Нобильор замыслил уехать на время из этих мест в Неаполь или Рим. Он высказал уже не в первый раз свое желание Аврелии, сидя с ней в один дождливый и довольно свежий вечер около кипящего кальдария и прихлебывая из глиняного стакана кальду с молоком.

— Я бы уж давно уехал, — сказал он, — но не имею сил бросить тебя, Аврелия, с больным отцом, несмотря на то, что ты постоянно просишь меня не заботиться о тебе. Мои заботы тебе в тягость, — я это вижу, но бросить тебя не могу. Согласись уехать со мной вместе. Твой отец не может сопротивляться и даже не заметит этого переезда. Мы осторожно отнесем его сонного к морю на постели и уложим на корабль. Я провожу вас в дом Марка Аврелия.

— Нельзя, Сервилий, — возразила Аврелия грустно, — разве похвалит меня дядя, если я привезу ему моего отца, чтоб он умер в его доме?

— В таком случае поселись у меня в Неаполе.

— У тебя, Сервилий?.. нет!.. как же я, девушка, буду жить у тебя, как будто воспользовавшись болезнью отца, что обо мне скажут? нет, нельзя!.. боги скоро отзовут душу батюшки от мира живых; я дождусь его кончины, дам ему здесь спокойно отойти в вечность, потом…

— Что ты намерена предпринять, мой друг?

— Уеду, Сервилий, к дяде.

Глаза Аврелии наполнились слезами.

— Одна?

— С моим верным Бариллом… милый Барилл, добрый!.. он один, да еще Эвноя верны моему отцу… кругом измена, Сервилий!..

— Аврелия, неужели ты способна безжалостно разбить сердце этого превосходного юноши, как разбила… другое… чье-то?.. Барилл любит Катуальду любовью честного человека; неужели ты разлучишь эту чету на веки только оттого, что он принадлежит тебе, а она свободна?

— Я его освобожу, Сервилий, а если он достанется моему брату, — выкуплю.

— Помни же твое обещанье!.. Катуальда, после клеветы неизвестного злодея, стала жалеть своего поклонника и полюбила его. Они теперь счастливы. Я хотел бы отдать замуж Катуальду поскорее, потому что она ужасно хитра; я боюсь за нее. Несмотря на ее безобразие, к ней все льнут с ухаживаньями. Я застал даже моего Рамеса; этот неподкупный египтянин шептал Катуальде какой-то вздор, а она дразнила его Лидой, рабыней Люциллы. Не разлучай же Барилла с Катуальдой!.. мученья разлуки ужасны!..

— Мученья разлуки ужасны! — повторила Аврелия, нервно вздрогнув.

— Разлуки с Флавием? — спросил Нобильор, пытливо взглянув на смущенную девушку.

— Флавия я не знаю, — ответила она, — я поклялась ему точно в бреду… я сама не знаю, как все это произошло. Сервилий, ты помнишь амулет, висевший у меня на шее? кто снял его во время моей болезни?

— Я отдал его Катуальде, чтоб уничтожить. Люцилла была права, когда это посоветовала. Это были любовные стихи, писанные рукою весталки.

— Сервилий, — укоризненно заметила Аврелия, — и ты подпал влиянию Люциллы!.. Люциллы, убившей горем моего отца!.. я не ожидала этого от тебя.

— Неужели тебе так дорог этот рисунок, почему?

— Между друзьями нет тайн… этот рисунок был мне дорог, когда чары увлечения владели моим сердцем… Люцилла!.. ненавистная Люцилла!.. чего не сделала бы я наперекор ей!.. Флавий — миф, сон, греза какая-то… он явился мне и исчез, точно призрак, без следа. Ты прав, Сервилий, кто-то потешился над моею неопытностью при помощи Лентула.

— Вся загадка теперь для меня в том, — какой это Лентул: Кней, Нобильор или Сура? У всех троих такая обыкновенная наружность, что не составишь о ней понятия без портрета ни по каким описаниям. Старайся, моя милая, забыть твое увлечение, и выходи замуж за Октавия по совету дяди. Твой дядя не выберет тебе плохого человека в мужья. Видя тебя спокойной и счастливой, я помирюсь с моей одинокой жизнью. Если же ты исполнишь твое обещание, — освободишь Барилла, я буду даже счастливь; я не могу усыновить этого человека, но поселю его у себя, как клиента; его семья будет моей. Его дети будут как бы моими внучатами Катуальда будет хозяйничать.

