Чуть позже я понял, что ситуация очень некрасивая. И деликатная. Пофиг, что там случилось в жизни у несчастной балерины — но надо было что-то решать. Яогаи были вроде как местной государственной тайной, поэтому так просто сказать ему «знаешь, чувак, твою невесту поглотила инопланетная тварь, так что ничего тебе не светит» — я не мог. Другую легенду надо было бы придумать…

Я успел об этом уже забыть и заработаться — уже на кухне, закуски резал, как вдруг Дзянь увидела что-то в зале и убежала. Я доделал дела через минут десять и вышел в зал.

А там Дзянь спускалась с лестницы под ручку с Серебристой Порослью, о чём-то оживлённо беседуя. Та была свежевымытая, в чистом цветастом халатике, в пушистых тапках-зайках, а на лице — косметическая маска. Оставшиеся после обеда мужики прыснули со смеха, кто-то даже достал телефон и принялся фотографировать.

Я ожидал, что сейчас будут разбирательства и мордобой по поводу попытки бабули Хо отравить принцессу яогаев, но та, похоже, или забыла, или не предала этому такого значения.

— Серебристая Порослью теперь не боится воды и гигиенических процедур! — громогласно известила моя невестушка, затем прошагала к кассе и звонко хлопнула ладонью о стол. — Серебристая Поросль требует еды.

— Тише, тише, — сказала Дзянь. — И говорите, о великая, о себе в первом лице: «я требую еды».

— Я требую еды. Лапши. Я знаю, что за еду в человеческих харчевнях полагается платить звонкой монетой, а не отбирать еду у трактирщиков силой. Поэтому я заплачу в знак особого расположения.

Она подняла ладонь. Под ладонью лежала золотая монетка — незнакомая, небольшая и плоская, но при первом же взгляде стало ясно, что грамм-два чистого золота там тоже было.

— Ого. Ничего ты зажиточная, голубушка, — сказала бабуля Хо. — Ну, давай тогда, оставайся, налью сейчас лапшички.

— Бабуля Хо! — возмущённо воскликнула Дзянь. — Тут лапшички за такие деньги…

— Цыц! Мала ты еще, советы мне по тонкому исскуству ценообразования давать! Потом разберёмся, — сказала она вполголоса, а затем снова обернулась к моей «невестушке». — Скажи-ка, красавица, а много у тебя таких вот штук.

— Не меньше числа пальцев рук и ног, — легко сообщила Серебристая Поросль.

— Это хорошо, хорошо, — задумчиво произнесла Бабуля Хо. — Значит, так. Это ты много заплатила. Хватит… на два дня кормёжки.

Дзянь нахмурилась. Бабуля, конечно, не стала совсем уж обирать Серебристую Поросль, но явно преувеличила стоимость своих блюд. Точного курса золота я не знал, но прикинул: такой суммы хватило бы на пару недель трёхразового питания, не меньше. И это в не самой дешёвой бабулиной лапшевне!

— Сере… Я рада, — кивнула Серебристая Поросль и вздёрнула носик. — Надеюсь, что старуха Хо не станет больше травить своих посетителей золотой ци!

Бабуля Хо монетку спрятала и расплылась в довольной улыбке — и даже беззлобно как-то, скорее, с лёгкой издёвкой.

— Ох ты какая! Значит, поняла всё?

— Всё поняла! Это было коварно, но объяснимо — ведь Серебристая поросль явилась без приглашения и не заплатила. Считаю, что слово старухи Хо что-то значит, и эта сделка имеет значение! — в завершении принцесса надменно кивнула и уселась за ближайший столик.

Спустя какое-то время сняла маску, скомкала и бросила на пол.

— Думаю, что довольно гигиенических процедур.

Я заметил, как двое оставшихся «олимпийцев», и так подслушавшие разговор, тут же зашептались, когда увидели лицо принцессы. Один достал телефон и украдкой сфотографировал. Вот же мерзавец! Сдать нас тому белорубашечнику хочет, что ли?

Я посчитал, что пытаться предотвратить это будет себе накладнее. Ещё и нарвусь на проблемы и непонятки, а мне как-то очень понравилось у «олимпийцев» на стадионе бегать, да и парочка знакомых уже из их шайки было. Уж лучше я потом с белорубашечником сам перетру…

Да уж. И Сян надо перетереть… и с этим. Вот же Янсен, зараза! Это всё из-за него! Если бы я его тогда не послушался и послал куда подальше — не было бы никаких проблем с яогаями. Ну, ничего не поделать.

