Пришлось ей искать другое решение, и оно было просто, как все гениальное: сочинить пару баек. Лариса Романовна ведь не могла предположить, что такая послушная и скромная девчонка, как я, ей не поверит, а сразу рванет к главврачу! А Давлетьяров ей удачно подыграл, опять же, я думаю, интуитивно поняв, чего она от него ждет.

Словом, Лариса Романовна добилась эффекта, прямо противоположного ожидаемому: мало того, что избавить Давлетьярова от моего общества не удалось, так еще он окончательно взбеленился и решил вернуться в университет. Надо полагать, он и так не собирался киснуть в санатории до скончания века, а тут еще невесть с чего решил, что там продолжается эпопея с печально известным проектом «Демиург», и ринулся в бой. (Хотя я могу предположить, почему он так подумал. Я ведь была основным энергетическим ресурсом для экспериментальной установки, и меня могли попытаться уговорить поучаствовать в эксперименте еще раз, или даже обмануть — при условии, что я ничего не смогу рассказать Давлетьярову, он-то бы сразу понял, о чем идет речь. Да я бы и сама поняла, я ведь не полная дура, хотя меня таковой многие считают, в том числе, надо полагать, и сам Игорь Георгиевич.) При ближайшем рассмотрении выяснилось, правда, что проект похоронен надолго, если не навсегда, и воевать особо не с кем, но было поздно: Давлетьяров уже вернулся и уходить не собирался. Ну а когда Лариса Романовна застукала нас с ним мирно курящими на крыльце, ей стало совсем кисло. Думаю, к тому моменту она уже поняла, что я, пожалуй, единственный человек из окружения Давлетьярова, который может пустить ее планы под откос.

Не знаю, что она еще могла бы придумать, да знать особо и не тянуло…

Примерно это я и изложила Игорю Георгиевичу, понятное дело, запинаясь чуть не на каждом слове и перескакивая с одной мысли на другую. Но, судя по всему, он понял меня даже слишком хорошо.

— Я уже говорил тебе, Чернова, тебе надо было идти на юридический, — сказал он негромко, а я обнаружила, что он, оказывается, давно уже стоит у меня за спиной. — А лучше в литературный. Цены бы тебе не было…

— То, что я придумала, ужасная глупость, да? — спросила я, очень надеясь на утвердительный ответ.

— Как раз наоборот, — ответил он. — Теперь мне очень много стало ясно. Со стороны всегда виднее…

Я повернулась, чтобы посмотреть на него. Лицо у Давлетьярова было совершенно непроницаемым, только губы свело в тонкую линию, а вот глаза… Если бы взглядом можно было убивать на расстоянии, кое-кому бы не поздоровилось, это точно. Настолько живой взгляд я видела у него только на старых фотографиях, но там он не выглядел таким безжалостным.

— Теперь мне все понятно, — повторил он.

— Может, я неправа, — осторожно сказала я. — Мало ли… напридумывать много чего можно…

— Ты права, Чернова, — отрезал Игорь Георгиевич. — А я все эти годы был просто слеп. За что и получил по заслугам. В конце концов, все началось именно с меня.

— Не надо так… — Я внезапно осеклась, сообразив, что вот в утешениях моих Давлетьяров нуждается меньше всего. Если ему надо будет, он сам себя прекрасно утешит, а предаваться самокопанию — определенно не в его духе. Стало быть, переживет. Я поспешила сменить тему: — Я только не поняла, почему вы исчезли так внезапно.

— А что тебе сказал Лев Евгеньевич? — поинтересовался Давлетьяров.

— Что вам, наверно, надо как следует подумать, и чтобы никто не отвлекал, — ответила я.

— Он опять оказался прав, — скупо усмехнулся Давлетьяров. — Так и было. Впрочем, это не единственная причина.

— А какая другая? — с любопытством спросила я.

— Это не твое дело, Чернова, — довольно вежливо ответил Давлетьяров. — Я не обязан докладывать тебе обо всех моих помыслах.

— Простите… — пробормотала я. — Я просто подумала… ладно, неважно. Кстати, Лев Евгеньевич просил передать вам, что вы мерзавец и просто невоспитанный человек.

— Спасибо, Чернова, — сдержанно произнес Игорь Георгиевич. — Приятно получить привет от своего лечащего врача. А в связи с чем он просил это передать?

— Неважно, — буркнула я. — Так… — Я помолчала. — А… дальше-то что?

