И, наконец, Роман создал водную нить, и запустил ее в обруч. Тот ожил.

Теперь четыре колдуна смотрели на свое творение и не могли решиться.

– Может, на Максимке испытать? – спросил Слаевич и хихикнул.

– На тебе, – огрызнулся Костерок. – На тебя эту дрянь уже надевали.

– На меня нельзя. Я распадусь, – тут же нашелся Слаевич. – А без Чудодея вам меня не собрать, убогим.

Тогда все посмотрели на Романа. Тот пожал плечами. Как говорится, инициатива наказуема. И надел обруч себе на голову. Несколько секунд он сидел неподвижно. Ничего не происходило. Потом будто кто-то взял его за руку и повел за собой. Остальные тоже пошли. Роман уверенно шагал по Ведьминской. Будто знал, куда идет. Было еще темно, горели фонари. Роман дошел до пустынном участка, обнесенного с трех сторон забором. Остановился. Заглянул внутрь. Пустой участок. Щебень, мусор, грязь На ступенях недостроенного дома совсем недавно умер Чудодей. Роман подошел к крыльцу. Стал подниматься.

– Не делай этого! – крикнул Данила Большерук.

Но было уже поздно. Роман поднялся еще на одну ступеньку и исчез.

Перед ним плескались светлые воды Беловодья. Поднимались, опускались, в такт пульсировала кровь в висках, и боль, возникая где-то в темени искрами, пробегала по затылку и спускалась к плечам. Колдун не мог понять, отчего это – то ли само Беловодье так влияет, то ли воздействие обруча сказывается. В первый раз было иначе. Впрочем, как все было при первом посещении, господин Вернон сказать точно не мог: он не помнил Беловодья, а видел лишь колдовской сон о нем.

Роман поднял руки, собираясь снять обруч…

– Не делайте этого! – раздался сзади голос.

Роман обернулся. Гамаюнов. Ну, конечно – не ушел он никуда. В граде волшебном своем пребывает. Роман видел Ивана Кирилловича вроде как смутно. Перед глазами рябило и плыло. Обруч давил.

– Не снимайте, – повторил Гамаюнов, приближаясь. – Умрете.

Роман и сам это понял. Только что. А еще понял, отчего умер Чудодей. Он создал – книжно-колдовски – себе ожерелье и обруч, и решил войти в Беловодье. Но то ли силы не хватило, то ли не выдержал и обруч снял, но как бы там ни было, он умер, шагнув в неизвестное.

– Я же закрыл Беловодье. – Роман прищурился – так смотреть на Гамаюнова было проще, и перед глазами больше не рябило. – Запер и ограду, и комнату. Значит, и Сазонов может пройти? Он здесь?

– Был, но тут же ушел. Знал, что вы появитесь следом.

– Куда ушел? Где он может выйти? В Суетеловске?

– Этого не знаю.

Роман обошел замкнутый круг. Заглянул в усадьбу. В комнате, обитой красным штофом, картины по-прежнему являли серые изнанки холстов. И неудивительно. Зачем Сазонову эта дверь, если он с помощью обруча теперь может выскочить где угодно. А Беловодье для него теперь – всего лишь место, где можно оттолкнуться для прыжка.

Роман подошел к краю внутреннего ледяного круга. Потом махнул рукой. Ледяная дорожка пролегла к церкви.

– Куда вы? – кажется, Гамаюнов испугался.

– Хочу доделать то, что начал Стен.

Роман зашагал к церкви. Иван Кириллович за ним.

– Вы уверены?..

– Да.

Роман не оборачивался. Гамаюнов не отставал и говорил в спину:

– А если Сазонов захочет завладеть?

– Не сможет. Это – не его. Не ваше. И не мое.

Они вошли в церковь.

Иван Кириллович оглянулся.

Роман прошел к иконостасу. Остановился. Вновь пошел, замыкая круг. Потом поднял руку, сжал кулак. Зеленый камень на перстне стал светиться. Все сильнее, сильнее. Зеленоватый свет заливал уже всю церковь. Еще шаг, и еще. Роман щурился, гримасничал – свет нестерпимо резал глаза. И вдруг – будто удар – белым сиянием, но не в глаза, куда-то глубже, под черепушку, и внутри – тоже вспышка, – и свет прошел сквозь, и все погасло.

Церковь была. Точь-в-точь такая же как прежде. Но Роман знал, что другая. Гамаюнов покачал головой, скорее осуждающе, чем восхищенно. Потом лицо его дернулось, шевельнулись мягкие лиловые губы. Иван Кириллович вскинул руки и отогнул ворот свитера. На шее сверкало водное ожерелье.

