— Да это уж ясно… — Даниэль нахмурился.
В самом деле, ситуация щекотливая. Двое амойских дипломатов в номере, в ванной — несовершеннолетняя девчонка со следами свежих побоев на теле. Вопрос: что подумают обыватели Федерации, когда им со смаком распишут эту картинку в вечерних новостях? Да Лоренсу с Даниэлем шагу шагнуть не дадут, а о хорошей репутации вообще можно будет забыть!
— Что делать будем? — спросил он, наконец.
— А что мы можем сделать? — философски пожал плечами Лоренс. — Если, как ты полагаешь, эта девочка — настоящая бродяжка, максимум, что мы можем для нее сделать, так это накормить и дать немного денег. А если это подстава, в чем я почти не сомневаюсь, то… надо подумать.
— Думай, — вздохнул Даниэль. Он прекрасно знал, что самому ему не хватит опыта, чтобы безболезненно разрулить сложившуюся ситуацию. Оставалось положиться на Лоренса.
— Есть вариант, — сказал тот. — Вызвать полицию самим и заявить, что в наш номер пробралась воришка. Но это прошло бы, сделай мы это сразу. Да и потом, у полиции возникнут те же вопросы: как девчонка умудрилась пробраться в охраняемую гостиницу, в запертый номер…
— Да, теперь уже поздно, — согласился Даниэль. Воришку надо было бы брать за шкирку и тут же звать администрацию, а не отправлять мыться.
— Будем думать дальше, — решил Лоренс…
…Пока что все шло, как по маслу. Амойские дипломаты проглотили наживку, даже не поморщившись, даже не задумавшись толком, каким образом к ним в номер попала посторонняя девчонка. Это, кстати, было самым скользким моментом во всей истории, и свалить незапертую дверь можно было разве что на нерадивую горничную. Не станут же они разбираться…
И в самом деле, не стали. Правда, и повели себя не вполне так, как предполагалось. Тот, что постарше, темноволосый, с белой прядью, поглядывал с подозрением, но рук не распускал, а второй, светленький, — тот и вовсе смотрел с искренней жалостью. Что грязь смывать отправили, это понятно, посмотреть ведь страшно, а вот что станут делать дальше? Оба были парнями здоровенными, и если верить тому, что рассказывали… Впрочем, доводить до крайности Линетт — а звали тощенькую замарашку именно так, — не собиралась. В ее задачу входило выждать нужный момент, а там уж за дело возьмутся те, кому положено. Она проделывала это не в первый раз и ошибиться ну никак не могла.
Линетт О'Хара было не десять лет, а полных пятнадцать, вот только из-за субтильного телосложения и крохотного роста выглядела она совсем ребенком. Лилипуткой она не была, уродцем тоже, просто вот такой удалась непонятно в кого. Вроде бы все родственники были нормального роста и сложения, разве что в прабабку какую-нибудь. Отец, помнится, очень по этому поводу переживал и Линетт недолюбливал, тем более, что и особенным интеллектом она не блистала. Недолюбливал ровно до тех пор, пока не придумал, как приспособить замухрыжку-дочь к делу. С тех пор Линетт числилась внештатным агентом в одной из многочисленных спецслужб, полное название которой занимало несколько строчек, а суть деятельности сводилась к отлову всевозможных психопатов. На кроху Линетт, как на живца, отлично ловились педофилы и прочие маньяки, руководитель ее отдела — родной отец Линетт, — получал благодарности, премии и повышение по службе, а сама Линетт увлеклась работой и даже находила в ней некоторое удовольствие. Ей нравилось преображаться и разыгрывать спектакли, пусть даже из публики наличествовали одни только маньяки да сотрудники родной службы. Жаль, скоро она уже не сможет сходить за ребенка, придется, наверно, переходить в разряд нимфеток, а это амплуа далеко не такое увлекательное. Да и вряд ли ее возьмут, там нужны девчонки посимпатичнее…
То, что легковерные и брезгливые амойцы отправили Линетт отмывать грязь, было очень кстати. Грязь эту Линетт собирала по самым гнусным помойкам на протяжении пары недель, так что сама себе уже опротивела, но достоверность должна была быть на высоте. Опять же на чистой коже куда лучше просматривались синяки и кровоподтеки, которые вовсе не были гримом. Готовясь к проведению операции, Линетт пришлось пожить некоторое время в трущобах, подраться со сверстниками-беспризорниками, и от них же набраться уличных «манер». Вхождение в образ проняло даже отца Линетт, а это дорогого стоило. Амойцы не должны были ничего заподозрить, и вроде бы пока они не слишком насторожились.
