После крещения, принятого от Иоанна, «заблуждение, долго питавшее ум Иисуса и гласившее, что он Сын Божий и что Бог уготовил ему роль Спасителя человечества, превратилось в визуальные и слуховые галлюцинации». Кроме галлюцинаций при крещении он, «должно быть, пребывал в состоянии непрерывного галлюцинирования» на протяжении сорока дней, которые потом провел в пустыне. Все его речи, основанные на якобы прямом откровении от Бога, «содержат ссылки на предшествовавшие им слуховые галлюцинации»[938]. Галлюцинаторным переживанием была и история преображения (Мк 9:2–8), поскольку, когда другие слышали гром, Иисус услышал голос с неба, заявивший о его грядущем прославлении (Ин 12:28–30).
Сорокадневное скитание по пустыне закрепило паранойю. Прежде бредовые идеи существовали по отдельности, в несвязанном виде. Но все изменилось:
[Они] слились в огромную системную структуру бреда; несомненно, в этот период Иисус неоднократно имел беседы с Богом Отцом, чье учение он проповедовал, и Бог Отец дал ему важнейшее поручение. Такое развитие заболевания, переход от латентной стадии паранойи к активной, – часто встречающаяся особенность этого психоза[939].
На протяжении трех лет после пребывания Иисуса в пустыне его непрестанная мания величия «стала тем центром, вокруг которого обращалось все остальное», и «ни одно руководство по психическим заболеваниям не может дать более типичного описания постепенно, но неуклонно развивающейся мегаломании, чем та картина, какую мы наблюдаем в жизни Иисуса»[940].
Хирш находит подтверждение своему диагнозу мании величия в некоторых высказываниях из Евангелия от Иоанна, начинающихся с «Я», и в различных проявлениях «идей отношения», то есть в текстах, где Иисус относит к себе предсказания пророков, – в частности, это текст о царе, который будет властителем мира. Тут он «проявляет одну из странных особенностей параноиков, которые относят к себе все что можно из увиденного или прочитанного». Его претензия на принадлежность к роду Давида типична для юных параноиков, которые «забывают про свое подлинное происхождение, обращаясь вместо этого к ярким и причудливым историям о своих предках»[941]; и кроме того, Иисус также ведет себя как типичный параноик, проклиная смоковницу.
Шарль Бинэ-Сангле: религиозная паранойя Иисуса
Если Хирш считал Иисуса типичным параноиком, Бинэ-Сангле предложил свой диагноз «религиозной паранойи», выделив три периода ее формирования: период зарождения и систематизации, галлюцинаторный период и период изменения личности. По возможности он старается отделить бредовые идеи от галлюцинаций и считает, что…
…первичный бред (изначальная навязчивая идея) возникает ex abrupto, без предварительного размышления. Дальнейшее развитие бреда есть явно логически последовательный процесс, и несмотря на ложность исходной гипотезы, в своих выводах этот бред вполне логичен. Он развивается путем постепенного расширения первоначальной идеи, которая не преображается и не теряет своего изначального отпечатка[942].
Как же это случилось?
Под влиянием разных событий и факторов – тут и общение с Иоанном Крестителем, и чудесные исцеления Иисуса, и изумление исцеленных, и восторг учеников. Из-за этого Иисус «начал верить в то, что он Мессия, царь иудейский, Сын Божий, истолкователь воли Божьей, Божий свидетель, а затем начал отождествлять себя с Богом»[943]. Угрозы фанатичных фарисеев и книжников «пробудили в нем и идею о том, что он – жертвенный агнец, смерть которого снимет грех с Израиля», а также о том, что «после его воскресения он взойдет на небеса, где откроется вся полнота его славы»[944].
Подобно де Лоостену и Хиршу, Бинэ-Сангле утверждал, что галлюцинации у Иисуса начались с момента крещения. Уже там заметны характерные черты религиозной паранойи: «…объект зрительной галлюцинации, похоже, почти всегда имеет некий возвышенный характер»[945]. В случае Иисуса галлюцинация исходит с небес и содержит в себе ободрение: «Ты есть Сын Мой возлюбленный, в Котором Мое благоволение» (Мк 1:11). Кроме того, удалившись после крещения в пустыню, Иисус и там испытал ряд галлюцинаций: «Там, под влиянием продолжительного воздержания и одиночества, в тишине и монотонности пустыни, где могли разыграться все его навязчивые мысли, а кроме того, быть может, под влиянием усталости и жары, и оформились разнообразные психические нарушения»[946]. Бинэ-Сангле выделяет в рассказе об искушении в пустыне семь галлюцинаций: две чисто зрительных и пять таких, которые он называет одновременно и зрительными, и слухоречевыми. Ни одну из них нельзя отнести к чисто речевым, что соответствует религиозным формам паранойи, где «очень редко встречаются просто речевые галлюцинации, не сопровождающиеся зрительными»[947]. Кроме того, они всегда содержат религиозные объекты, и часто это дьявол. Эти объекты можно разделить на страшные и ободряющие, причем последние носят визуальный характер. Так, при крещении Иисусу явился голубь, а в пустыне – ангел Божий, и в Гефсимании его также укреплял ангел (Лк 22:43).
Бинэ-Сангле предполагает, что Иисус испытывал и другие галлюцинации, не отраженные в евангельских повествованиях, поскольку «психически нездоровые мистики почти всегда страдают от кинестетических галлюцинаций»[948]. Таким образом, позже стали развиваться вторичные психомоторные симптомы, что «формировало своего рода религиозную одержимость». В качестве примера автор ссылается на «сенсорные галлюцинации», которые заставляли Иисуса утверждать, что через него говорит Отец.
Как и де Лоостен, Бинэ-Сангле обращает внимание на желание Иисуса сохранить свои мессианские притязания в тайне, что он трактует как типичную скрытность параноика. Итак, Иисус «был готов открыто признать свою бредовую систему лишь под давлением эмоций, что происходит, например, во время суда над ним»[949].
Возражение Швейцера
Возражая создателям психиатрических портретов Иисуса, Швейцер делает два стратегических шага. Во-первых, он показывает, что авторы, не сумев осмыслить ни методы, ни итоги историко-критического изучения Евангелий, стали утверждать просто неправдоподобные вещи и давать недоказуемые интерпретации. Во-вторых, Швейцер выступает против психиатров на их собственном поле и утверждает, что они, исследуя жизнь Иисуса, злоупотребляют психиатрическими диагнозами, особенно в случае паранойи. Первый ход играет в его полемике куда более важную роль, поскольку он призван показать, что никто не вправе что-либо утверждать об Иисусе, а особенно о его эмоциональном равновесии и психическом здоровье, если не потрудился ознакомиться с работами тех, кто изучал исторического Иисуса. Но важен и второй шаг, поскольку тут Швейцер со всей возможной ясностью предупреждает психиатров, что они рискуют опозорить себя и свою профессию, прилагая свои диагностические категории к историческим личностям. Этот второй шаг имел одно важное последствие, и неизвестно, входило ли это в намерения Швейцера или нет: психиатрическое изучение исторических личностей обрело сомнительную репутацию среди самих психиатров, поскольку фактов никогда не хватает для той уверенности в точности диагноза, какой ожидают в клинической работе с реальными пациентами.
