– Я вас, господа победители, понять не могу, в чем смысл визита, что вы от меня хотите или что предлагаете?
Эмир Тимур встает во весь свой высокий рост[230] и, хромая (за что и получил прозвище Железный Хромец[231]), подходит ко мне и, глядя мне в глаза, улыбаясь, говорит:
– Мы тебе снимся. – И все великие завоеватели вместе начинают громко хохотать.
Открываю глаза, едрит мадрит, хетафе твою депортиву[232], точно сон. Причем только мне показалось, что он иррационален?
Однако ж приснится такое, уже светло, встаю и иду оправляться, благо сортиров-неватерклозетов понастроили. После оправки умываюсь, повесив канистру на сучок за ручку, подходит часовой красноармеец-артиллерист из крепости:
– Что, товарищ комиссар, не спится?
– Да, Мантулин, чего-то не спится. Слышь, у тя закурить есть? (После такого закуришь, блин.)
– Так точно, товарищ комиссар дивизии, трофейные, – протягивает пачку сигарет, щелкает по пачке снизу, и две сигареты выскакивают на 2–3 сантиметра из пачки. Вытягиваю одну, отточенным через семь десятков лет движением закидываю ее в рот, Мантулин подносит спички и чиркает, спичка загорается, распространяя запах серы и дыма. Затягиваюсь, сигарета, сразу загораясь, начинает отдавать свой ядовитый дым. Со второй затяжки голова начинает кружиться, сажусь на давешнюю канистру. И не спеша, окутываясь дымом, как агрессивно проснувшийся брутальный вулкан, докуриваю сигарету, кайф. Потом, поблагодарив за сигарету и пожелав спокойного дежурства, иду в свой шалаш да мгновенно засыпаю. Хватит на сегодня ужастиков, меня накрывает здоровый сон.
Сплю, никого не трогаю, тут что-то ходит по мне, или Машуня меня щекочет, открываю глаза, ни фига, нет никого, вульгарнейшая божья коровка ползет по щеке. Ну да ладно, вскакиваю, и надо сперва, конечно же, пробежаться, кровь разогнать. Не обременяя свое тело ничем, кроме галифе, рву на волю, в пампасы. Бегу себе, никого не трогаю, вдруг за мной пристраивается его величество экс-император разведки Петруха фон Онищук ни разу не Гогенцоллерн[233].
– Слышь, командир, поболтать надо.
– Ну, как говорится, антилерист без антилерии[234], я тя слухаю трошки, но потом, а щас нефиг на бегу разговаривать, – дальше мы уже, как говаривал Райкин, бегмя бежим, и добежав до последнего автомобиля, поворачиваем обратно.
Добежали до шалаша разведчиков и начинаем делать зарядочку, Петруччо снова порывается языком пошевелить, я не даю, надо же сначала успокоить дыхалку.
– Короче, товарищ старший лейтенант, мы вчера с Лечи прошвырнулись к Ильиных, у него горячая информация, но как я доведу ее до полковника, в разведке-то мы были самовольно.
– Есть вариант, я скажу полковнику, что вы должны съездить к Арсению Никаноровичу, узнать новости, вы валите, потом через часик-два, повалявшись в лесу, возвращаетесь и сливаете информацию. Но за самоволку доиграешься, чтобы я больше таких махновских приколов не слышал, мы тебе не ПОУМ[235], мы РККА.
– Кстати, командир, сливаем, это как или это что?
– Эх, ну ты, Петруха, отсталый, короче, рассказываете Старыгину.
– Хорошо, Виталий, тогда нам надо пораньше начать завтрак, а ты нам выбей разрешение, на меня и чеченюгу, мы вдвоем скатаем и к десяти вернемся.
– Смотри, обормот, не подведи меня. И впредь ничего махновского, тоже мне анархо-синдикалисты третьего дня.
Потом пошел я на завтрак, само собой, подсел к Старыгину. И начал вдувать ему в уши просьбу разведдятлов.
– Товарищ полковник, наши разведчики давно у товарища Ильиных не были, надо кого-нибудь отправить, желательно, конечно, Вахаева, ну и мне кажется, пора реабилитировать Онищука.
– Ты, старлей, что, в адвокаты записался?
