– Жить, – сказала она и улыбнулась. – В самом деле, я что-то раскисла, а вы возвращаете мне веру в себя, Тесса! Что бы я делала без вас?

Я промолчала – никогда не могу найтись с ответом в такие минуты. Может, оно и к лучшему, иначе сказала бы что-нибудь глупое и нелепое и все испортила.

– Кто вообще такой этот Враг? – спросила я, чтобы не молчать. – У нас толком не рассказывают…

– У нас тоже, – ответила Идда, – но, насколько мне удалось понять, он – средоточие всего дурного, что только есть в людях. Скажем, если кто-то любит бахвалиться или сплетничать – еще не страшно, многие из нас поддаются желанию приукрасить себя и свои поступки или обсудить знакомых за их спинами. Но Враг всегда рядом. Если человек податлив, тот найдет лазейку и начнет подталкивать: ври больше, еще больше… Займи денег, обещай вернуть, когда разбогатеешь, скажи, что выгодно женишься или найдешь сокровище, и тогда всех озолотишь, а пока гуляй напропалую!

– А и правда, – сказала я, подумав, – иногда с людьми случается такое: будто их кто-то подзуживает и заставляет делать гадости. Раньше были обычными, ну, пускай не самыми приятными, а потом… Это Враг виноват?

– Нет, – сказала Идда. – Враг – это… Он как холодный ветер. Кто виноват в том, что он выстудил дом? Ветер – потому что дует, как ему вздумается, или человек, потому что не закрыл двери и ставни и не разжег очаг?

– Не вполне понимаю, – призналась я, а она ответила:

– Все просто. В каждом из нас есть хорошее и дурное, одного больше, другого меньше, и это дается не от рождения. Неразумные дети не отличают зло от добра, да и взрослые не всегда на это способны…

Идда помолчала, потом продолжила:

– Вам наверняка приходилось и лгать, и злословить, и желать дурного, пускай даже в мелочах, верно?

Я пристыженно кивнула.

– И со всеми так. Это все равно что сквозняк в доме: наглухо законопатить все щели можно, но тогда ведь задохнешься у жаркого огня, – сказала Идда. – Но есть те, кто намеренно гасит огонь и распахивает окна навстречу ветру. Им кажется, так жить легче. Не нужно собирать хворост, подбрасывать его в очаг, не нужно следить, чтобы не погасло пламя, – ветер дует сам по себе… Вы понимаете?

– Кажется, да, – сказала я. – Можно сдаться на волю стихии и лететь, куда несет этот самый ветер, а можно ей противостоять. Второе тяжелее, но… Но ведь многие так делают, иначе наш мир давно рассыпался бы в прах!

– Неразумный Враг того и хотел, когда похитил солнце, – произнесла принцесса как нечто само собой разумеющееся. – Но Старая Птица его вернула. Солнце живет здесь…

Она коснулась рукой сердца, совсем как Грифон. У нее не было вышитого герба на одежде, но она ведь сказала, что ее предки вышли из гнезда Старой птицы. Могло ли случиться так, что та говорила через своего дальнего потомка? Даже помыслить о таком страшно!

– Но это было так давно… – тихо продолжила Идда. – Людей стало больше, пламя рассеивается, а Враг, наоборот…

– Чем больше людей, тем больше пороков? – догадалась я. – И тем он сильнее?

– Да, именно так.

– Лучше бы Старая Птица убила Врага, а не просто отобрала солнце! – в сердцах произнесла я.

– Нет, о чем вы, Тесса! – воскликнула Идда. – Его нельзя убивать. Без него…

Она развела руками, отчаявшись подобрать слова, а я представила себе палящее солнце, от которого невозможно укрыться, солнце, безжалостно выжигающее любую обиду, зависть, злость, даже самые ничтожные… И даже те, что дают силы подняться на ноги и двигаться вперед, несмотря ни на что.

Или жарко натопленную комнату, в которой нет ни малейшего движения воздуха – ветер убит, он больше не стучит в закрытые ставни, не воет в дымоходе… и пламя угасает, потому что ему нечем дышать.

– Тогда я не понимаю, что происходит.

– Тот, кто решил использовать Испытание, чтобы накормить Врага, тоже не понимает, – сказала она. – Надеется обуздать стихию, но это не дано никому из смертных. Даже Старая Птица не пыталась такое сделать.