Вот только подходящего момента все не выдавалось. Ни один из них до Линетт даже не дотронулся, не говоря уж о том, чтобы зайти к ней в ванную. О чем-то они там увлеченно спорили…
Линетт приникла ухом к двери и превратилась в слух. Ну, ясно, темноволосый оказался подозрительным и вполне резонно заподозрил в непонятно откуда взявшейся беспризорнице подставу. А напарник его упорно отказывался в это верить, хотя в конце концов сдался под натиском аргументов коллеги. Поверил или сделал вид, что поверил, неважно. Вот это уже не совсем хорошо. С другой стороны… скандал все равно поднимется, и ничего эта парочка доказать не сможет. Только тянуть теперь нельзя, и долго выбирать подходящий момент тоже. Надо работать с тем, что есть… Ну а дальше амойцы заговорили совсем тихо, так что Линетт ничего не могла разобрать.
Вытащив из сушки платье, которое после стирки стало выглядеть ненамного лучше, Линетт критически осмотрела себя в зеркале, заплела жиденькие волосы в две косички — крысиные хвостики, — и сочла себя годной к выходу.
Вышла и остановилась у стеночки, упорно глядя в пол.
— Садись, поешь, — мягко предложил светловолосый.
Линетт не заставила себя упрашивать. После пары недель «вхождения в образ» есть хотелось зверски. Да и ничем она не рисковала: ни один беспризорник не упустит возможности наесться на халяву, желательно, на несколько дней вперед. Правда, есть под внимательными взглядами амойцев было не очень-то комфортно, но голод не тетка, и Линетт накинулась на еду. Амойцы не поскупились, наверно, весь ассортимент из меню заказали, даже деликатесных моллюсков, которых Линетт пробовала до сей поры всего раз или два. Еда была вкусной, Линетт — голодной, так что на некоторое время она забыла обо всем на свете, в том числе и об амойцах, которые рассматривали ее, как диковинного зверька. Пускай рассматривают, за погляд денег не берут… да и что они могут высмотреть? Будучи полностью уверенной в себе, Линетт совсем расслабилась, а потому оказалась не готова к последующему повороту событий.
— Может быть, хватит притворяться? — неожиданно поинтересовался темноволосый. — Тебе ведь не десять лет, а значительно больше. И выросла ты не на улице.
От неожиданности Линетт замерла с полным ртом, потом судорожно сглотнула и закашлялась. Такого она никак не ожидала.
— С чего вы взяли? — выпалила она и тут же поняла, что прокололась. Маленькой беспризорнице полагалось вообще не понять, о чем говорит амоец…
…В то, что беспризорница может оказаться чьей-то подставой (а желающих испортить репутацию амойским дипломатам всегда было пруд пруди), Даниэль поверить мог. Лоренс легко его в этом убедил. Конечно, оставалась крохотная вероятность того, что девочка говорит правду, но вероятность эта устремлялась к минус бесконечности. Но вот в последние высказанные Лоренсом подозрения ему не верилось никак. Лоренс предложил проверить, и Даниэль согласился. Правда, потом задумался, каким именно способом Лоренс намерен проверять свои теоретические выкладки, и не усугубят ли последствия проверки ситуацию… Впрочем, ничего особенно скандального Лоренс, кажется, не замышлял, только зачем-то заказал в номер уйму деликатесов, а потом глубоко задумался. Тут как раз и маленькая беспризорница вышла, наконец, из ванной.
В отмытом виде девочка выглядела намного привлекательнее, только вот синяки и ссадины портили общую картину. И что такого подозрительного увидел в ней Лоренс?
На еду беспризорница накинулась так, будто голодала неделю. Впрочем, поправился Даниэль, так, скорее всего, и обстояло дело. Лоренс наблюдал за ней с мрачным удовлетворением во взгляде, очевидно, находя в этом зрелище какое-то подтверждение своим подозрениям. Ну а потом он, наконец, высказался, и Даниэль вполне понимал девочку, которая от неожиданности едва не подавилась тем, что было у нее во рту, и уронила вилку с ножом.
