миас коснулась повязки, закрывавшей глаз.

– Мы много лет были для них тиранами, – ответил Джорон.

Она смотрела куда-то вдаль.

– Стоит ли удивляться, что Мадорра хочет, чтобы все мы умерли, – сказала Миас.

– И ты его не винишь? – спросил он.

Миас покачала головой.

– Нет, но и допустить этого не могу. – Миас подошла к нему немного ближе, и он услышал ее хриплое, тяжелое дыхание. – Я не позволю Мадорре убить нашего Ветрогона.

– Из-за того, что наш план опирается на нее? – спросил он. Миас посмотрела на него, по ее губам скользнула быстрая улыбка, и Джорону стало интересно, как он добудет яйцо у лишенного ветра.

– Да, и не только, – ответила Миас. – Ветрогон – часть нашей команды, один из нас. – Единственный глаз Миас остановился на его лице. – Слишком многие уже умерли.

Джорон кивнул.

– Я сожалею о твоей матери, супруга корабля, – сказал он.

Миас прикусила нижнюю губу, задержала дыхание и только через пару мгновений выдохнула.

– У нас еще будет время для скорби, Джорон, но не сейчас, – сказала она.

Прежде чем она успела продолжить, возник оглушительный шум – ничего подобного Джорон прежде не слышал. На фоне громкого щелканья хлыста звучали жалобные крики напуганного ветрогона, который испытывал боль. Джорон обернулся и увидел приближавшуюся стаю ветрогонов, маленькую группу говорящих-с-ветром, а вокруг них – большое количество лишенных ветра. Впереди шел Тассар, рядом с ним шагала Жрица Старухи, державшая в руках хлыст. Именно в ее сторону сейчас направлялась Миас, спешившая изо всех сил. Джорон последовал за ней. Жрица Старухи снова подняла хлыст, и ветрогоны попытались отскочить подальше от нее, но им не позволили злобно верещавшие лишенные ветра.

Хлыст не опустился.

Миас сжала кисть Жрицы Старухи – очевидно, ее хватка перестала быть железной, как раньше, но сил оказалось достаточно. Жрица Старухи резко к ней повернулась – она была примерно ровесницей Миас, но с меньшим количеством шрамов и не так устала от жизни.

– Как ты посмела поднять на меня руку? – прошипела Жрица Старухи.

– Ты больше не станешь пускать в ход хлыст, – сказала Миас.

– Они понимают только боль. – Она еще не закончила предложение, как другая рука Миас, сжатая в кулак, ударила Жрицу Старухи в лицо, и та упала на гнилой джион.

Хлыст остался у Миас.

– Далее мы обойдемся без хлыста, – сказала она.

– Как ты смеешь? – возмутилась Жрица и поднесла руку к окровавленному носу. – На нас запрещено нападать.

– Без хлыста, – повторила Миас. – И не заставляй меня преподать тебе еще один урок, мой опыт подсказывает, что такие, как ты, понимают только боль. – Жрица Старухи смотрела на нее до тех пор, пока к ним не подбежали Гесте, Квелл и Тассар. Миас сделала шаг назад. – Я установила кое-какие правила, – сказала она, бросила хлыст на землю и отошла в сторону.

Квелл и Избранник помогли Жрице Старухи подняться, Гесте молча наблюдала за происходящим. Джорон с удовлетворением отметил, что хлыст остался лежать в грязи.

Ветрогонов длинной дорогой вели Тассар и лишенные ветра. Предполагалось, что они будут идти всю ночь. Люди двинулись через лес, пробираясь между яркими разноцветными стволами, разрубая извивавшиеся, толщиной с руку, лианы вариска, пока не оказались в лагере носильщиков, где Джорон останавливался по дороге в Бернсхъюм.

– Мы разобьем лагерь здесь, – сказала Гесте. – Супруга корабля, несомненно, нуждается в отдыхе.

– Я могу идти дальше, если у вас есть такое желание, – сказала Миас, хотя Джорон не сомневался, что сил у нее не осталось.

– Ну а я с радостью отдохну, – вмешался Джорон. – Одноногому трудно ходить по крутым горам.

