…Они прибыли в Тиммахин в сумерках. Марии-Антонии городок показался не таким уж маленьким: в ее времена такими размерами обладали далеко не всякие поселедния. И было в нем достаточно чисто, во всяком случае, нечистоты по улицам не текли, а дышать можно было, не прикрывая нос и рот надушенным платком. Правда, посреди дороги валялась в луже здоровенная свинья, но то на окраине, а ближе к центру такого безобразия уже не встречалось.

– А вот тут и остановимся, – решил Генри, покружив по улицам. – Вроде с виду чистенько, а чего нам еще?

Девушка только пожала плечами: она старалась помалкивать на людях, а здесь, несмотря на вечернее время, попадалась кое-какая публика.

Генри угадал: на сей раз комната им досталась вполне пристойная, правда, кровать оказалась намного уже, чем в Барри, зато хоть пружины в бока не впивались. Готовила хозяйка тоже недурно: уставшие от сухого пайка путешественники потребовали добавки и немедленно получили желаемое. Генри, подумав, заказал даже и пива – его тут пили все поголовно, – и Мария-Антония последовала его примеру. В прежние времена она предпочитала вино, но сомневалась, что в этих краях можно раздобыть сколько-нибудь приличный напиток.

И спалось отлично: девушка открыла глаза, когда солнце стояло уже высоко, и не застала Генри. Волноваться, правда, не стала, понимая, что он, скорее всего, отправился по делам. Он говорил вечером, что намерен продать лошадей и купить других: в тех краях, куда они отправлялись, местные коняги станут слишком бросаться в глаза. Да и еще что-то он собирался раздобыть, о чем Мария-Антония пока не знала, но считала, что может полностью положиться на Монтроза. Лишь бы не попался на глаза преследователям…

Но он вернулся ближе к полудню, веселый и навьюченный какими-то свертками, сбросил их на пол, снял шляпу, кинул ее на колченогий столик, и Мария-Антония не сразу признала рейнджера: светло-русая, почти соломенная его шевелюра сделалась почему-то бурой, наподобие шкуры их вьючной лошадки.

– Не узнаешь? – спросил он.

– Под шляпой так и так не видно, – пожала она плечами, сообразив, что это всего лишь какая-то краска. – А щетина у тебя растет светлая, тут уж не скроешь…

– Придется бриться почаще, – вздохнул Генри и стал распаковывать свои покупки. – А там, куда мы с тобой отправляемся, шляпу в помещении принято снимать. Так что… На вот, держи.

– Это что? – сощурилась Мария-Антония.

– А это мы с тобой превращаемся в мирных обывателей, – серьезно ответил он. – Переодевайся, Тони. Я бы заказал тебе горячую ванну, только это привлечет слишком много внимания. Народ тут привык по летнему времени в реке мыться – она ж под боком, а из колодца воды поди натаскай! Смекаешь?

– Да уж куда мне! – хмыкнула девушка, расправляя обновки. – А это и должно быть таким… объемным?

– Обязательно, – сказал Монтроз. – Ну это… поддувает лучше и вообще, на любую фигуру подходит, штанины подвернул, и все! Давай, я выйду, а ты переодевайся…

– И будешь торчать в коридоре, как дерево посреди прерии? – приподняла она бровь. – Отойди к двери и не оглядывайся, и будет с тебя!

Переоделась она достаточно быстро, хотя с непривычной одеждой пришлось повозиться. Однако в итоге Мария-Антония все же заправила длинную рубашку в странного покроя мешковатые штаны с пришитым к ним нагрудником и лямками, которые скрещивались на спине, надела тяжелые башмаки…

– Смотри, – разрешила она, и Генри обернулся.

– Отлично, – одобрил он, подошел поближе, взял ее за плечи, повернул в одну сторону, в другую… – А можешь смотреть понаивнее?

– Так? – Мария-Антония применила известный навык: им владели все знатные девушки. Смотри поглупее, предупреждали строгие матери, хлопай ресницами, но не переборщи, во взгляде должно читаться восхищение окружающим миром и удивление, но не непреходящая тупость, этого мужчины не любят.

– Отлично! – одобрил Генри. – И косички. Обязательно косички, Тони, они тебе так идут, ты просто представить не можешь!

