Они плыли вокруг острова, и Джорон наблюдал за ним в подзорную трубу, пытаясь разглядеть хоть какое-то движение. Один раз он вздрогнул, когда ему показалось, что он видит тунира, шагающего через увядающий джион, но затем корабль слегка переместился, и Джорон понял, что это всего лишь тень. Он нашел вершину ветрошпиля на гребне холма, возвышавшегося над островом; его силуэт на фоне сияющего Глаза Скирит походил на рассеченный зрачок. Однако он не заметил ни людей, ни движения. Только густую, разлагавшуюся растительность, и по мере того как «Дитя приливов» возвращался к внутреннему полумесяцу острова, Джорон обнаружил, что напевает диковинную, непостоянную песню ветрошпиля.
– Удалось что-нибудь увидеть, Джорон? – Он покачал головой и вернул Миас подзорную трубу.
– Ничего.
– Да, – сказала она, сложила подзорную трубу и аккуратно спрятала ее внутрь куртки. – И все же…
– И все же? – спросил Джорон.
Она посмотрела на остров, ветер трепал ее волосы, переплетая пряди с хвостами шляпы.
– Все дело в том, что там ничего нет, хранитель палубы. Ни охраны на пляже, ни стервятников, ничего.
– Здесь много островов, супруга корабля, – заметил Джорон. – Некоторые могут оставаться пустыми.
– Верно, но любая активность привлекает любителей падали, Джорон. Всегда. – Она подошла к поручням, оперлась на них и снова стала смотреть на остров над поверхностью моря. – Будь у нас время, я бы дождалась «Оскаленного зуба». – Миас вздохнула, склонила голову и посмотрела на проносившуюся мимо корпуса воду. – Но время – роскошь, которой мы не располагаем. Каждый прошедший день – это день, который они держат у себя наших людей. День, который у них появляется, чтобы создавать яд. – Джорон кивнул, но ему не хотелось говорить о таких вещах при команде, чтобы люди не узнали, какой быстрой и смертельной была эта работа.
– Супруга корабля, – сказал он, подходя и останавливаясь рядом с ней у поручней. – Нет никаких гарантий, что на острове кто-то есть. Может быть, нам стоит рискнуть и дождаться «Оскаленного зуба»?
Миас покачала головой.
– Я закрываю глаза и вижу трюм коричневого корабля, хранитель палубы. Я не могу перенести этот ужас. – Она не смотрела на Джорона. Затем понизила голос, чтобы ее слышал только он. – Когда я была маленькой, Джорон, в мире для меня не нашлось подходящего места, и меня вырастили в одном из домов в морской пещере.
– Но они предназначены для изгоев, – слишком быстро сказал он, не подумав.
– Да, так и есть. Для изгоев. – Миас не смотрела в его сторону, но ему показалось, что он уловил в ее голосе горький смех. – Женщина, которая меня вырастила, была Жрицей Старухи и возражала против принесения меня в жертву, когда я попала в руки рейдеров, а море вернуло. За это ее вышвырнули вон – не следует проигрывать спор со Жрицами Старухи. А после того как волны спасли во второй раз, она взяла меня в качестве своего ребенка.
Джорон не знал, что сказать.
– Это было… добрым поступком с ее стороны?
– В Мабберлин напрочь отсутствовала доброта, Джорон. В ней не было ни малейшей мягкости. Даже другие изгои нас ненавидели, и мы занимали едва ли не самое низкое положение в морских пещерах. Прилив там бывает очень слабым, но дважды в день нашу пещеру полностью заливало, а вход… Ну и в хорошие дни приходилось заползать внутрь по лужам морской воды. Мы спали на полках, которые обычно оставались над волнами, но далеко не всегда. Днем Мабберлин выходила наружу и выпрашивала для нас еду, оставляя меня внутри, когда начинался прилив. Она говорила, что так я в безопасности, но когда приходила вода и заливала вход, становилось темно. Так проходило мое детство, хранитель палубы. Долгие часы в одиночестве и темноте, без малейших объяснений, а компанию мне составлял лишь шум моря.
– Должно быть, тебе было страшно, – сказал Джорон.
– Со временем все во мне онемело. Мабберлин сказала, что я должна стать твердой, но я не думаю, что она могла отличить твердость от онемения. – Миас смолкла, продолжая смотреть на коричневый разлагавшийся остров. – Когда мне снится трюм того корабля, я слышу шум моря в моей пещере.
– Мы их найдем, супруга корабля.
Она кивнула.
