— Я никогда не служил у Росция и не был ни рабом, ни актером.

— Ты был громовержцем. Нарцисс, вспомни твои клятвы любви! зачем ты мне изменил?

— Зачем ты привязалась ко мне?! ступай вон! я никогда не любил ни Лиды, ни Клоринды, никакого закулисного пугала!

— И не знаешь меня?

— Я знал одну Лиду, похожую на тебя; она была рабыней здешнего помещика, но ты это или нет, не знаю.

— Нарцисс!.. злодей!.. изменник!.. ты гонишь меня!.. отвергаешь мою любовь!.. ты изверг, Нарцисс!.. я отдавала тебе половину моего жалованья!.. я тебя выкупила у Росция!.. ах, изменник!..

И Лида истерически зарыдала, припав к плечу художника, тщетно старавшегося оттолкнуть ее от себя.

В эту минуту певец с яростью вбежал в пещеру крича: — Подстерег! подстерег! признавайся, коварная, сколько раз была ты здесь в мое отсутствие?!

— Я в первый раз… — сказала робко Лида, отбежав в угол.

— Я уверен, что в сто первый!

Певец размахнулся и сшиб своей лютней рыжий парик с Нарцисса; лютня, пролетев над его головою, разбилась вдребезги об стену. Лишенный своего парика художник в ужасе надел на голову глиняную плошку, стоявшую на столе, забыв о ее содержимом.

Выпачканный густым киселем, залепившим ему глаза и нос, он ощупью залез под стол, взывая самым плачевным голосом о пощаде. Шум в пещере утих. Несчастный художник высунул голову; он был один; Электрон и Лида убежали.

С трудом отчистив кисель, прилипший к его отросшим, курчавым волосам, он взглянул на свой парик и поднял его, чтоб надеть, но увы! — это сокровище было совершенно испорчено грубыми, подбитыми гвоздями сандалиями певца и его жены, дравшихся в пещере.

— О, мой парик! что мне без тебя делать! — воскликнул художник, — Электрон теперь меня выгонит от ревности, а претор узнает меня и убьет, как собаку!.. меня стоило убить прежде, но теперь я сделался хорошим ремесленником, полезным человеком, я был спокоен, счастлив и любим моим другом. Ах, все рушилось!.. о, мой парик!

Долго простоял несчастный с испорченным париком в руках, не зная, что делать.

Электрон так быстро вбежал в пещеру, что оборвал весь плющ, закрывавший узкий проход.

Взор певца был дик; все тело дрожало. Он порывисто схватил товарища за руку и шепнул: — Я — убийца!.. я сейчас должен бежать, покуда не нашли мою жертву… ты виноват в этом, но… спаси меня, не выдай!

— Ты убил Лиду! — в ужасе вскричал Нарцисс.

— Да, я ее столкнул в пропасть. Беда, если она убита; беда, если и не убита!

— Бежим! я тебя защищу.

— Претор… могущественный старый претор может меня защитить, если захочет, потому что я его любимый певец, но… Кай-Сервилий также богат и могуществен в здешнем округе, он меня ненавидит, и нельзя поручиться, чем кончится это дело.

— Бежим!.. но куда?

— Подальше… в Рим.

— Да. У меня там есть друг, не изменивший мне в несчастий. Если эта женщина еще жива, она укроет нас. Мы можем ей заплатить; у нас теперь есть деньги. Это Мелхола.

— О, как я счастлив!.. ты, Нарцисс, любишь меня, несмотря на то, что я твой соперник, убийца твоей милой Лиды-Клоринды.

— Я тебе не соперник.

— Теперь мне это все равно. Я вижу, что ты великодушен к твоему врагу.

— Давай мне новый парик! этот испорчен.

— Ах, какое ты кисельное чучело! — весело вскричал певец, осматривая фигуру товарища, — мойся и переодевайся скорее стариком в седой парик и надевай густую бороду. Я сам тебе проведу морщины. Ты будешь мне отцом.

— Делай, что хочешь, только уведи меня от этой ненавистной женщины, которую я никогда не любил, не обвиняй меня совершенно понапрасну, и будь ко мне ласков, как прежде. Бежим скорее!

— Я сам желаю бежать.

Они загримировались и ушли. Пещера опустела.

Одичавший в пещере Нарцисс пугался всякого прохожего на дороге; привыкнув в течение многих лет к сидячей жизни, он с трудом тащился, беспрестанно охая с сожалением, что не может быстро идти, и опасаясь погони за его товарищем.