Занялся на время делами, а бабуля, принеся нашей гостье здоровенную порцию, позвала меня в сторонку.

— Иди-ка прогуляйся. Тебе я больше доверяю, внучек, чем негоднице Дзянь, потому держи. Сходи-ка к оценщику Ли, он в конце ювелирного ряда, там маленькая такая зелёная вывеска…

И сунула мне монетку в руку.

— Помню, ага. Это который всегда берёт три стакана мангового сока?

— Он самый. Он обманывать не станет. Пущай проверит золото на пробу и цену назовёт. Если нормально — обменяй на эпикоины, или на новые хотя бы.

— Ага, — я тут же снял фартук и зашагал к входу.

— Половину мне — половину в кассу! — крикнула, когда я уже был на пороге.

— Да ну, не много ли?

— Нормально! Заслужил… жених.

В общем, прогулялся до того самого оценщика Ли. Старик вертел-вертел монетку, глаза вспыхивали синим цветом, куснул на зубок, взвесил, потом резюмировал:

— Девятьсот девяносто девять. Высшая проба. Ты же от бабули Хо, тот самый Чан Гун?

— Тот самый.

— Эх жаль… не получится тебя нагреть, да? Шесть с четвертью эпикоина. Ну или по сегодняшнему курсу… семьсот двадцать сити-коинов.

В общем, я угадал — три недели трёхразового питания у бабули. Или полторы недели моего оклада. И таких у принцессы яогаев было двадцать штук. Мда… Круто, конечно, но каким-то альфонсом себя почувствовал.

Что ж, я согласился на обмен. Взял в разной валюте, тут же по дороге закинул на свой счёт «для завтраков»… А потом прошёл мимо массажного кабинета Сян, и снова крепко задумался.

Признаться? Но как?

Во всех серьёзных произведениях восточной литературы в таких случаях полагалось идти к учителю — это я и сделал, завернув в школу Надзирателя Ди.

Сперва он меня заставил побегать полчаса, а затем крепко поколотил бамбуковыми палками, правда, и я был в ударе — пару раз сумел его достать.

После, в раздевалке, осторожно начал разговор.

— Скажите, учитель… у одного моего друга есть проблемы с прекрасным полом.

— Оу… Бывает. Но категорически не советую идти к Хон-Цзы и тому подобным прохиндеям. Пилюли и вся эта ваша… то есть наша народная медицина мало тому помогает.

— Да нет же! У… моего друга с этим дела обстоят вроде бы более-менее нормально. Проблема другого плана. Есть, скажем, две девушки. Точнее — даже три.

Надзиратель Ди присел рядом со мной и внимательно посмотрел.

— Если твой друг рассказывал тебе — то давай, подумаем, чего уж. Хотя я и сам догадываюсь.

— К одной мой друг испытывает…

Тут я замялся.

— Любовь, хочешь сказать?

— Вроде того. Не знаю. Светлое чувство, в общем. Он мне сам на этот счёт не распространяется. К другой — интерес сугубо-природный, такой, знаете, по характеру совсем не нравится, но хочется иногда то ли отшлёпать, то ли в койку бросить.

— Ну… не скажу, что понимаю твоего друга, но допустим. А третья?

— А третья… На третьей приказано жениться.

Бровь надзирателя Ди вопросительно поднялась.

— В общем, очень сложные дипломатические ситуации. Династические, я бы даже сказал. И, возможно, выходящие за пределы нашей… обыденности. И если не жениться — всё будет сильно плохо. Не только другу.

— Ты… то есть твой друг — уверен? — учитель нахмурился. — Прямо-таки династические. И выходящие за пределы обыденности?

— Ага. Причём там всё вообще сложно. Есть какой-то старший муж, который…

Оп. Это я зря ляпнул.

— Яогаи, что ли⁈ — тут же вскочил и прогремел Надзиратель Ди. — Что ж ты сразу не сказал!

— Ну вот так вот, блин. Там распоряжение мэрии. Говорят, что оно тут всё легально.

Надзиратель Ди заложил руки за спину и принялся ходить из стороны в сторону.

— Это очень, очень плохо. Не завидую, блин, твоему другу. Ситуация по шкале хреновости — десять из десяти.

— Ага.

— У меня, в общем, плохие новости для твоего друга. Если… скажем так, если ситуация не изменится в ближайшие полгода. Если не появятся новые игроки на шахматной доске. И если городская администрация так считает нужным — а я хоть с ними и не согласен в девяти из десяти случаев, но тут прислушаюсь. То у твоего друга один единственный вариант.