– Да, товарищ полковник, я ж комиссар, и я считаю, что наказание было достаточным, тем более Мамбеткулову трудновато заниматься разведкой, все-таки даже в наряде самого Гитлера на немца ну ни разу не похож, даже сзади, и даже издалека, и по-немецки он ни бум-бум.
– Да знаю я все, и Мамбеткулова специально поставил, чтоб был повод вернуть Онищука. Хорошо, с этого дня твой Петр вновь назначен начальником разведки, и пусть едут к Арсению, тот действительно заждался, наверно. Только предупреди, еще раз поступят так, в стиле Стеньки Разина или атамана Зеленого[236], лично расстреляю перед строем, и Петра, и Лечи, и защитников типа тебя в гаупвахту на полгода посажу.
– Онищук и Вахаев, позавтракали? – типа строго спрашиваю я.
– Так точно, товарищ комиссар дивизии.
– Тогда обоим переодеться в немецкую форму, взять подходящие документы у Ашота, мотоцикл с горючим и патроны у начтыла, а потом на разведку, к Ильиных.
– Есть, товарищ старший лейтенант, разрешите выполнять.
– Даю вам время до обеда, не позже двенадцати вы должны быть здесь.
И ребятки, окрыленные (будто отрехлитрились «пред буллом»), улетели в окрестности Городка, в деревню Нюшкевичи, к Арсению, коренному гурану. А я пошел опять к отфильтрованным экс-пленным, надо, как говорится, побалакаты, чем воны дышать и що им зараз треба працюваты. Стоит их брать в отряд (на боевые места) или, если толка нет, то пусть в склады, санбат и т. д.?
Прибылов проверяет новых вояк через сооружение землянок, на всякий случай вокруг устроены четыре пулеметных гнезда, мало ли чего. А ребята работают, слышен стук топоров, крики, швырканье лопат, мат и другой рабочий шум. Вот двое бегут с носилками, видимо, землю выносят из будущей землянки.
– Бойцы, кто такие?
– Товарищ старший лейтенант, я красноармеец Симакин, а это красноармеец Абузяров, мы артиллеристы из УР-62[237], служили в многоамбразурном ДОТе «Лесистая горка».
– Как попали в плен?
– 21-го вечером приехали НКГБ-шники и арестовали командира ДОТа капитана Анисимова, с собой привезли капитана Кондратенко, его назначили новым командиром ДОТа. Затем еще до взвода красноармейцев прибыло на пополнение, по приказу самого Павлова, сказали, ну и документы у них, у лейтенанта и остальных, смотрел Кондратенко.
А потом НКГБ-шники, Кондратенко и эти новоприбывшие, вдруг оказались немцами, и пока мы спали, они обезоружили часовых и взяли ДОТ без выстрела. А ДОТ охранял железнодорожный мост и буквально рядом автомобильный, в результате этого немцы рванули вперед, не встречая сопротивления, разгромив пехоту в предполье. А мы проснулись уже в плену. Вот нас всех пригнали в этот лагерь, поначалу конечно, расстреляв евреев, коммунистов, комиссара ДОТа и одного грузина по фамилии Окруашвили, он, бедный, очень был на еврея похож.
– Понятно, и много вас тут с того ДОТа?
– Да нет, товарищ старший лейтенант, тут человек десять, нас разделили, остальных почему-то в другие места погнали. А почему, так немцы нам не докладали.
– Ну и что вы теперь собираетесь, разбегаться по домам или воевать?
– Товарищ старший лейтенант, после плена домой не пойдем, надо за это все отомстить клятым немчурам. Вы бы знали, как эти суки нас мучили, чем кормили, только месть, о другом у меня мыслей нет.
– Красноармеец Абузяров, вы тоже так думаете?
– Конечно, товарищ старший лейтенант, при мне немчура Абрашку Ванштейна пристрелила, а он моим другом был. Да и потом в лагере поиздевались тварюги, нет, месть немцам. Надо их отблагодарить за трупы лошадей, картофельные очистки, хлеб из опилок, брюкву и другие яства, которыми они кормили нас
– Ладно, бойцы, работайте, пойду я дальше.
В том же духе пообщался еще с двумя десятками бойцов, все очень обозлены на немцев, некоторые из них, по-моему, будут рвать любого, кто говорит на немецком, вне зависимости от настоящей нации, пола, возраста и т. д.
