Но что же сказать о самом загадочном именовании Иисуса – Сыне Человеческом?
Сын Человеческий
На мой взгляд, вполне очевидно, что Иисус действительно использовал выражение «Сын Человеческий». Оно засвидетельствовано во многих потенциально независимых преданиях: в Источнике Речений[620], в оригинальном материале Матфея[621] и Луки[622], в Евангелиях от Марка[623] и от Иоанна[624], и один раз – даже в Евангелии Фомы[625]. Выражение это мы слышим почти исключительно из уст самого Иисуса[626]. Верно, что в некоторых изречениях слова «Сын Человеческий» имеют явно вторичный характер – они вставлены как замена «Я» в прямой речи Иисуса[627]. Не все изречения, в которых присутствует выражение «Сын Человеческий», непременно содержали его с самого начала. Однако сам этот процесс в предании ясно показывает нам, что в изначальном христианстве слова «Сын Человеческий» понимались как общепризнанное самоопределение Иисуса. Многочисленные свидетельства этого выражения наводят на мысль о том, что оно действительно восходит к историческому Иисусу. И тем не менее сложности в его интерпретации снова и снова заставляют исследователей усомниться в его подлинности. Что же это за сложности?
В преданиях об Иисусе, упоминающих о «Сыне Человеческом», сочетаются две лингвистические традиции. В повседневном языке «сын человеческий» означает просто «человек»; но в языке прорицателей это – единственная в своем роде фигура, величественная и небесная, которой Бог передает правление миром в седьмой главе Книги Даниила. Повседневная языковая традиция антропологична, визионерская – мифологична. Использование в повседневном языке не несет в себе никаких ролевых ожиданий, разве только подчеркивает человечность Иисуса – быть может, в противовес чему-то иному. Использование в визионерском языке мы находим, вне Евангелий, лишь в трех апокалиптических текстах: в Дан 7, Книге подобий Еноха (Эфиопский Енох, 1 Ен 37–71) и 3 Ездр 13. По этим скудным остаткам традиции сложно судить, насколько широко она была распространена. Использование выражения «Сын Человеческий» у Иисуса связано с визионерскими текстами по содержанию, однако по форме близко к повседневной языковой традиции.
1. Сын Человеческий упоминается не в визионерских описаниях, но в словах, не предполагающих никакого экстатического опыта. Это соответствует повседневной языковой традиции[628].
2. Ни разу мы не встречаем сравнительной конструкции «как бы» из Дан 7, где говорится: «…как бы Сын Человеческий». Иисус постоянно говорит просто о «Сыне Человеческом». Это также соответствует повседневной языковой традиции[629].
3. Иногда этот термин используется инклюзивно – как там, где говорится, что Сын Человеческий – господин субботы, ибо суббота создана для человека (Мк 2:27–28)[630]. Такие изречения также близки к повседневной языковой традиции.
В то же время содержание речений Иисуса о Сыне Человеческом напоминает о визионерской языковой традиции. В Дан 7 власть над миром от Бога принимает «как бы Сын Человеческий». Это существо противостоит четырем мировым империям – Вавилону, Мидии, Персии и Греции, – которых символизируют четыре зверя[631]. Прежде Книга Даниила рассказывала о том, как вавилонский царь Навуходоносор уподобился зверю, а затем вернулся в человеческое общество и восстановил свое царское достоинство (Дан 4). Когда первый зверь, лев, поднимается на задние лапы, как человек, и обнаруживает человеческий ум – это означает превращение правителя в человека. Но в то же время это превращение отрицается: Вавилонское царство при Навуходоносоре остается львом, хоть и вставшим на задние лапы и обладающим человеческим разумом. Место его – среди зверей. В конце концов всех зверей победит «как бы Сын Человеческий» (кто-то, похожий обликом на «сына человеческого»). Этот «как бы Сын Человеческий» символизирует Царство Божье. Он олицетворяет собой власть «святых Всевышнего», которая отождествляется с властью Израиля (Дан 7:18, 22, 25, 27). Это противопоставление зверя и человека было несвойственно Древнему Ближнему Востоку. Впервые оно появляется в греческой философии, в которой прямохождение и разум воспринимались как неотъемлемые атрибуты человека, отличающие его от животного. Книга Даниила, с ее антиэллинистическим настроем и в то же время мечтой о «человеческой» власти, зависит от греков, хоть и восстает против них. Вот почему мы не можем просто противопоставить визионерскую, «мифическую» языковую традицию – и повседневную, «антропологическую». О «Сыне Человеческом» на небесах говорится, что он подобен людям на земле. Визионерская языковая традиция Дан 7 несомненно повлияла на речения Иисуса о пришествии Сына Человеческого, в которых он предстает неким космическим существом. Сравнительная конструкция «как бы» здесь не используется. Сын Человеческий становится мифической фигурой. И все же мы можем разглядеть здесь следы той визионерской традиции, в которой очевиден антропологический акцент и имеет место смешение с повседневным языком.
Иисус тоже сравнивает «Сына Человеческого» с животными. Лисы имеют норы, и птицы гнезда (Мф 8:20 и пар.), а Сыну Человеческому негде преклонить голову. В одном случае Иисус даже сравнивает со зверем правителя, называя Ирода «лисицей» (Лк 13:32). В сравнении со зверями-царствами из Дан 7 Ирод – «зверек» небольшой. Однако очевидно, что само восприятие политической силы как «зверя» не было чуждо Иисусу. Впрочем, оно остается для него вторичным мотивом.
В центре же стоит иной мотив. Противопоставление властей земных и небесных у Иисуса сменяется противопоставлением власти Бога – и власти сатаны. Изгнание бесов свидетельствует о том, что приходит Царство Божье (Мф 12:28 / Лк 11:20). Сатана связан (Мк 3:27) и утратил силу (Лк 10:18). Означает ли это противопоставление Царства Божьего и царства сатаны то, что противопоставление власти Бога и власти зверя ушло на задний план? Занял ли сатана место зверей из Дан 7?[632]
Возможно, есть и еще одна причина тому, что из проповеди Иисуса исчезли символы зверей. Поразительно, что, в противоположность широко распространенной в то время басенной литературе, у Иисуса образ Царства Божьего олицетворяют не звери, а люди. Притчи его, за очень немногими исключениями, не содержат в себе метафор, отсылающих к животным. Так, притча о заблудившейся овце – в сущности, притча о Пастыре Добром. Царство Божье в учении Иисуса постоянно сравнивается с поведением людей, а не животных. Мы вправе спросить, не видение ли Даниила, в котором Царство Божье «подобно человеку», поощряло или даже вдохновляло эти многочисленные «человеческие» метафоры в учении Иисуса? Если, согласно Дан 7:13, Царство Божье будет «как бы» Сын Человеческий, то и визуализировать его нужно с помощью образов людей. Однако в евангельских речениях о Сыне Человеческом сравнительная конструкция «как бы» отсутствует.
Выражение «Сын Человеческий» остается загадкой. Мы можем уверенно говорить лишь о его антропологическом значении – и о том, что оно, как и термин «мессия», сочетает в себе несовместимые ожидания. Оно применимо к любому человеку – и в то же время это высочайший и почетнейший титул. Оно относится к космическому существу, которое является с небес и открывает себя людям. Но об этом мифическом существе говорится, что оно «человек». Три проблемы препятствуют в наше время единообразному пониманию изречений, связанных с «Сыном Человеческим». Сформулируем эти проблемы в форме вопросов.