И поскольку именно труд Швейцера, посвященный изучению Иисуса в свете психиатрии, привел к тому, что – повторим цитату: «…профессиональным библеистам, по сути, запретили обращаться к любым психологическим аспектам на протяжении большей части столетия», – то есть смысл обратиться к этой книге и попытаться понять, почему она оказала такое влияние, входило ли это в намерения автора или нет и насколько такое воздействие обоснованно.
Но прежде чем мы начнем говорить о сочинении Швейцера, следует напомнить, что в данном случае с критикой психиатрических исследований выступал ученый, применяющий историко-критические методы. И при этом Швейцер очень активно критиковал Давида Фридриха Штрауса, которого, как правило, считают вдохновителем первого длительного и научного поиска исторического Иисуса. Книга Штрауса «Жизнь Иисуса»[896], вышедшая в 1835–1836 годах, вызвала массу бурных протестов, так что в итоге ее автор потерял должность профессора Нового Завета в Цюрихском университете. Швейцер родился через сорок лет после выхода в свет этого труда. К тому времени историко-критический метод уже обрел прочное положение на богословских факультетах в Германии, так что Швейцер ознакомился с ним в начале 1890-х, изучая теологию в Страсбургском университете в Эльзасе, в то время немецком. Лекции о синоптических Евангелиях там читал Генрих Юлиус Гольцман. Он был сторонником теории, согласно которой первым появилось не Евангелие от Матфея, а Евангелие от Марка. В XIX столетии эта теория рождала споры, но сегодня ее принимают почти все библеисты.
Швейцер не отвергал историко-критического метода, но мыслил независимо и ставил под вопрос некоторые из фундаментальных выводов об Иисусе. В 1894 г., служа в немецкой армии, он готовился к экзамену по синоптическим Евангелиям в начале зимнего триместра. И однажды, читая 10 и 11 главы Евангелия от Матфея, Швейцер усомнился в правоте профессора Гольцмана, считавшего, что этот материал не историчен, а создан ранней Церковью. Швейцер полагал, что речь Иисуса, который отсылает учеников проповедовать, предупреждает о грядущих гонениях и говорит: «…не успеете обойти городов Израилевых, как приидет Сын Человеческий» (Мф 10:23) – аутентична. Суждения свои он строил на том, что мессианское Царство не наступило до конца их путешествия и они не испытали никаких гонений. Чарльз Райнд Джой, переводивший «Психиатрическую оценку личности Иисуса» на английский, отмечает: «Швейцер был убежден, что позднейшие поколения не приписали бы Иисусу слов, не подтвержденных событиями»[897]. (Здесь уместен «критерий смущения», свойственный поздней критике форм.)
Кроме того, Швейцер, опираясь на вопрос Иоанна Крестителя к Иисусу: «Ты ли Тот, Который должен прийти, или ожидать нам другого?» – предполагал, что Иисус думал о двух разных мирах: «…во-первых, о том естественном порядке, в котором они все тогда жили и где Иоанн был величайшим; а во-вторых, о грядущем очень скоро мессианском царстве, в котором самые меньшие из его сверхъестественных обитателей будут превыше Иоанна»[898]. Вернувшись с военной службы, Швейцер почувствовал, что перед ним открылись «новые горизонты». Он был убежден в том, «что Иисус не возвещал такого царства, которое он вместе с верующими мог бы найти и осуществить в естественном мире, – наступление царства ожидалось вместе с зарей нового сверхъестественного века, которая уже разгоралась»[899].
По мнению Швейцера, Иисус, когда к нему вернулись ученики, не испытавшие гонений, пересмотрел свои представления и пришел к убеждению, что ему самому надлежит пострадать до прихода царства, тем самым искупив грехи избранных и избавив их от дней бед и страданий. Свое новое убеждение в том, что он должен был претерпеть смерть и стать Мессией, когда придет Царство Божье, Иисус открыл ученикам в Кесарии Филипповой. И после, когда он, выйдя из уединения, присоединился к галилейским паломникам, идущим в Иерусалим, лишь ученики знали, кем он себя считал[900]. Позднее Швейцер развивал эту мысль, опираясь на представление, согласно которому Иисуса крайне волновала эсхатология, носившая глубоко апокалиптический характер, и он ждал конца знакомого мира и начала царствования Бога.
Швейцер понимал, что такие идеи не понравятся ни его преподавателям, ни тогдашним деятелям Церкви, считавшим, что Иисус говорил о таком Царстве Небесном, которое постепенно строится тут, на земле. Но, по словам Джоя, он был не готов столкнуться с «поверхностными мыслителями, надевшими наряды психологии и психиатрии», которые…
…найдут в его эсхатологическом образе Иисуса поддержку для своей уверенности в том, что Назарянин страдал психическим расстройством, возможно, истерией и, несомненно, паранойей. Эта новая психопатологическая школа видела в Иисусе человека, страдавшего галлюцинациями, бредовыми идеями отношения [то есть он претендовал на роль того, кем не был], манией величия[901].
Как отмечает Джой, в первом десятилетии ХХ века «стали выходить книги, которые глубоко расстраивали Швейцера. Там обсуждалось, в какой мере Иисус был склонен к экстатическим переживаниям, или прямо говорилось о его помешательстве, а в Евангелиях авторы этих опусов искали симптомы психопатии»[902]. Но эти авторы не обладали компетенцией для ответа на эти вопросы: «У них не было критического понимания источников. В своих выводах они опирались на исторически ненадежные материалы. И все же друзья говорили Швейцеру, что отчасти вина за это лежит и на его трудах»[903].
По мнению Джоя, для Швейцера написание этой книги:
…было неизбежным долгом. Сам он был убежден в том, что Иисус был совершенно в здравом уме. Тот факт, что Иисус разделял мессианские представления тогдашних иудеев и что он, будучи на самом деле потомком Давида, пришел к выводу, что в грядущем мире ему предстоит стать Мессией, – все это ни с какой разумной точки зрения не свидетельствует о психическом нездоровье[904].
Итак, вот вывод Джоя: «Психиатрическая оценка личности Иисуса» «родилась под влиянием мощной внутренней потребности. Ее просто необходимо было написать»[905].
Однако в своем предисловии к изданию от 1913 года Швейцер указывает, что в первую очередь предметом его критики были вовсе не психиатрические исследования, опубликованные не так давно. Скорее он критикует одну гипотезу Штрауса, высказанную тем в книге «Жизнь Иисуса». Штраус писал: «Иисуса, жившего в мире идей Книги Даниила и поздней еврейской апокалиптической литературы и считавшего себя “Сыном Человеческим” и “Мессией”, которому скоро предстоит явиться в сверхъестественной славе, в какой-то мере можно назвать психопатом»[906]. Однако в своем же тексте Швейцер указывает на то, что в переиздании «Жизни Иисуса», вышедшем в 1864 году с подзаголовком «Пересмотренное издание для немецкого народа», Штраус уже занимает более мягкую позицию. В первом издании, вышедшем в 1835–1836 годах, Штраус заявляет: «Иисус жил с донкихотской идеей о том, что в близком будущем ему предназначено явиться в сиянии сверхъестественной славы, в окружении ангелов, на облаках небесных, чтобы в качестве ожидаемого Мессии устроить суд над миром и установить царство, которому предстояло последовать»[907]. А значит, Иисус был «фанатиком». Штраус все же пытался «объяснить, что Назарянин, даже пребывая в плену фанатической идеи, тем не менее, как следует думать, вполне владел своими умственными способностями, поскольку эти его представления коренились в идеях, присущих позднему иудаизму»[908].