Необходимо подчеркнуть: я не утверждаю, будто все антитезы Тайсена ложны… Я не говорю, что он заблуждается – скорее следует сказать, что он не во всем прав, и причина его ошибок типична. В теориях о Крестителе и Иисусе снова и снова проявляется чрезмерность наших умозаключений: они неубедительны не потому, что противоречат свидетельствам, а потому, что выходят далеко за их пределы[2048].
Что же касается пятого противопоставления, связанного с аскетизмом, то, как отмечает Эллисон, в случае Иоанна это единственный аспект, о котором мы реально знаем. Но все же – и Эллисон уже об этом писал (см. выше), – последствия неимоверного контраста с «неаскетичным» Иисусом сильно преувеличены[2049].
Далее Эллисон обращается к тем областям, в которых для отношений Иоанна и Иисуса характерны преемственность и влияние. Он снова предупреждает о «скудости данных», которая «не позволяет нам делать далеко идущих выводов и здесь» – однако, несмотря на это, пункты сходства и влияния «неожиданно убедительны. По всей видимости, во всем своем служении Иисус был очень многим обязан Иоанну»[2050]. Эллисон разделяет свои наблюдения на три области. Первая – отказ от представления, согласно которому происхождение от Авраама спасает от Страшного суда. В иудаизме периода Второго Храма повсеместно царило убеждение, что спасется весь Израиль. Эта надежда, «номизм завета», стояла на том, что «все потомство Авраама, соблюдающее Тору, войдет в грядущий мир»[2051]. Однако из Q 3:8–9, 17 вполне очевидно, что Иоанн этого мнения не разделял – как и Иисус, что показывает Эллисон. Иисус призывал своих слушателей к покаянию (Мк 1:15) и предупреждал: «…кто не примет Царства Божия, как дитя, не войдет в него» (Мк 10:15). «Призыв Иисуса “стать как дети” родствен призыву Иоанна к покаянию и крещению: необходимо начать с нуля»[2052]. Итак, и Иоанн, и Иисус проповедовали скорый суд и призывали своих слушателей к нему готовиться «именно потому, что происхождение от Авраама ничего не гарантировало. По крайней мере в этом служение Иисуса продолжало служение Иоанна, и нет никаких оснований полагать, будто в этом фундаментальном пункте Иисус в чем-то отошел от Крестителя»[2053].
Во-вторых, многие образы, к которым обращался Иоанн, мы видим и в речениях Иисуса. Это, в числе прочего, призыв приносить добрые плоды (Иоанн: Q 3:8–9; Иисус: Q 6:43–45, и т. д.); срубание бесплодного дерева (Иоанн: Q 3:9; Иисус: Лк 13:6–9), сравнение эсхатологического суда с подобием огня, куда брошено дерево (Иоанн: Q 3:9; Иисус: Мф 7:19; Мк 9:47–50, и т. д.), противопоставление крещения водой и огнем (Иоанн: Q 3:16; Иисус Лк 12:49–50), сравнение эсхатологического суда с жатвой (Иоанн: Q 3:17; Иисус: Q 10:2; Мф 13:24–30, и т. д.). Рассуждение об этих образах Эллисон завершает замечанием:
Если мы не будем забывать, сколь мало дошло до нас от Крестителя, эти два или три случая, когда речения Иисуса обнаруживают в себе явное влияние Иоанна, приобретут особое значение. Вполне разумно предположить, что, если бы от учения Иоанна сохранилось больше, его влияние на Иисуса выглядело бы еще значительнее – и мы бы увидели, что очень многие «представления, идеи, тактики Иисуса сформированы Иоанном»[2054].