Миас посмотрела на него – появилась ли благодарность в ее единственном глазу? Внезапно Джорон понял, что больше не может этого выносить, не может видеть ее такой, смириться с тем, что первое чувство, которое у него возникает, когда он ее видит, – жалость. Он повернулся и подошел к краю горы, чтобы взглянуть на Бернсхъюм. В умиравшем сиянии дня фонарщики зажигали в городе свет, и лишь круг сплошной темноты указывал на часть Бернсхъюма, необитаемую из-за яда кейшана. Джорон с трудом различал массивный труп, лежащий в гавани и уходящий в открытое море. Когда-то великий кейшан, убитый одним из сородичей, доставленный сюда людьми, частично самим Джороном, теперь медленно разлагался, и тьма расходилась от него во все стороны, убивая все, что подходило слишком близко. Джорон почувствовал, что к нему подошла Миас. Он услышал ее шаги – не такие уверенные, как прежде. Она утратила существенную часть своей силы.

– Какой ужас мы принесли людям, Джорон, – тихо сказала она.

– Я стараюсь о них не думать, но да, то, что я сотворил, наполняет меня отвращением. Я смотрю на все это и не знаю, смогу ли когда-нибудь исправить, – ответил он.

– Ты не сможешь, Джорон. Ты принял решение в разгар сражения. Правильное или нет – мы никогда не узнаем.

– Я понимаю.

– Но не ты притащил сюда тело кейшана. – Она посмотрела на гавань. – Они могли оставить труп в море. Или, когда поняли, что дети палубы умирают, переправить его в обдирочный двор по другую сторону Шипсхъюма. – Она вздохнула. – Да, именно ты начал эту историю. Но не ты ими командовал, и теперь тебя угнетает то, что произошло. Ну уже само по себе совсем неплохо.

– Я ничуть не лучше, чем твоя мать или Каррад, которые отправляли тех, кто находился на грани смерти, в цистерны, надеясь сохранить и приумножить свою власть, – сказал Джорон.

– Нет. – Неожиданно в голосе Миас появилась серьезность. Она к нему повернулась, и Джорон на нее посмотрел. – Все не так, Джорон. Не позволяй убедить себя в противоположном. Ты принял решение во время сражения, сгоряча. Жестокое и трудное. А то, что делали моя мать и Каррад, было хладнокровным и расчетливым. – Она подняла руку, показывая, какими неровными стали ее пальцы, – не все ногти выросли снова.

– Если бы ты сломал мне руку в сражении, я бы проклинала тебя, но поняла. Даже пытки ради получения ответов я могу объяснить. Но то, что сотворили они? – Миас повернула руку и посмотрела на ладонь и искривленные пальцы. – Они действовали хладнокровно и безжалостно, Джорон. Они узнали от меня все, что хотели, но не остановились. – Она опустила руку. – То, что сделано в отчаянии, может быть ужасно, но все, что совершается по холодному расчету, – это зло. Во всяком случае, я считаю именно так.

– Я не уверен, что те, кого я отправил на виселицу, с тобой согласятся, – ответил Джорон.

– А также жертвы моих рейдов, которые я совершала по приказу матери, или похищенные мной дети, – тихо сказала Миас. – Но мы должны предстать перед судом Старухи и надеяться, что эти несчастные у ее огня нас простят. Ужасные деяния, Джорон, часто совершаются без раздумий. Мы учимся и становимся лучше. Но тех, кто отказывается учиться или охотно творит страшные вещи, следует бояться и останавливать. – Она посмотрела через плечо. – Я думаю, сейчас Каррад стал одним из таких людей, и его окружают подобные ему злодеи. – Она посмотрела на Джорона. – Я могу изменить то, чем я была, то, что со мной сделали, нельзя исправить. Но мне по силам отдать все, что у меня есть, чтобы не допустить повторения кошмаров, – и мир не должен ждать от меня большего.

– Твоя мать… – начал он.

– Это больно, Джорон. Мне кажется, я только сейчас начала видеть, какой она была на самом деле. – Миас опустила голову. Сделала глубокий вдох. А потом подняла взгляд. – Но пойми правильно, что она сотворила. Смерти людей, которые никак не могли ей помешать. Если бы я захватила Бернсхъюм, то сама отвела бы ее на виселицу. – Она повернулась и пошла прочь, прежде чем он успел что-то ответить.

Утром они начали спускаться по склону, пробиваясь сквозь лес, пока не добрались до импровизированного порта, где было множество людей. Там их встретил хорошо вооруженный отряд морской стражи, который провел через толпу на берег, где ждали флюк-лодки.