Я получил сообщения от Даната и Синдзя. Похоже, они достаточно успешно управляют городами в мое отсутствие, но, за исключением нашей основной проблемы, есть тысяча других угроз. На Чабури-Тан напали пираты, ходят слухи о вооруженных отрядах из Эдденси и Западных земель, которые собирают дань на дорогах за зимними городами. У торговых домов отчаянно не хватает денег; ни у кого из них нет подмастерьев. Ремесленники должны нанимать рабочих и платить им. И даже грузчики в порту требуют плату больше, чем я получал, когда работал курьером. Высшие семейства утхайема глядят на то, как их сундуки высыхают, словно дырявые пузыри. Я получил два прошения, в которых меня просят разрешить им принудительный наем тех, кого они называют «критической рабочей силой». Я еще не ответил им. Но когда вернусь домой, мне придется это сделать.

Ота перестал писать, кончик его пера коснулся бруска туши. Что-то с широкими бледными крыльями, размером с его ладони, и черными влажными глазами, похожими на речные камни, затрепетало перед окном и исчезло. Мягкий бриз пошевелил открытые ставни, они задребезжали. Он расправил рукава платья, но перед тем, как бронзовый наконечник коснулся бумаги, раздался негромкий стук в дверь.

— Высочайший, — сказал мальчик-слуга, сложив руки в позу подчинения. — Баласар-тя просит аудиенцию.

Ота улыбнулся и принял позу, которая удовлетворяла просьбу и подразумевала, что гость должен прийти к нему, нюанс, которому только слегка мешало перо в руке. Когда слуга вышел, Ора расправил рукава и воткнул кончик пера в брусок туши.

Когда-то Баласар Джайс провел армии против Хайема, и только нелепая случайность не дала ему добиться победы. Вместо того, чтобы привести Гальт к величайшему успеху, он спровоцировал его медленное разрушение. То, что Хайем разделил его участь, не слишком уменьшило боль. Генерал провел годы, пытаясь восстановить утраченную репутацию, но даже сейчас имел в Гальте меньше влияния, чем когда-то.

И, тем не менее, он был человеком, с которым приходилось считаться.

Он вошел в комнату и поклонился Оте, как делал всегда; однако на его лице играла невеселая усмешка, которую он использовал в разговорах с глазу на глаз.

— Я пришел поинтересоваться твоим здоровьем, высочайший, — сказал Баласар Джайс на языке Хайема. Его акцент не стал меньше с того времени, когда они впервые встретились. — Советник Траторн вздохнул с облегчением, увидев, что тебя нет, но сделал вид, что опечален.

— Ну, можешь ему сказать, что его печаль отражает мою, во всех смыслах, — сказал Ота. — Я не могу сейчас предстать перед ним. Я и так слишком много был в свете. Слишком много похвал от людей, которые были бы счастливы увидеть мою голову на плахе. Пожалуйста, садись. Я могу приказать зажечь огонь, если тебе холодно…

Баласар сел на низкий диван, стоявший рядом с окном. Невысокий, больше чем на полголовы меньше Оты, однако сила его личности заставляла забыть о росте. Годы изменили его лицо, проделали морщины в уголках глаз и рта, которые говорили как о смехе, так и о печали. Впервые они встретились полтора десятка лет назад на покрытой снегом площади, которая была местом последней битвы в войне между Гальтом и Хайемом. В войне, которую они оба проиграли.

Годы, прошедшие с того мгновения, видели, как его статус в родной стране рухнул, а потом стал медленно восстанавливаться. Он не был членом Конклава, тем более Верховного Совета, но все равно был могущественным человеком, по меньшей мере в Гальте. Когда он сел, опершись локтями о колени, Ота легко представил его у лагерного костра, работающего над последними деталями завтрашней утренней атаки.

— Ота, — спросил бывший генерал, переходя на родной язык, — что ты будешь делать, если голосование провалится?

Ота откинулся на спинку стула:

— Не вижу, почему это должно произойти. При всем уважении, но то, что сделала Неплодная, она сделал для обеих наших стран. У Гальта те же трудности, что и у Хайема. Ваши мужчины не могут зачать детей. Наши женщины не могут родить их. Почти пятнадцать лет мы живем без детей. Фермеры уже начали чувствовать потерю. И армии. И торговля.