– Отчего же, могу, – спокойно ответила она, отходя к тусклому зеркалу, что висело над столиком. Предполагалось, видимо, что жильцы станут перед ним бриться. – Ты сам-то станешь переодеваться?

– Ага… – Генри скинул сапоги, начал раздеваться – девушка видела это в зеркале. – Ты не оборачивайся, плети себе косы, я мигом…

Мария-Антония дернула плечом, в очередной раз задумавшись о причинах такой странной стеснительности Монтроза. Воспитание? Может быть, но он не похож на человека, обремененного избытком хороших манер. А что еще? Спать с нею в обнимку ему ничто не мешает, хотя… Принцесса невольно улыбнулась: может, что и мешало, но держать себя в руках Генри умел. А вот переодеваться у нее на глазах – увы! Хорошо, зеркало прекрасно отражало все, что творилось в комнате, и Марии-Антонии представился отличный случай рассмотреть своего провожатого. Впрочем, что там особенно рассматривать? Высоченный, худой, жилистый; загорелый… Ну а шрамы и татуировку – так назывался рисунок на плече – она видела и раньше. Вот и все. Смущаться было совершенно нечего, но девушка решила оставить это на совести Монтроза.

– Ну вот, – сказал он, зашнуровав башмаки. – Теперь я фермер. Похож?

– Откуда же мне знать? – удивилась принцесса, завязывая тесемкой вторую косу. – Я никогда не видела здешних фермеров. Это вроде крестьян, верно?

– Ага.

– Тогда не похож, – сказала она.

– Это почему? Шляпа, что ли?.. – Генри нахмурился, содрал свой заслуженный головной убор. – И правда, надо купить что похуже, эта уж слишком в глаза бросается…

– Шляпа – чепуха, – заметила Мария-Антония. – У тебя руки не крестьянские. Видно, что ты никогда навоз не убирал и землю не пахал.

– А я буду зажиточным фермером! – не растерялся Монтроз. – У них на такое работники есть, а хозяин должен ходить гоголем да распоряжаться, что да как!

– Для зажиточного хозяина у тебя слишком драные штаны, – парировала принцесса. – И взгляд… не крестьянский. Они смотрят спокойно и так… не смогу я объяснить, Генри. Словом, невозмутимо. А ты так и рыщешь взглядом, и лицо у тебя слишком подвижное.

– Это плохо, – сознался он и сел на край кровати. – С лицом я ничего сделать не могу.

– Представь, что ты корова, жующая жвачку, – предложила Мария-Антония. – Взгляд должен быть… хм… словно бы устремленный внутрь себя. И не торопись, у тебя слишком порывистые движения для крестьянина. Они – особенно богатые – двигаются с чувством собственного достоинства. Уж поверь мне!

– Да верю, – пробурчал Генри и честно попытался состроить невозмутимую физиономию. Вышло у него не сказать, чтобы слишком хорошо. – А руки можно держать в карманах, ты как думаешь?

– Ну да, – согласилась принцесса. – И шляпу поглубже надвинуть. И еще… в Барри я видела, как местные что-то жуют. Вот, наверно, фермеру тоже такое подойдет.

– Терпеть это зелье не могу, – скривился Генри. – Обойдусь! Нам главное до станции добраться, а там уж… как-нибудь.

– И кем же буду я? – поинтересовалась девушка. – Тоже фермершей? Твоей дочкой?

– На дочку ты не тянешь, уж прости, – хмыкнул Монтроз, разом придя в хорошее расположение духа. – Жены такого не носят и вообще по домам сидят… За сестру сойдешь. Двоюродную, – решил он, – а то мы не больно-то похожи. Разве что глаза у обоих светлые, и то цвет неодинаковый…

– И когда мы отправимся? – спросила Мария-Антония.

– Завтра, – ответил Генри. – В три пополудни. Пораньше пойдем, а то может мест не оказаться, а в товарном я не поеду…

– Постой, о чем ты? – нахмурилась она. – Ты ведь собирался продать наших лошадей и купить других, а теперь…

– Лошадей купим на месте, – сказал Монтроз спокойно. – Я ведь тебе говорил об огневозе, так? Ну вот на нем и поедем. А дешевле будет прокатиться так и купить лошадок на той станции, чем с собой их везти, понимаешь?

– Ты бы хоть объяснил, что такое огневоз, – безнадежно попросила девушка, но мужчина только ухмыльнулся.