– Хорошо, я так понимаю, что дело добровольное, но партия рекомендует?

– Правильно понимаешь, товарищ капитан, сильно рекомендует! – смеется Арсений Никанорович.

Пришлось мне рвать когти к Хельмуту, зато я с собой взял немецкий броневик-внедорожник, помните, его надыбал на фашистском танковом заводе Петруха? Эта таратайка называется SdKfz 231–8, причем восьмерка – это количество колес, выглядит это чудо очень брутально.

И его Прибылов и его креативные механики не переделывали, машина и так не совсем «Гелендваген», мотор слабоват, а эти архаровцы навесят брони, и будем потом ишачьим шагом ездить. А мне оно надо?

Короче, я, водитель этого пепелаца Студеникин и четверо бойцов поехали к ребятам, тут напрямки недалеко, всего километров пять. Но вот не всегда можно поехать напрямик, потому мы исколесили почти пятнадцать километров, по пути проведав Ахундова. Машина четырехместная, двое парней не поместились, потому они ехали сверху, как только доехали, то спрыгнули с брони и полчаса пластом лежали. Не кайф, видимо.

А у Хельмута тишина, видимо, граждане фашисты не особо интересуются этим направлением, у Ержана уже был бой, у нас тоже, говорят, у Ахундова немцы небольшую стычку устроили, а тут благодать, как будто войну отменили.

Мы, понимаешь ли, воюем, хотя не все, бои были у Замостья, у желдормоста (Абдиев) и у деревни Дзядово (где Ахундов у руля), а эти тут играют в карты, в дурака. Когда я вошел, лейтенант Простыньин (ни фига себе фамилия) давал щелбаны Штирнеру, а Хельмут, Сидорцев и остальные отцы-командиры подло хихикали неуспеху немца-взводного.

– Так что тут происходит, товарищи командиры?

От моего голоса ребята быстро разыграли финальную сцену из «Ревизора», то есть все застыли, и даже самый Немировистый из Данченков, да сам Станиславский сказал бы – «верю неистово».

– Товарищ Сидорцев, вы тут командуете группой или все-таки массовиками-затейниками в Парке культуры и отдыха имени Горького?

– Виноват, товарищ капитан.

Еще бы, я ж спецом не дал командиру третьей роты лейтенанту Хомичеву сообщить о приезде высокого гостя (себя любимого), вот парни и залетели. Да, залет в армейском понимании – это не беременность, а таки попадалово, и эти попали по полной.

– Разведку проводили? Каковы результаты, как готовность к встрече врага?

– Так точно, разведку проводили, мало того, проводим, взвод товарища Фицеля в полном составе находится на том берегу вместе со взводом сержанта Костюченко. С того берега проведен телефон, в случае появления противника они должны сообщить.

– А вдруг их уже убили или захватили фашисты, то как они сообщат?

– Так каждый час они отзваниваются, пока все тихо, на нашем направлении нет ни одного гитлеровца, правда, в деревнях полицаи, а в Щитках (деревня такая) есть взвод Вермахта, она центр повета, ну, района.

– А фортификационные работы? Чем занимаются бойцы? Как обеспечены питанием?

– Товарищ капитан, у нас все готово, вчера, по прибытии, вырыли окопы, капониры для танков, пушек, то есть гаубиц и зениток. Сегодня по одному взводу из каждой роты помогают колхозу имени Ленина в уборке урожая и вообще в полевых работах. Также по просьбе жителей эвакуировали в лес склады колхоза, а то немцы, – Сидорцев посмотрел виновато на Хельмута и других немцев, – простите, нацисты хотели вывезти.

– А как вы узнали, что гитлеровцы хотели вывезти продовольствие?

– Да целый взвод о двух мотоциклах, о четырех машинах да десяти повозках прибыл, фуражиры, твою мать.

– Вот как, и что потом?

– Да как что, товарищ Юргенс их как тепленьких взял. Как услышали мы, что едет кто-то, моторами тарахтя, таки и спрятались все, только Хельмут, Виллем, Раймонд и еще трое немцев остались. Как будто они патруль фельжандармерии, эти, которые гитлеровцы, уши развесили, а Хельмут им стал лекцию читать о бдительности на оккупированной территории. Ну, мы и окружили, пока товарищ Юргенс им баки забивал, а потом «Хенде хох», они и грабки в гору.