— Я это все знаю, — сказал Баласар, но Ота не остановился.

— Наши обе страны на грани вымирания. Они уже вымирают, но у нас есть последняя возможность поправить дело. Мы в состоянии пережить одно потерянное поколение, но если не будет следующего, Гальт станет задним двором Эймона, а Хайем съедят те, кто успеет первым. Сам знаешь, что Эймон только и ждет, когда ваша армия постареет и ослабнет.

— И еще я знаю, что есть другие страны, которые не прокляты, — сказал Баласар. — Эймон, точно. И Западные Земли. Бакта. Обар.

— И еще есть горстка детей-полукровок от браков, заключенных в городах побережья, — сказал Ота. — Они рождаются в знатных семьях, которые себе могут это позволить, и их прячут, как сокровища. Есть и другие со смешанной кровью. Кое-кто из них рожает. Как ты думаешь, этого достаточно?

Баласар сдержанно улыбнулся.

— Нет, — сказал он. — Недостаточно. Дети не должны быть такой же редкостью, как шелк и лазурит. Мало — все равно, что ничто. И зачем Эймону, Эдденси или Западным Землям присылать сюда сыновей, которые заведут детей? Они могут подождать еще несколько лет и взять все, что они хотят у нации стариков. Если Хайем и Гальт не объединятся, о нас обеих забудут. Наши земли заберут, наши города оккупируют, ты и я проведем наши последние годы, собирая дикие ягоды и воруя яйца из гнезд, потому что не будет фермеров, которые смогут вырастить хлеб.

— В точности мои мысли, — сказал Ота.

— Итак, нет запасного варианта?

— Нет, — сказал Ота. — И я прошел через ад, чтобы заставить утхайем согласиться на мое предложение. Значит голосование провалится?

— Голосование провалится, скорее всего, — сказал Баласар.

Ота наклонился вперед, закрыв лицо ладонями. Слабый едкий запах старой туши, запачкавшей его пальцы, только сделал темноту за закрытыми веками еще более глубокой.

Пять месяцев назад он сражался за форму каждой фразы предложенного им договора о союзе с Гальтом. Сотни переводчиков из знатных семей и больших торговых домов предложили комментарии и поправки, в залах и комнатах собраний его дворца в Утани шли маленькие войны, иногда сопровождавшиеся настоящей потасовкой. Он помнил брошенный стул и сломанный палец главного распорядителя дома Сианти.

Ота приехал сюда со свитой из сотен слуг, стражников и представителей всех городов Хайема, от Мати на дальнем замерзшем севере до островного города Чабури-Тан, где никогда не видели лед. Корабли влили в порт ярко раскрашенные паруса и больше флагов и приносящих удачу вымпелов, чем видел этот мир. Недели и месяцы он излагал свои аргументы каждому влиятельному человеку в этом странном текучем правительстве своего старого врага. И теперь это.

— Могу ли я спросить, почему? — сказал он, не открывая глаза.

— Гордость, — сказал Баласар. Ота услышал симпатию в мягкости его голоса. — Не имеет значения, насколько красиво ты все это говорил, но ты предложил подложить наших дочерей в кровати ваших сыновей.

— И, вместо этого, они дадут всему умереть? — сказал Ота, наконец открывая глаза и глядя на собеседника. Старый гальт не отвел взгляд. Потом он заговорил, с такими обдуманностью и рассудительностью, которые почти заставляли слушателя забыть, что говорят именно о нем.

— Ты не понимаешь глубину пропасти, в которую упали эти люди. Ты ранил каждого человека в Совете, каждого по-своему, но всех глубоко. Большинство из них опозорено с того дня, как это произошло. По их мнению, они меньше, чем люди, и только из-за Хайема. Допустим, кто-то унизил и искалечил тебя. Что бы ты почувствовал, если бы он захотел жениться на Эе?

— И никто из них не видит смысл?

— Некоторые, — сказал Баласар с каменным взглядом. — Некоторые из них думают, что твое предложение — самая лучшая надежда, которая у нас есть. Но их не хватит, чтобы выиграть голосование.