— Ага, спасибо, браток! Не скучай здесь!

Коля направился вверх по лестнице на танцплощадку, откуда должен был попасть на другую лестницу, ведущую на второй этаж. Только там полы помыли, а вот высохнуть они не успели. Глаз так сильно торопился, что не учёл этого. Он поскользнулся и упал, приземлившись на свою пятую точку, при этом громко выругавшись. Хорошо, хоть протез не вылетел. Афоня услышал его ругань, чему был очень рад.

— Эй, Глаз! Там полы помыли, будь аккуратнее! — проявил он участие.

— Своевременность — залог успеха, — прошипел Коля, поднимаясь на ноги.

Встав, он пошёл дальше, но уже не быстро. Поднявшись в кабинет руководителя, Коля обнаружил, что того нет на месте.

— Это что ещё за нахрен⁈

Глаз уже готов был порвать его на месте. Как какой-то терпила посмел проявить такое неуважение к самому Стеклянному Глазу? Коля достал пистолет и уже приготовился выстрелить, как у него за спиной раздались шаги. Глаз развернулся, готовый выстрелить, но зашедший его опередил. Выстрел незнакомца раздробил пальцы Коли. Он успел выстрелить, но промахнулся. Тогда Глаз полез в карман куртки и достал оттуда свою позолоченную фигурку доллара, которая уже успела неоднократно спасти его никчёмную жизнь. Но человек выстрелил снова, выбив артефакт, последнюю надежду из последней целой руки Коли. Вот теперь, чувствуя, как его руки скрючило в дикой боли, а кровь запачкала его куртку, Глаз согнулся, а потом сел на колени.

— Ты хоть знаешь, кто я такой? — прошипел он, даже не глядя на стрелявшего. — Тебе это не сойдёт с рук. Уже вечером тебя выловят в Неве с отрезанными конечностями.

Незнакомец в чёрном костюме-двойке сел на корточки в полутора метрах от

Стеклянного Глаза. Он заговорил, когда их взгляды встретились.

— Знаю. Ты — Николай Щербинин, две тысячи первого года рождения. Неоднократно судим за кражи, разбойные нападения, мелкие хулиганства. Так вот, дружок, жить тебе осталось менее двух минут. Приговор тебе вынесли и твои и, скажем так, не твои. Считай это расчётом за все твои грешки и перед братвой и перед государством.

— Нет… Нет! Я не верю! — завизжал Глаз, — Не верю! Всё не может закончиться вот так!

Незнакомец поднялся, а потом направил свой пистолет на рыдавшего Колю.

Раздался выстрел, оборвавший его никчёмную жизнь.

— Что ж, Громов Максим. Полагаю, Вам интересно, с какой целью я Вас сюда сегодня позвал? — хмыкнув, поинтересовался Якобсон. Было видно, что он в какойто степени ехидничал.

Меня вообще почему-то не покидало ощущение, что этот Якобсон относится ко мне примерно также, как я относился к своим ребятам, когда они только попали «на работу» ко мне. Вот эта едва прикрытая за вежливостью снисходительность, приправленная щепоткой брезгливости. Он явно считал себя как минимум на одну ступень эволюции выше, чем я.

— Было бы неплохо, — спокойно ответил ему я. Явно он сейчас не планировал обсуждать со мной криминальные дела. В итоге я оказался прав. Пока тоже притворюсь вежливым, а то мало ли я ошибусь.

— Это твоя группа, в которой тебя назначили старостой. Можешь сказать мне спасибо, я подсуетился в этом вопросе, — вытащив из папки лист бумаги, этот утырок протянул его мне.

М-да. Я ещё даже своих одногруппников не успел увидеть, а они меня уже избрали своим старостой. Я, подхватив протянутое «подношение», мельком просмотрел имена и фамилии всех учащихся на моём потоке одногруппников. И теперь, волей одного криминального элемента, а одновременно с этим и преподавателя магического университета, куда поступил, я стал в ней старостой. Да и вообще кто он такой? И в криминале его рожа и во властьимущих кругах! И бизнес у него и должность в Академии! Как говорил мой папа: и швец и жнец, и на дуде игрец.

— И на кой чёрт мне весь этот геморрой? — помахав листом бумаги в воздухе, поинтересовался я. — В журнальчиках отмечать, в деканат бегать…

— Попрошу не выражаться в стенах академии, — сморщившись, будто сожрал кислый лимон, попросил Якобсон. А он — эстет, однако!