– И что, все сдались?

– Нет, конечно, двое пытались права качать, офицерик очкастый и унтер толстяк, Хельмут их обоих одной очередью и уделал, да и мы встали, их взвод, а нас батальон. У них два пулемета, два автомата, два пистолета и два с половиной десятка карабинов, а у нас одних пулеметов двадцать.

– Товарищ Юргенс, у вас рука не дрогнула? Ведь это же люди одной с вами крови, они тоже немцы.

– А разве у товарищей рот комиссарен, у камерад Буденний унд камерад Сталин дрогала рука, когда они воевать с Вайс арми?[622] Разве когда товарищи из Рот арми воевали с адмирал Колчак, генерал Деникин унд генерал Юденич, у них рука дрогала?

– Нет, но все-таки у нас тогда Гражданская была, а у вас нет.

– Иногда враг одевается, как ты, выглядит, как ты, говорит, как ты, читает те же книги, как ты, и пьет такой же бир[623], как ты, но это все равно враг. Гитлер, Геринг унд остальной фюреры, это не есть немцы, это – наци, ферштейн, капитан камерад, наци есть враг Дойчланд, враг дойче народ. Ми есь воевать до конца, пока в Дойчланд не останется ни одного наци!

– Понял, прости, ну и что вы решили сделать с пленными или расстреляли?

– Найн, герр капитан, мы проводить агитацьон унд пропаганда, наци не есть гут, зольдатен сидят в подвал, мы их хорошо кормить, ну ессен, брод, буттер, яйки и млеко. И говорить с ними о Совьетски власть и коммунизм, что есть большевизм и что есть национал-социализм этот ферфлюхтер фюрер.

– Понял вас, благодарю за службу.

– Служу Советскому Союзу! – гаркнули Сидорцев и остальные красноармейцы.

– Служу фюр Нойе Дойчланд[624]! – крикнули немцы-красноармейцы.

Раздался зуммер телефона, Хельмут взял трубку и стал говорить, потом, переговорив, положил деталь (ну, трубку) телефона на место и сказал:

– На тот берег река тихо, враг нет. Везде тишина, товарищч капитан.

– Ну, понятно, молодцы, так во что вы тут играли?

– Товарищ капитан, вы тоже будете играть?

– Нет, Сидорцев, мало того, и тебе не советую, ладно уж комвзводы да комроты, но ты-то комбат, где субординация?

– Виноват, товарищ капитан, виноват.

– Товарищ капитан, ви будьете с нами эссен? – спрашивает Штирнер. – Уже есть время обьед, а наш Пьетрофф так вкусно готовьит.

– Конечно, буду, пока до вас доехал на этом вездеходе, все кишки к копчику прилипли.

Пообедали мы с удовольствием, я офигел, когда мне принесли котелок с шурпой, вот именно с узбекской наваристой шурпой. Это был не борщ, не щи, не кондер или гуляш, а именно шурпа из баранины, разве мог я не заинтересоваться автором этого произведения кулинарии? Тем более шурпу я не пробовал очень давно, аж с самого 2012 года, почти минус 69 лет, потому, облизав котелок и свои пальцы, пошел за добавкой к повару.

И вот тут я удивился еще больше: черпаком орудовал вполне себе славянин, может, шурпу приготовил кто-то другой?

– Боец, а где автор этого супчика? – спросил я у парня.

– Это моя работа, товарищ командир, – ответил, усиливая мое любопытство, повар.

– А ты кто по нации? – спросил я, ну мало ли, среди узбеков тоже бывают еще те рязанские или костромские рожи.

– Русский я, товарищ капитан, красноармеец Петров (это тот самый Пьетрофф Штирнера?).

– А откуда научился варить шурпу, или это не шурпа?

– Шурпа, товарищ капитан, настоящая ургутская шурпа, правда, зиры и райхона[625] тут не достать, так что не обессудьте.

– И где ты ее научился делать?

– Как где? Там же, в Ургуте, и научился, товарищ капитан.

Есть на границе Узбекистана с Таджикистаном, на узбекской территории, район, называется Ургутским, и там живут самые лучшие кулинары среди узбеков. Никто по всему Узбекистану не может готовить так, как они, но каким макаром Петров там оказался?