— Обопрись на мое плечо, Нарцисс, — говорил певец, — у меня здоровье железное, а ноги…

— У тебя ноги, как у серны, мой милый… сколько тебе лет, Электрон?

— Мне 36 лет.

— Уже!.. ах, как ты моложав!

— Потому что я весел и беззаботен. Я даже не сержусь, что ты отбил у меня любимую женщину. О, эти женщины!.. они коварны!.. плюнем на них!.. а тебе сколько лет?

— Мне 39.

— Ты не слаб, но старообразен не по летам.

— Это потому, что я вел самую безалаберную жизнь в молодости, совершил много преступлений… боги карают за это.

— Но есть между ними один, который спасает.

— Кто?

— Неведомый. Он исправляет порочных и спасает погибающих. Молись Ему одному, Нарцисс!

— О, если б Он меня спас от претора!

— Претор добр; он простит тебя, если ты попросишь…

— Он простит, кого угодно, только не меня!

Не успел Нарцисс это выговорить, как из-за поворота проселочной дороги выехала великолепная просторная колесница, запряженная парой рысаков. В ней сидел, окруженный своими клиентами, шедшими пешком провожая патрона, претор, ужас Нарцисса. Его рабы ехали сзади верхом и в повозках, нагруженных провизией на дорогу…

— Ах! — воскликнул Нарцисс.

— Эй, певец, иди ко мне! — закричал Семпроний громовым голосом, — садись у моих ног вместе с товарищем и забавляй меня дорогой.

Беглецы повиновались.

— Ты славно отделал негодную отпущенницу, певец! — сказал старый воин со смехом, — можешь рассчитывать на мое покровительство.

— Лида жива, милостивый патрон? — спросил певец.

— Ничего не сделается этой гадине, хоть сбрось ее с самого Олимпа на землю за ноги, как сбросил Юпитер Ате, богиню глупости, родившуюся из его головы после мудрой Паллады. Если б Кай-Сервилий не был ее патроном и твоим врагом, и если б ты ее не любил, я давно велел бы ее схватить и затравить собаками! она помогала моей несчастной дочери выйти за негодяя Фламиния. Этот злодей избежал моей мести… убит… если б он мне попался, я распял бы его кверху ногами на задке моей колесницы и поехал бы в Рим под музыку его стонов. Стой, возничий! художнику дурно!.. дайте воды и вина!.. пей, художник!.. теперь тебе легче? да?.. верно, тебе стало жарко в этом седом парике!..

— Милостивый претор! — простонал Нарцисс, полумертвый от ужаса.

— Рабы, бросьте сюда подушку!.. ложись, художник!.. я тебя оставлю в покое, покуда не оправишься… пой песни, Электрон, самые веселые песни!.. что ж ты, художник, поднос-то мой бросил неоконченным? взял бы его с собой!

— Ах, прости, прости меня!

— Прощаю. Я рад, что ты не бросил в нужде товарища, не пустит его одного бежать.

— Я его очень люблю, милостивый претор. Его злая жена оклеветала меня перед ним, а он поверил.

— Его жена? Лида — жена моего певца!.. ха, ха, ха!.. Это для меня новость. Любишь! то-то… люби певца!.. без него тебе ничего бы не заработать, потому что ты угождать не умеешь… прощайте, мои дорогие клиенты!.. возничий, поезжай шибче!.. мне надо непременно быть в Риме через три дня.

Деревенские клиенты низко поклонились, прощаясь со своим покровителем; кучер ударил по лошадям; колесница понеслась по отличному Аппиевскому шоссе; Электрон звонко запел, стоя и держась за край колесницы. Он пел и смешил претора во всю дорогу гримасами и анекдотами, рассказывая разную небывальщину про волшебников, обративших девушку в козу, а ее жениха в волка; про рыбаков, вытащивших щуку, в которой находился налим, целиком проглоченный ею, в налиме другой налим, а в этом — мурена; про случай в театре с соперницей Росции, — Демофилой и т. п.

— Ставили новую трагедию, — рассказывал он, подъезжая на третий день к столице, — обе актрисы захотели взять себе главную роль. Если б это было в труппе Росция, дело кончилось бы просто: он дал бы главную роль своей дочери. Но это представление давалось Помпеем по случаю его победного триумфа, и актрис выбирали из разных трупп клиенты триумфатора. Эврифила в Демофила подкупали клиентов, интриговали, как могли. Господи клиенты денежки-то брали и с той и с другой чуть не целый месяц, а кончили тем, что предложили обеим бросить жребий…