— А дальше, Чернова, рекомендую тебе внимательно смотреть по сторонам, — сухо ответил Игорь Георгиевич. — Ты теперь, конечно, дипломированный маг опасной специализации, но советую не задирать нос. Не поможет.

Я, кажется, поняла, что он хотел сказать: если Лариса Романовна дошла уже до легкого помешательства на почве навязчивой идеи, а на то похоже, она может решить устроить какую-нибудь гадость мне. Давлетьяров ей нужен живой и страдающий, а я — так и вовсе просто помеха. Хотя я, вообще-то, считаюсь ценным кадром, но вот вспомнит ли она об этом?

— Хорошо, не буду задирать нос, — сказала я тихо. К горлу почему-то подкатил комок. — Буду смотреть по сторонам…

Я зачем-то взяла Игоря Георгиевича за руку. Не знаю, для чего, то ли убедиться, что все происходит взаправду, то ли еще зачем. Только делать мне этого не стоило, потому что тут же вспомнился такой же дождливый день почти год назад, и в носу отчаянно защипало. Ну а потом я совершила вовсе уж несусветную глупость — взяла, уткнулась носом в его плечо и заплакала. Мне было безумно жаль всех: и Ларису Романовну, добрый десяток лет положившую на эту дурацкую месть, и Давлетьярова, а еще саму себя, невесть зачем влезшую в эту историю, в которой уже ничего нельзя было поправить… Жаль до такой степени, что это чувство, мне казалось, выплеснулось наружу и затопило всю квартиру. А может, и потоп на улице по моей вине случился…

"Если мне, Чернова, захочется промокнуть, я выйду на улицу — там дождь хлещет," — я до того ждала подобных слов, что почти услышала их. Но нет, показалось — Игорь Георгиевич так ничего и не сказал. И с места не двинулся, пока я не перестала хлюпать носом.

— Ну… — Я не знала, куда деть глаза. Давлетьяров смотрел на меня как-то странно, как будто на диковину из кунсткамеры. — Я пойду…

Не дождавшись ответа, я выскочила в коридор, сдернула с вешалки куртку, сунула ноги в мокрые туфли и вылетела за дверь. Он меня не остановил.

На дворе лил дождь, зонт мой приказал долго жить, им можно было только накрыться, как гриб шляпкой, но до такого безобразия я еще не докатилась. Лучше уж вымокнуть, тем более, что одежда была и так не сказать, чтоб сухая.

— Чернова! — окликнули сзади, но оборачиваться я не стала. — Чернова, я со стеной разговариваю?..

Я все-таки обернулась, обеими руками натягивая на голову капюшон. Игорь Георгиевич стоял на крыльце подъезда, не рискуя, тем не менее, высовываться под дождь.

— Вернись, мы не договорили, — скомандовал он.

— Вроде вы все уже сказали, что хотели, — крикнула я в ответ. — Я все поняла! И… до свидания, в общем!..

— Чернова! — свирепо рявкнул Давлетьяров за моей спиной, присовокупив пару непечатных слов, которые я предпочла не расслышать, но я даже не обернулась, занятая обходом циклопических размеров лужи. По голосу ясно было, что он чем-то сильно рассержен. А впрочем, пусть гневается, что он мне сделать-то может? Вдогонку точно не побежит!

С этой мыслью я ускорила шаг, и тут же с разбегу всем телом впечаталась в стену. Во всяком случае, мне так показалось, потому что никакой стены в обозримых пределах не наблюдалось. Впрочем, ощущалась невидимая стенка как обычная, кирпичная.

Я обернулась. Игорь Георгиевич по-прежнему стоял на крыльце, белые скулы и раздувающиеся ноздри явно говорили о крайней степени бешенства.

Неожиданно в голове у меня что-то щелкнуло, сразу нашлось место и странному телефонному звонку по межгороду из автомата, в котором не было выхода на «восьмерку», и внезапно оглохшей Ларисе Романовне тогда, на аллее… Я поняла, что глупо ухмыляюсь.

— Вы что вытворяете, Игорь Георгиевич! — крикнула я. — Я же чуть нос не расквасила!

— А ты не только по сторонам смотри, Чернова! — не остался он в долгу. — Но и под ноги!

— А ну вас!.. — Я оставила в покое капюшон, все равно уже промокла насквозь, и зашлепала обратно прямо по лужам. Пропали туфли… — Что вы там не договорили?