Хамриш кивнул, словно человек, всю жизнь командовавший кораблем, и произнес невероятно мудрые слова:

– Слушаюсь, хранпал.

Джорон медленно и осторожно начал спускаться вниз и, когда его ноющие ноги коснулись твердой палубы, почувствовал себя намного лучше. Внизу его ждал Эйлерин.

– Курсер, вы находились в каюте с Миас перед тем, как заняли пост на палубе, – сказал Джорон. – Вы не знаете, спит ли ветрогон?

Он надеялся, что говорящий-с-ветром бодрствует.

– Я не думаю, что он вообще спит, хранитель палубы, во всяком случае, в нашем понимании.

– Вот как, – сказал Джорон. – Ну, он хочет получить кое-какие вещи. Я собрал их у себя в каюте и должен ему отнести. Мы больше не видим «Оскаленный зуб», но я решил идти прежним курсом, пока не взойдет Глаз. – Эйлерин кивнул. – Вы возьмете на себя командование на корме, пока я буду находиться внизу. Мать палубы, Серьезный Муффаз, сейчас у клюва. Если он вам понадобится, зовите.

– Хорошо, хранитель палубы, – ответил курсер, а когда Джорон повернулся, чтобы уйти, добавил: – Насколько я понял, Миас хочет, чтобы ты подружился с ветрогоном.

– Да, хотя только Старуха знает, как можно подружиться с таким существом, – ответил Джорон.

– Он страдает от одиночества, – сказал курсер.

– От одиночества? Но он же животное, – возразил Джорон.

Курсер пожал плечами, и Джорону вновь захотелось отбросить его капюшон и посмотреть, что под ним скрывается.

– Он единственный ветрогон на корабле. Никто с ним не разговаривает, никто не проводит с ним время, за исключением тех случаев, когда требуются его услуги. Но, если ты уверен, что он не испытывает одиночества, едва ли я смогу убедить тебя в обратном. – Курсер обхватил себя за плечи. – Но я бы сказал, что ему одиноко.

Джорон не знал, что ответить.

– Спасибо, курсер, – наконец сказал он. – Я буду иметь это в виду. – Он повернулся и крикнул: – Курсер остается главным на корме! – И начал спускаться на нижнюю палубу, где воздух прогрелся от горячих тел людей, спавших в гамаках.

В своей каюте он собрал все, что сумел отыскать по списку ветрогона, и сложил в мешок, сплетенный из вариска. Шнур он получил без труда, просто расплел веревку. Ткань Джорон также быстро нашел на борту «Дитя приливов», а потом убедил одного из мастеров-крыльев отдать ему, пусть и неохотно, пару тонких костяных иголок в обмен на дополнительный рацион яиц кивелли, живших на борту.

Сначала Джорона смутило требование пыли, но потом он сообразил, что она повсюду, поэтому попросил Гавита не выбрасывать ту, что он соберет во время уборки. Так что теперь у него имелось четыре больших серых шара, пользы от которых Джорон не видел, однако он не был ветрогоном и не мог знать, как работает странный и чуждый разум. Еще одной вещью из длинного списка, продиктованного ветрогоном, и найденной им, Джорон странным образом гордился. У гребня не хватало нескольких зубцов, но он был настоящим. Он лежал в темноте трюма, словно дожидался, чтобы Джорон его нашел, доказав тем самым, что не забыл просьбу ветрогона.

Джорон сделал глубокий вдох, прежде чем постучать и войти в каюту странного существа, стараясь не обращать внимания на сухой запах, и то, как менялся воздух вокруг ветрогона, превращаясь в нечто столь необычное, что чувства его отвергали – словно он вошел в сон, одновременно знакомый и невиданный до сих пор. Находиться рядом с говорящим-с-ветром было подобно прикосновению к иному, шагу к Скирит, бого-птице, создательнице всего сущего, которая помогла вылупиться из яйца ветрогону и вручила его Матери, а та, в свою очередь, передала женщинам и мужчинам, чтобы они могли использовать его замечательные возможности. Джорон, как и все, способные мыслить рационально, опасался богов и жестоких игр Девы, Матери и Старухи, но больше всего страшился призрака Скирит, ведь ее убили мужчины, и им следовало ее бояться в первую очередь.

Внутри каюты было темно, и Джорон не видел говорящего-с-ветром в очень слабом тусклосвете.

– Ветрогон?

Некоторое время не было никакой реакции. Потом он услышал свое собственное имя, произнесенное из темноты так, словно проскрипела дверь.

– Джо-рон. Твай-нер.