– Мы вернулись назад на несколько лет, – сказал Гамаюнов. – Судя по всему. Зачем?

Роман тронул подбородок. Шрам, оставшийся после схватки с Колодиным, исчез.

– Вы не поняли? – Роман передернул плечами. – Вы создали ограду Беловодья из ожерелья Стена, вы заставили его отдать все силы – или почти все – чтобы поддержать ваш город мечты. И вы думали что после этого создаете что-то свое? Смешно, право! Стен хотел оградить наш мир от фатальных ошибок. Это его мечта. Беловодье дает возможность вернуться назад и начать все сначала.

– А если я вновь окажусь в будущем, ожерелье будет при мне?

– Думаю, что да.

Гамаюнов колебался. Он хотел что-то сказать, но не знал, стоит ли. Потом все же решился.

– Знаете, это не Алексея мечта. То есть и его – тоже. Он сделал… Но… Я точно не знаю, чье это вообще.

Роман ощутил смутную тревогу. Огляделся. Поднял голову. Вместо потолка – фиолетовое, полное звезд небо. Звезды не такие, как на земле. Крупнее и как будто ближе. Созвездия не знакомы.

– В прошлый раз, – сказал Иван Кириллович очень тихо, – все было иначе.

– Он говорил: «То, что было задумано в начале века, начато в его середине, в чем разочаровались к исходу тысячелетия, мы наперекор всем пессимистам воплотим», – повторил водяной колдун слово в слово сказанное Стеном. – И мотнул головой вверх. – Вот она, дорога к звездам. Иди – не хочу. Так?

– Не знаю. Я из церкви не выйду. И вам не советую.

– А до того выходили?

– Нет.

– И Сазонов не выходил?

– Нет. Хотел. Но не смог… не решился.

– Тогда вернемся, – сказал Роман. – Любой храм – это дверь, и открывается он не по воле людей.

Юл спал. Роман бесцеремонна сдернул с него одеяло.

– Ну, что такое? – Мальчика завозился, пытаясь нащупать одеяло рукой. Не удалось. – Спать хочу.

– Как ты открыл эту дверь? А?

– Да чего тут такого? Вошел, и все. – Юл нашарил одеяло, натянул.

– Откуда перстень?

– Я ж сказал, дядя Гриша сделал. Ювелир-хулиган. – Юл отбросил одеяло, сел на кровати. – Ну, что надо-то? Я спать хочу. Отдохнуть не дают.

Мальчишка смотрел вызывающе, дерзко. Боялся. И правильно. Перстень-то у него – простой ключ, навряд ли дядя Гриша, пока его варганил, защитные заклинания шептал.

– Надя в Суетеловск приезжала? – Юл кивнул. – Ожерелье срезала и тебе отдала? – Вновь кивок. – А как его в перстень поместили?

– Дядя Гриша закатал.

– Как?

– Чего тут сложного?! – пожал Юл плечами. – Взял и закатал. Просто закатал.

– В Беловодье ты из Темногорска прошел? Или из Суетеловска?

– Из Суетеловска. Там таких дыр полно.

– Откуда у тебя обруч? Не мог же ты его сделать…

– Мне Надежда подарила. Сказала, что он ей не нужен. И отдала.

Выходило, что обруч сазоновский. Но Юл его сам на голову надел. Добровольно. Важно это или нет? Может, и важно. К тому же заклинаний подчиняющих над ним никто не шептал. Получалось, что обруч сам по себе не опасен. Важно, как его использовать. Роман покачал головой, то ли восхищенно, то ли осуждающе. Отчаянный парень. Хулиган.

– Из церкви не выходил? – Роман и так знал, что нет. Но не хотел показывать, что знает.

– Нет. Я сразу понял – одному нельзя. Сгину. Да ты не расстраивайся! Ну, так вышло! – Юл схватил Романа за руку. – Я прошел первым случайно.

– Случай тут ни при чем. – Колдун улыбнулся.

Ну что ж, так и должно быть: ученик обставил учителя. Учителя такое должно радовать. И Роман радуется. Хотя и тревожится – тоже. Многому ли он Юла выучил? Двум заклинаниям. Маловато, чтобы сражаться с таким колдуном, как Сазонов. Да и не претендовал никогда Роман на роль учителя. Просто жил как живется, колдовал, как умел. Иногда делал сверх возможного. Юл на него смотрел. Роман вдруг понял, что с момента их встречи он всегда ощущал на себе взгляд Юла. Даже когда того не было рядом.