– Да, найдем. – Она поправила куртку. – Но не станем заводить «Дитя приливов» в бухту и бросать стоп-камень. Мы отправимся туда на флюк-лодках. Ты будешь во главе небольшого отряда и поведешь ветрогона к ветрошпилю. Я возьму Куглина и морскую стражу, мы обыщем дома в гавани и попытаемся найти какие-то бумаги или карты.
– Пожалуй, Берхоф будет счастлив покинуть корабль, – заметил Джорон.
– Да, – тихо сказала Миас, но не рассмеялась и даже не улыбнулась. – «Дитя приливов» останется в открытом море под управлением Динила. Серьезный Муффаз хороший человек, но, если появится вражеский корабль, я хочу, чтобы на борту находился человек, который разбирается в тактике. – Она повернулась, и Джорон увидел, как блестят ее серые глаза. – Пусть брызнут краской на главную мачту и подготовят корабль к бою, хранитель палубы. Нам лучше не расслабляться.
Раздались команды, начали бить барабаны и звонить колокола, и все дети палубы тут же заняли свои позиции. Джорон прошел между ними, отбирая тех, кто будет его сопровождать. Затем он попросил приготовить лодки для него и Миас. Когда «Дитя приливов» сбавил ход, чтобы они спустили их на воду, он коротко обменялся рукопожатиями с Динилом, слушая стук продолжавших работать во внутренних каютах мастеров кости, затем они осторожно перенесли во флюк-лодку так и не пришедшего в себя ветрогона.
Корабль все еще готовился к сражению, когда Джорон стоял на носу лодки, Фарис задала ритм гребцам, миллионы маленьких рыбешек поспешили скрыться на глубине, и флюк-лодка устремилась к вонючему, плачущему острову.
Первым до земли добрался крыло-флюк Миас, она соскочила с клюва, за ней последовали десяток детей палубы и Нарза. Далее на берегу оказались Куглин и его заместитель Берхоф с двадцатью морскими стражами, которые помогли вытащить крыло-флюк на берег. Через мгновение к ним присоединилась лодка Джорона. Фарис и Квелл выбрались из нее, следом шестеро гребцов и еще четверо детей палубы, втиснувшихся в лодку, а Джорон взял упряжь, при помощи которой они собирались нести на руках ветрогона, казавшегося Джорону мертвым грузом. Они быстро затащили лодку на розовый песок, через множество сломанных ракушек, подальше от воды. Джорон не сомневался, что ветрогон еще жив, только не пришел в себя из-за лекарств Гаррийи – им пришлось изрядно потрудиться, чтобы он их проглотил, – говорящий-с-ветром отчаянно отбивался, не приходя в сознание.
Лишенный ветра суетился и пытался помочь Джорону, но по большей части болтался под ногами, однако, как только сбруя была готова, выпрыгнул из лодки и поскакал по пляжу огромными прыжками, хотя его ноги погружались в мокрый песок – наконец он ощутил твердую почву. И дело не только в том, что море сменила суша, а в шокирующе громкой песне этого места.
– Здесь тропинки, хранитель палубы, – сказала Миас, остановившаяся у зарослей джиона. – Одна ведет в верхнюю часть острова, другая – по пляжу, вдоль берега.
– Я отведу ветрогона к ветрошпилю. – Он уже собрался уходить, но Миас схватила его за руку.
– Нет, ты со мной. Ветрогон спит, а это место внушает мне подозрения, – сказала Миас. – Сейчас, пока мы будем идти через лес, нам лучше держаться вместе. Тут самое подходящее место для засады. – Она повернулась к Меркину, одному из самых опытных детей палубы, разумному и хорошему бойцу.
– Слушаюсь, супруга корабля. – Джорон отвернулся от нее.
– Куглин, ты пойдешь впереди с десятком своих стражей, Берхоф останется сзади с остальными, мы начнем подниматься вверх по пляжу.
Так они и поступили, шаг за шагом, лямки упряжи врезались в плечи Джорона, курнов ритмично стучал по бедру, он шел вперед, а в голове у него звучала песня. Вокруг увядал джион, земля стала скользкой, тропинка то входила в умиравший лес, то выходила из него. Джорон предпочел бы идти по песку, тогда ему не пришлось бы так сильно концентрироваться, и он потратил бы меньше сил. В лесу появилось строение, коричневые планки по бокам, крыша едва заметна на фоне растительности. Куглин поднял руку. Когда все остановились, он показал три пальца и вместе с тремя стражами вошел в хижину. Через мгновение он вернулся, вытирая со лба смолу.