— Хорошо. Почему я должен заниматься подобными делами? — перефразировал я свою формулировку.

Когда-то давно меня едва не избрали в школе старостой класса. Но я занял тогда только второе место. Потом, помню, мама мне полвечера выносила мозг, что мне это всё ни к чему и не надо лезть во все эти дела. А ведь я тогда только в пятом классе учился… Ужас, конечно…

— Потому что ты лучший по оценкам на потоке, а также единственный кандидат, которого одобрил не только педагогический состав, но и большая часть твоих будущих сокурсников, — спокойно объяснил мне сидевший передо мной мужчина.

Ну, вообще блеск! То есть зарвавшиеся аристократы решили спихнуть на меня всю грязную работу, оставшись при этом в стороне. Да, выбрали меня, чтобы их не выбрали. Ну ничего! Я устрою ещё им «сладкую жизнь». Да и вообще какие оценки⁈ Учёба не началась даже. За вступительные экзамены?

— Допустим, я согласен, но что я с этого поимею? — намекая на какие-нибудь преференции, спросил я. — Или, выражаясь более официальным языком, что я получу?

— Уважение одногруппников и лояльность многих педагогов. В том числе и твоего скромного куратора, — обведя себя рукой, явно намекая на личность этого самого куратора, пояснил Якобсон.

— Круто! Всегда мечтал о таком, — съехидничал я. Не, ну серьёзно, на хрена мне сдался весь этот геморрой? Своих дел полно. Плюс макак нужно тренировать, чтобы они, наконец-то, эволюционировали в подобие человека. — А что, прибавки к стипендии не будет?

В глазах Артура сверкнуло непонимание. Как будто он впервые услышал слово «стипендия».

— Я бы на твоём месте так не ехидничал. Сам скоро всё поймёшь. А что такое 'стипендия? — резонно заметил будущий куратор.

Тут уже я оказался в тупике. Вроде все знают, что это такое. Благо, Артур сам решил сменить тему.

— Но сейчас мы говорим не об этом, — добавил он, барабаня пальцами по столешнице.

— О чём же тогда? — прищурившись, спросил я, догадываясь, что запросит этот утырок. И не прогадал.

— Всего лишь малость — присмотреть за своими одногруппниками, чтобы не происходил бедлам, — хмыкнув, ответил мне Якобсон.

— Я — не стукач, — резко отрезал я, понимая, куда он клонит.

Судя по очередному огоньку в его глазах, этот человек очень не любит, когда ему отказывают.

— Ты меня не понял, — зло прошипел «педагог». Кажется, я немного вывел его из себя, или, во всяком случае, чем-то задел. — Я лишь сказал, чтобы ты присмотрел за ними. В случае проблем — разберись. Это же по твоей части, — явно намекая на мой обезьянник, который он собственноручно недавно разнёс, добавил он.

— Какое заманчивое предложение! Так и хочется отправить его по известному адресу, — хмыкнув, отметил я. Не собираюсь я за даром нянчиться с избалованными детишками аристократов.

Но Якобсон не был бы Якобсоном, если бы не предусмотрел такой вполне предсказуемый исход диалога.

— Во-первых: скоро ты сам будешь вынужден заниматься этими вопросами без моей указки. Уж поверь. Ну а во-вторых: сделаю для тебя небольшое исключение в виде отдельных преференций. Вдруг ты не сможешь по тем или иным обстоятельствам присутствовать на занятиях или экзаменах. Понимаешь, о чём идёт речь? — поинтересовался он, уперев руки в подбородок.

— Предельно, — кивнув, согласился я. Ну вот, теперь я вижу хоть какую-то выгоду от этого предложения. Тем более сам недавно размышлял как действовать в случаях «крайней» необходимости. А решение — вот только что само мне в руки упало.

— Вот и отлично. Тогда можешь идти, — кивнув своим мыслям, сказал Якобсон. —

Кстати, будь сегодня вечером на связи, — добавил он, когда я подходил уже к двери.

Очевидно, хочет предложить какую-нибудь грязную работу. Во всяком случае, его работа более безопасная для жизни и здоровья, чем у того свиноборова Шатуна.

— Хорошо, — ответил ему я, закрывая за собой дверь и направляясь к лестнице.