Третья и, быть может, наиболее значительная область сходства и влияния, которую выделил Эллисон, – это отношение Иисуса к пророчествам Иоанна о «Грядущем» (Q 3:16–17). Позднее, в Q 7:18–23, тексте, который Эллисон считает историчным, ответ Иисуса на вопрос Иоанна: «Ты ли тот, который должен прийти, или ожидать нам другого?» – подразумевает не только то, что у Иоанна речь идет не о Боге, а о человеке-посреднике[2055], но и, что еще важнее, то…
…что сам Иисус отождествляет с этим посредником себя. Он – не просто тот, через кого совершаются чудеса: провозглашение «блажен, кто не соблазнится о мне», ставит его в центр всего. Иными словами… эсхатологические ожидания Иоанна отчасти сформировали представление Иисуса о самом себе[2056].
Такое самопонимание поддерживает и Лк 12:49–50, а возможно, также притча о связывании сильного (напр.: Мк 3:27)[2057]. Об этом третьем случае сходства и влияния Эллисон говорит так…
Недостаточно сказать, что эсхатологические ожидания Иисуса совпадали с ожиданиями Крестителя. На деле имелось нечто гораздо большее: представление Иисуса о себе сформировалось под влиянием проповеди его предшественника о том Грядущем, который будет крестить огнем. Более того, именно такой результат, на мой взгляд, до некоторой степени объясняет, почему в Евангелиях мы наблюдаем между Иисусом и Иоанном как значительное сходство, так и значительные различия. Если первый принял ожидания последнего и, в сущности, начал жить по ним, он также творчески их преобразил, применив к своей личности и своему служению, и стал для себя и своих последователей исполнением того, чего ожидал Иоанн. В его личности обрели воплощение эсхатологические пророчества Иоанна – и обнаружилось нечто грандиозное, столь грандиозное, что величайший из рожденных женами был умален до меньшего из всех в новом Царстве (Q 7.28) – по крайней мере, в риторическом смысле[2058].
2.4. Кроссан и Эллисон: о различиях воззрений
Завершив анализ мнений Кроссана и Эллисона, можно сделать несколько кратких замечаний. Во-первых, подведем итог: оба признают, что Иоанн – по крайней мере на первых порах – оказал на эсхатологические взгляды Иисуса немалое влияние. Впрочем, Кроссан полагает, что позднее Иисус отверг апокалиптическое мировоззрение Иоанна и создал альтернативу[2059]. Согласно Эллисону, Иисус остался верен эсхатологическому мировоззрению Иоанна, однако «прошел по эсхатологической временной шкале дальше, чем Иоанн»[2060]. Таким образом, реконструкция Кроссана предполагает решительное и достаточно радикальное разобщение между ранним Иисусом – и поздним Иисусом[2061]. Она требует этого, поскольку ранний Иисус, несомненно, был тесно связан с Иоанном[2062]. С другой стороны, Эллисон, отмечая различия между ранним и поздним Иисусом, подчеркивает связь между ними и то, что эти различия указывают скорее на развитие, а не на резкие перемены.
Во-вторых, Кроссан и Эллисон расходятся друг с другом в понимании термина эсхатология. У Кроссана поздний Иисус по-прежнему ориентирован эсхатологически (поскольку «эсхатология» для этого автора равнозначна «мироотверженности»), а взгляды позднего Иисуса – это «этическая эсхатология», в отличие от раннего периода, когда он под влиянием Иоанна придерживался «апокалиптической эсхатологии». Эллисон, напротив, определяет «эсхатологию» как завершение истории и отвергает определение Кроссана, считая, что «эсхатология» последнего – вовсе не эсхатологична.
В-третьих, для Кроссана и Эллисона особенно важны их разногласия по двум ключевым вопросам интерпретации: говорит ли Q 7:28 (меньший в Царстве Божьем больше Иоанна) о разрыве между Иоанном и Иисусом? Кроссан отвечает «да», Эллисон – «нет». Каждый подтверждает свое мнение собственной интерпретацией. И второй вопрос: принадлежит ли Иисусу хотя бы ядро речений о грядущем Сыне Человеческом? Кроссан отвечает «нет», Эллисон – «да». Каждый предлагает аргументы, отстаивая свою правоту.