– Но если этот некто старается, как вы говорите, придать Врагу сил, выходит, он полагает, что сумеет им управлять? Или хотя бы договориться с ним? Обменять жертвы на… что?

– Не представляю, но план этот обречен на провал с самого начала. Вы пробовали когда-нибудь убедить ветер не дуть? – негромко засмеялась она. – Это то же самое, только разговаривать придется с могучим ураганом. Но, может быть, на короткий миг – короткий в понимании человека – ему удастся заставить Врага действовать… Вероятно, не так, как было задумано, но…

– Для чего? – снова спросила я. – Чтобы снова похитить солнце с неба?

– Думаю, нам хватит катастрофы помельче, – ответила Идда. Лицо ее до странного осунулось, глаза потускнели. – Люди вообще мыслят мелко. Уничтожить город. Или даже смести с лица земли половину королевства. Не нашего, конечно же, соседнего. Тогда их можно будет брать голыми руками…

– Перестаньте, я не верю в это! – воскликнула я. – Устраивать подобное ради… ради захвата власти?!

– Но это так по-человечески… – тихо произнесла она и вдруг замерла. Только пальцы шевелились – Идда перебирала мои рисунки.

– Что с вами? – спросила я и дотронулась до ее руки. Она была нестерпимо горячей.

Может, у принцессы жар? Отсюда и все странные речи о Враге и прочем… А я, вместо того чтобы звать на помощь, выслушиваю ее бредни!

– Тесса, а вот этот – совсем иной, – вдруг произнесла она совершенно другим тоном и протянула мне листок. – Кто это? Я его прежде не видела.

Я поняла, что сейчас провалюсь сквозь землю, потому что не удержалась – набросала все-таки портрет Грифона. Такого, каким увидела его в конюшне: растрепанным после скачки, с травинками в волосах и улыбкой на губах…

– Так… Один знакомый, – только и удалось мне выговорить.

– По сравнению с ним остальные тем более кажутся ненастоящими, – сказала принцесса и встала. – Мы заговорились с вами, Тесса, а завтра рано вставать… Доброй ночи.

– Вы хорошо себя чувствуете? – спросила я.

– Да, вполне, – удивленно ответила она, не удержалась и зевнула, деликатно прикрыв рот рукой. – Только спать очень хочется, но это поправимо, верно?

– Конечно… Но что делать с нашими… кавалерами?

– Вести себя как можно более осторожно, – ответила она. – Понаблюдаем – пока мы не знаем, чего можно от них ожидать.

– Ода-Летта ведет себя… опасно, – выговорила я, и мы с принцессой обменялись взглядами.

Обе мы понимали, что предупреждать Летту бесполезно, она не поймет и не поверит. Выходило… Придется ждать и смотреть, чем окончится ее роман? Это…

«Как сквозняк в теплой комнате», – подумала я, проводив Идду и закрыв дверь на засов. Мне удалось коснуться ее руки – она оказалась совершенно обычной, глаза не блестели лихорадочно, на щеках не было румянца, а на лбу – испарины… Может, мне показалось? Немудрено после такой беседы! Мне ведь все время чудилось, будто не Идда говорит со мной, вернее, не только она, а кто-то еще – ее устами, отчаявшись донести до нас важную мысль. Увы, слабый человеческий разум не вмещал ее, приходилось передавать хотя бы так, частями, урывками… Я поняла почти все – или мне просто хотелось так думать.

Знать бы, что запомнила Идда! Может быть, она и не помнит, о чем мы говорили, а уверена, будто все это время мы обсуждали кавалеров?

Расспрошу завтра, решила я и принялась собирать рисунки. Нет, все-таки я скверная рисовальщица: кавалеры и впрямь на одно лицо, а Грифон в жизни и вполовину не так симпатичен, как на портрете! Я приукрасила его по привычке – кузинам и знакомым нравилось, когда я изображала их красивее, нежели они были на самом деле.

Хранить этот рисунок было нельзя, и я, поколебавшись (ведь можно спрятать в книге, за переплетом, или еще где-нибудь!), поднесла листок к огню. Сперва затлел край, потом пламя разгорелось, охватило весь рисунок, и я уронила его на пол, опасаясь обжечь пальцы.

В последний раз мелькнуло улыбающееся лицо – вместо непослушной гривы пламенели языки огня, – и исчезло, рассыпалось черным пеплом. Я растерла его подошвой туфли, совсем как кровь Грифона на каменных плитах в коридоре – это было недавно, а казалось, будто прошла целая вечность…