Критерии, сознательно или бессознательно использованные при составлении библейского канона, неясны, и среди ученых по этому вопросу нет единодушия. В некоторых древнеиудейских текстах сообщается, что исключались писания, составленные после того времени, когда, как считалось, пророчества в Израиле прекратились, – а именно после правления Артаксеркса (ок. 350–330 гг. до н. э.). Например, автор Первой книги Маккавейской сообщает, что в его время пророческого служения в Израиле не было (1 Мак 9:27; 14:41). Иосиф Флавий, добавляя книгу в канон или устраняя ее, обращал внимание еще и на датировку. Он полагал, что книги, написанные после Артаксеркса, а точнее во времена Ездры, в священное писание иудеев не входят (Пр. Ап 1.39–41). Сходным образом и раввинистическая традиция отвергала Сирах («Екклесиастик»), поскольку «…книга сына Сирахова и вообще книги, написанные начиная с этого времени, не оскверняют рук» (т. Яд 2:13; ср. также: т. Шаб 13:5)[2186]. В Тосефте мы читаем: «С тех пор как умерли Аггей, Захария и Малахия, последние пророки, удалился Дух Святой из Израиля» (т. Сота 13:3). Однако во времена Иисуса далеко не все считали, будто пророчества в Израиле прекратились, – и это видно из некоторых древних текстов[2187]. Здесь стоит вспомнить, что священность некоторых библейских книг позднее ставилась под сомнение; а другие религиозные книги, такие как Премудрость Соломона или Сирах, в конце концов не вошедшие в Еврейскую Библию, цитировались в раввинистической традиции как Священное Писание.
Некоторые древние иудейские писания, по всей видимости, были отвергнуты из-за их языка. Некоторые раввины считали, что принятия заслуживают лишь тексты, изначально написанные по-еврейски. Иные даже возражали против перевода Торы. Вот, например, негативное упоминание о переводе Торы на греческий: «Передают, что пятеро старцев записали Тору по-гречески для царя Птолемея. И день этот был так же нестерпим для Израиля, как день сотворения золотого тельца, ибо правильно перевести Тору невозможно» (Масехет Соферим 1). Во II в. н. э. не подобало обращаться ни к каким переводам книг Писания, кроме Пятикнижия. Например: «Сказал рабби Иехуда: даже когда учителя наши разрешали использовать греческий, они позволили это лишь для свитка Торы, и это случилось лишь из-за того, что сделал царь Птолемей» (вав. Мег 8b–9а; см. также Бер. Раб 36:8; Дв. Раб 1:1). Хотя Еврейские Писания разрешалось переводить на другие языки, предпочтение получали иврит и арамейский. Отметим, например, такое правило: «Священные писания, даже написанные на других языках, надлежит сохранять про запас должным образом [когда они более непригодны]… Даже если они написаны на любом языке, пусть и не разрешается читать их [публично], все же он [танна] учит, что их разрешается сохранить» (вав. Шаб 115а)[2188]. Такое предпочтение еврейского языка со временем изолировало иудеев Западной диаспоры от их собратьев из Восточной диаспоры.
Некоторые писания отвергались, поскольку их считали еретическими (см.: м. Санх 10:1; т. Яд 2:13; Шаб 13:5 А – F) или светскими (Песнь Песней и Книга Есфирь, две единственные библейские книги, в которых не упоминается имя Бога, и Екклесиаст; см.: м. Яд 3:5; 4:1–3). Согласно рабби Акибе, «кто читает апокрифические книги, как книга Бен-Сиры или книга Бен-Лаана, не имеет доли в мире грядущем» (иер. Санх 10:1, 28а).
Библеисты много спорят о том, когда «закрылся» канон Еврейской Библии и что к этому привело, поскольку дошедшие до нас свидетельства противоречивы. По всей видимости, среди иудеев во времена Иисуса по этому вопросу тоже не было единого мнения. Сам Иосиф писал о том, что пророчество в Израиле продолжалось и в его время: пророком был Иуда Ессей (И. Д. XIII, 11.2), было и «много пророков», сбивавшие с пути народ на протяжении I в. н. э. (И. В. VI, 5.2; ср.: VI, 5.3). Очевидно, для него вопрос заключался не в том, действуют ли еще пророки, а в том, хорошо ли они действуют, и прекратилось ли написание пророческих книг. Эдвард Эрл Эллис замечает верно: и Кумранская, и раннехристианская общины явно не согласились бы с тем, что пророчество в Израиле прекратилось[2189]. Тексты Кумранской общины, раннехристианской общины, автора Третьей книги Ездры 14:19–48 (ок. 100 г. н. э.) – все показывают нам: многие иудеи не верили в то, что пророческий Дух покинул Израиль.
Дэвид Оун предлагает множество примеров самых разных пророчествований, известных и практиковавшихся в иудейских сектах первых веков нашей эры, показывая широко распространенную веру в то, что Дух по-прежнему присутствовал и действовал через пророков в Израиле[2190]. Возможно, в I в. н. э. сложилось какое-то иное понимание пророчества, отличавшее вдохновение древних пророков от современных? Свидетельства этого найти трудно – в литературных произведениях порой отрицали, будто Дух покинул Израиль; впрочем, сама мысль о том, что Духа в Израиле больше нет, явно не была общепризнанной, а ранние христиане уж точно ее не разделяли (Деян 2:1–21)[2191] – и, по-видимому, находили в разных местах немало пророческих и боговдохновенных текстов, поддерживавших и развивавших их убеждения и миссию.
Хотя некоторые предполагают, что боговдохновенность текста служила для общины верующих критерием его ценности[2192], никаких четких древних «руководств» по распознаванию такой вдохновенности до нас не дошло. Есть искушение сказать, что принимались только книги с прямым указанием на откровение от Бога; однако во многих книгах, впоследствии вошедших в Еврейскую Библию (Руфь, Есфирь, Ездра, Неемия, Книги Царств и Паралипоменон), таких указаний нет. Среди авторов Нового Завета о боговдохновенности своей книги говорит лишь автор Откровения (Откр 22:18–19) и, возможно, Павел в 1 Кор 7:40. Древняя практика приписывания вдохновенности религиозным писаниям широко известна. Древние книги принимались как Писание и добавлялись в библейский канон, потому что отдельные люди и даже целые религиозные общины верили: эти тексты обладают божественным авторитетом в вопросах религиозных верований и практик[2193].
Иудеям, считавшим, что со времен Ездры пророчества в Израиле прекратились, было легче сформировать свой канон Писаний; однако такой взгляд во времена Иисуса разделяли далеко не все. Ни представление об окончании пророчеств, ни принятие тех или иных книг как Писания не было обязательным для иудеев как в I в. н. э., так и раньше. Некоторые библеисты склонны проецировать на древние тексты представления, которые сложились много позже. Вечное искушение – взять список книг, в какой-то момент признанных священными, и вообразить, что священными они считались и прежде. Джонатан Смит справедливо заключает, что канон – «почти всегда категория ретроспективная, а не потенциальная и не исходная»[2194]. Поскольку ни иудейские, ни христианские соборы не составляли списка канонических книг ни до эпохи Иисуса, ни в ее время, ни вскоре после нее, большая часть писаний, впоследствии получившая канонический статус у иудеев или христиан, в то время могла обладать лишь «квазиканоничностью»[2195] – благодаря своей широкой распространенности в различных религиозных общинах. Признание книг священными зачастую вытекало из того, что к ним обращалось большинство религиозных лидеров, уважаемых в общинах веры. Широкое использование в церквях – один из важных критериев, по которым многие церкви включали свои религиозные тексты в канон[2196].
