— Да пошел-то не он, а сестра, — сказала кухарка.

— Еще того хуже! они и ее, бедняжку, отколотят, и господин и брат!

— И стоит ее отколотить! она всегда, если уйдет, то где-нибудь завязнет, точно ее за платье пришьют. Сделала бы дело, да бежала домой без оглядки, а она болтает сначала со всею соседскою дворней, потом… ну, впрочем, да помогут ей боги!..

Сказавши это, кухарка лукаво улыбнулась.

— В чем? — спросила судомойка.

— Не твое дело! знай свою посуду!

— Знаю, что ты давно с этой девчонкой о чем-то перешептываешься… уж не о том ли, чтоб сосед-то купил вас обеих у нашего старого филина?.. желаю вам обеим в каменоломни попасть!.. счастливцы эти невольники у Кая Сервилия… выслужит человек десять лет и вольную ему дают; вот блаженство-то!.. а кто понравится, того и через год освободят. Многие, я слышала, уж в купцы попали да разбогатели… а у нас гнут, гнут шею-то над господским добром, как вот я над корытом, по двадцати лет и больше, и не дождешься от него ничего… скорее лисицу в телегу заложишь или козла подоишь[10]… вот-те все боги свидетели!.. один отсюда выход — в могилу!

— Хуже всего, что он ни спать, ни есть не дает. — сказал Барилл, — три раза я нынешнею ночью ложился; только что закроешь глаза, как уж он зовет, бранится и опять велит читать. Заладился теперь ему этот Курций, которого переписала ему невеста; я уж давно все наизусть знаю. Читал я ему в эту ночь чуть не десять раз одно и то же место; глаза начали слипаться, точно склеенные; дай, думаю, попробую наизусть с закрытыми глазами читать. Стал читать, да и наврал; прочел ему вместо косу девичью, косу рыжую…

— Ха, ха, ха! — засмеялась прачка, — это ты, верно, о своей Катуальде думал.

— О ком бы я ни думал — не в том дело!.. господин в меня стаканом пустил за это… видишь, синяк на лбу? какая же, говорит, она рыжая? разве это так написано?

Молодой человек, съевши свою лепешку, весело повернулся, за неимением каблуков, на пятках, и, выглянув в окно, перефразировал на свой лад стихи Сервилия:

Его взорам явилась в эту минуту Катуальда, переходившая господский двор. Восходящее солнце золотило ее рыжие волосы, лицо молодой девушки сияло радостной улыбкой.

Некрасивая, но веселая и бойкая, галлиянка казалась Бариллу в эту минуту восхитительной, он готов был броситься на встречу предмету своего восторга и проговорить целый час, рискуя заплатить за блаженство получением новых побоев… он и бросился вон из кухни, но в дверях столкнулся с Бербиксом. Великан нес за спиною огромную корзину с дровами.

Свалив с грохотом свою ношу в угол около печи, он хотел на кого-то напасть с бранью или побоями, но, заметив у порога свою сестру, входящую в. кухню, перенес весь гнев на нее.

— Притащилась наконец! — крикнул он, — захочет — в полчаса сбегает, не захочет — целую ночь проходит, еле-еле ноги передвигает, точно старуха!.. постой же, негодная! прежде господских побоев моих попробуешь!.. я тебе спесь-то сшибу!

Он пустил огромным поленом в сестру. Этот удар мог бы раздробить череп Катуальды, если б не отвела его горячность свирепого дикаря. В пылу своей ярости Бербикс не мог верно прицелиться. С окровавленным плечом Катуальда упала, громко застонав, у порога кухни. Барилл мигом поднял ее и посадил на лавку. Бербикс обратил ярость на защитника своей сестры.

Толстая судомойка приняла сторону Барилла; прачка, закричав, что стоит колотить того, кто не в свои дела суется, присоединилась к галлу; невольницы, делавшие сыр, также покинули свою работу. Кухарка, вооруженная вертелом, старалась разнять подравшихся.