— А приедешь ли ты, Сервилий, в Рим, увижу ли я тебя, если уеду отсюда?

— Откровенно скажу тебе, Аврелия, — нет; я тебе не буду нужен: не будешь и ты нужна мне… зачем нам тогда видеться?

— Зачем… если б нам можно было никогда не расставаться!.. жить всю жизнь, как мы здесь живем… ты, я, Катуальда, Барилл…

Голос молодой девушки, звучал нежной мольбой.

— Аврелия! — вскричал Нобильор, протянув ей руку.

Она положила свою. Мир был заключен; оставалось сказать еще одно роковое слово…

Портьера на двери распахнулась и в триклиний мелкими шажками просеменили Вариний и Флориана.

— Сосед! сосед! — тихо и мрачно проговорил старик, — бегите! спасайтесь скорее! бросьте все!.. шайка разбойников вся вышла из ущелья… это мы видели.

— Они ворвались в усадьбу Петрея, — перебила Флориана, — у них 1000 человек; Бербикс, Аминандр, Дабар с ними.

— Твой Клеоним ведет их в твой дом, Кай Сервилий.

— Аминандр идет сюда, Аврелия.

— Они повесили Петрея.

— Над воротами.

— Кверху ногами.

— Костер под ним разложили.

— Кожу дерут.

— Друзья-соседи, — сказал Нобильор, — мы все это узнаем; идите и спасайтесь сами, если вам грозит опасность!

— Нечего терять время!.. бежим, Флориана!

— Бежим, Вариний…

— В Нолу.

— Нет, в Неаполь.

— Пойдем! пойдем!

Они заспорили и убежали, оставив Сервилия и Аврелию в полнейшем недоумении относительно истины или лжи сообщенного известия.

— А что, если все это правда, Сервилий? — спросила Аврелия.

— Успокойся, моя дорогая!.. тебе известно, сколько правды всегда бывает в новостях этих людей.

— С тобой, Сервилий, я ничего не боюсь. Мне послышалось, что батюшка стонет… пойдем к нему.

Они вошли в спальню старика.

Котта лежал на постели; Барилл стоял около него.

Увидев вошедших, умирающий обратился к дочери:

— Дочь, как твое имя? я забыл.

— Мое имя — Аврелия.

— А еще?

— Другого ты мне не дал, батюшка; ты говорил маме, что девочке и одного довольно.

— Ты девочка, дочь… сыну — земля… пахать… сеять… это мой сын?

— Это Барилл.

— А что такое Барилл?.. это садят на огороде, круглое… нет… это деньги, сирийские деньги…

— Это его имя, батюшка.

— Сына?.. нет…

— Имя твоего сына — Квинт Аврелий.

— Так… помню… дайте вон то!

— Что прикажешь, господин? — спросил сириец, — полотенце?

— Такое… черное… надо сказать… оно может сказать… сыну — земля… дочери — деньги… много… три камня от головы… раб… сын… дай… скажу…

— Чернила? писать, господин?

— Писать, писать, писать!.. три камня… вот так… пальцами… сын далеко… сын не знает… три камня, дочь… три камня… рабу — воля… пиши… скорее, три камня от головы… пятьдесят миллионов сестерций дочери… все дочери… и жемчуг и векселя… много всего… воры не укр…

Котта закрыл глаза; голова его свесилась с подушки; рука судорожно прижалась к стенке его каменного ложа. Барилл, Аврелия и Сервилий Нобильор поняли, что все кончено; поняли они также, что старик в последние минуты хотел о чем-то сказать, но не успел. Давши прощальный поцелуй другу, Нобильор ушел домой.

Аврелия с любовью дала прощальный поцелуй отцу и закрыла его глаза; потом, ставши на колени, зарыдала.

Барилл и Аврелия вместе плакали, обнявшись, как брат с сестрою, искренно жалея в глубине своих добрых сердец того, кто их мучил, пока был жив, больше всех своих невольников. Они его простили.

Скоро к ним присоединилась Катуальда.

За Катуальдой вошел Сервилий Нобильор, переодетый в темные одежды и накрыв голову тогой в знак печали.

— Сей человек отозван от мира живых, — произнес он торжественно, как жрец, — не касайтесь его тела; оно теперь принадлежит благой Прозерпине. Завесьте окна и оставьте эту комнату. Я поеду в Неаполь и привезу жрецов-погребателей. Тело надо бальзамировать для похорон. Родные не приедут из Рима раньше как через неделю.