Затем из правого угла появился ветрогон. Джорон подумал, что это лишь часть беспорядка, царившего в каюте, куча тусклого тряпья. Но тряпье отрастило длинные тонкие ноги, которые заканчивались ступнями с тремя мощными когтями. Возможно, имелся еще какой-то намек на крылья, или это была лишь иллюзия, созданная рваной одеждой. Наконец наполовину высунулась голова на тонкой шее, и ветрогон каким-то противоестественным образом поднялся на ноги. Женщине или мужчине пришлось бы опереться рукой о пол, но ветрогону этого не потребовалось. Он открыл клюв и снова издал странные звуки, напоминавшие скрип пилы по вариску:

– Джо-рон. Твай-нер.

– Я принес вещи, о которых ты просил, во всяком случае, часть, – сказал он, и ему удалось ни разу не споткнуться и произнести все слова сразу, одновременно протягивая ветрогону мешок.

Говорящий-с-ветром сделал шаг вперед, лицо в маске склонилось сначала в одну сторону, потом в другую, фальшивые, нарисованные глаза смотрели на Джорона, словно существо думало, что его хотят обмануть.

– Для меня? – уточнил ветрогон.

– Да, – сказал Джорон. – Для тебя.

– Для меня, – повторил ветрогон, издал необычный, почти воркующий звук и закричал: – Дай! – И вырвал мешок из руки Джорона хищным изогнутым клювом.

Тут следует отдать Джорону должное – или дело было в том, что движение оказалось слишком быстрым, – но он не отступил назад и не издал ни единого звука, когда почувствовал, как клюв сомкнулся совсем рядом с его пальцами. Ветрогон бросил мешок на пол и, используя ноги и двойные локтевые когти, торчавшие из одеяния, быстро развязал узел и открыл мешок.

– Вещи, – сказал он с благоговением, впрочем, через мгновение его голос изменился, в нем снова послышался гнев. Потом раздался яростный вопль: – Ложь! – А потом: – Ложь! Не все вещи.

– Я не смог найти все, – поспешно заговорил Джорон. – Пока не смог. Повар собирает для тебя рыбные кости, точнее, будет собирать, когда мы начнем рыбачить. Сейчас мы едим только сушеную рыбу и кости у нее – мягкие.

– Блестящие камни? – спросил ветрогон.

– Мы еще не были в таких местах, где я смог бы найти блестящие камни, – ответил Джорон. – Пока.

– Перья? – спросил ветрогон.

– Там есть немного перьев.

– Но нет особенных, – заявил ветрогон.

– Как я мог знать… – начал Джорон.

– У Миас есть специальные перья, – перебил его ветрогон.

– Удачи тебе, если ты рассчитываешь получить их у нее, – проворчал Джорон.

Говорящий-с-ветром застыл в полнейшей неподвижности.

– Перья – это ее вещи. – Голова ветрогона смотрела на него. Если бы нарисованные глаза могли моргать, они бы моргнули – Джорон в этом не сомневался. – Вещи Миас. – Он дважды кивнул, потом в третий раз, и его голова осталась опущенной, словно он слепыми глазами изучал содержимое сумки.

Затем положил ногу на мешок, и вновь Джорон задумался о том, как он мог не заметить, что ноги ветрогона заканчивались когтями, подобными косам, выходящим из ножен в такт с дыханием существа. – Иглы, материя. Хорошо, хорошо. А это что? – Он поднял шарик пыли одной ногой, легко балансируя на другой.

– Пыль, – ответил Джорон. – Ты хотел пыль, и я попросил мальчика каюты собрать ее для тебя.

– Не пыль, – заявил ветрогон.

– Это пыль, – сказал Джорон. – Со всего корабля.

– Нехорошая пыль, не годится для ванны, – заявил ветрогон.

– Ванны? Для ванны нужна вода, – сказал Джорон.

– Воду пьют, глупый Джорон Твайнер. Твоя пыль плохая. Забирай.

Он принялся собирать шарики пыли и подталкивать их к Джорону, которому ничего не оставалось, как их забрать. А еще через несколько мгновений ветрогон от активности снова перешел к полнейшей неподвижности.

– Ох, – вздохнул ветрогон. И это был самый человеческий звук, произнесенный им за все время. – Ох, – повторил он. Слепая голова снова опустилась, клюв осторожно достал гребень со дна мешка, перехватил его ногой и, как показалось Джорону, принялся его разглядывать, глаза, нарисованные на маске, уставились на зажатый в когтях предмет. – Гребень, – сказал ветрогон.