Произошла одна из потасовок, почти ежедневно повторявшихся в кухне Аврелия Котты, который напрасно хлопал в ладоши, призывая своего слугу, напрасно кричал и ругался в постели.

Дочь, занимавшаяся приведением в порядок одной из кладовых, чтоб кончить приказанное ей дело до пробуждения отца, случайно проходя мимо его спальни, услышала зов.

Грозный господин, опираясь на толстую палку, вошел в кухню вместе с Аврелией.

При знакомом стуке палки об пол все руки мгновенно опустились, все уста онемели, все лица побледнели. Рабы и рабыни вытянулись, точно солдаты на учении, началась господская расправа.

— Все виноваты! всех бить! — мрачно произнес старик, грозя своею палкой, — Барилл, бей Бербикса и всех по очереди, а потом Бербикс тебя прибьет.

Никто не пробовал ни оправдываться, ни просить пощады — это только прибавило бы побоев.

Отколотив с удовольствием Бербикса, прачку и некоторых других, Барилл был вынужден бить и тех, кого любил: бабушку Эвною, защищавшую его судомойку, ни в чем не виноватых ребятишек; несчастному невольнику было грустно; он боялся потерять их дружбу. Слезы навернулись на его глаза.

Очередь дошла до раненой Катуальды. Влюбленный сириец не вытерпел, бросился к ногам неумолимого господина.

— Я не могу ее бить, господин!.. за что ее бить? вся наша драка произошла оттого, что Бербикс ее ударил поленом, а я защитил. Она ни в чем не виновата. Если б не я, Бербикс убил бы сестру свою до смерти и лишил бы тебя хорошей рабыни.

— А тебе какое дело до этого? — возразил Котта, — если б он ее убил, я прибил бы его палкой и сослал бы на целый месяц в цепях огороды копать. Бей же Катуальду, не то я велю Бербиксу бить тебя и всячески истязать.

Аврелия плакала все время, отвернувшись от ужасной сцены.

— Барилл, прибей меня, — тихо проговорила Катуальда, — я не хочу, чтоб ты страдал за меня!

Господская палка поднялась над ней в руках Барилла…

— Какая бесполезная жестокость! — раздался в кухне звучный, приятный голос.

Все увидели Сервилия, стоявшего у входной двери. Никем не замеченный пожилой помещик внимательно следил за всеми подробностями виденной им сцены, как бы стараясь проникнуть в душу каждого из участников и изучить его характер.

Мысли Котты мгновенно изменились.

— Мой дорогой, почтенный сосед! — радостно воскликнул он, пожимая протянутую руку, — какого бога благодарить мне за твое столь раннее посещение?!

— Прекрасная Люцилла сообщила мне о твоей внезапной болезни, почтенный Котта, и я поспешил навестить тебя, — ответил Сервилий, — я хочу также кое-что купить у тебя.

— Если хочешь купить — избегай торгашей; торгаш всегда старается обмануть, покупай все у соседа, что можно. Пойдем в триклиний.

Старики ушли из кухни; Аврелия, понурив голову и продолжая плакать, тихо пошла оканчивать работу в кладовой.

Барилл остановил за дверью Катуальду, весело побежавшую за своею госпожой, и спросил:

— Катуальда, ты на меня не сердишься?

— Из-за каких пустяков? — равнодушно спросила его невольница, стараясь освободить свою удержанную руку.

— А за то, что я чуть не прибил тебя.

— Да ведь это уж не в первый раз. Какие твои побои, Барилл! ты и бить-то не умеешь. Вот мой брат, — так после его трепки не опомнишься!

— Так ты не сердишься?

— Не сержусь, потому что не за что.

Она хотела уйти, но молодой человек притянул ее к себе и, прошептав ей на ухо стихи из вызубренной им поэмы:

хотел привести в исполнение строфу Сервилия, но Катуальда с хохотом увернулась от своего обожателя и, вырвавшись, убежала к Аврелии в кладовую.

Аврелия плакала; Катуальда смеялась; помогая одна другой, они скоро кончили свое занятие и, взяв лейки и ведра с водою, отправились в сад поливать цветы.