— О-о-о нет... Опять он! — повторил недавние слова Ле Мортэ начальник Полицейского Управления.— Так я и знал, что он не успокоится!

— Ваш клиент? — заинтересовался Герхард.— Вроде я его знаю.

— Наверняка знаете. Это Захария Штуц — неофициальный глава цеха торговцев зерном. Та еще заноза в заднице. Прошу меня извинить, ваше преосвященство.

— Ничего, ничего. Мне и не такое доводилось выслушивать на заседаниях курии. А в чем его беда?

— В излишней хитрости! — проворчал полицейский.— Считает себя самым умным.

— Так что же у вас за беда? — невольно повторила вопрос Пузорини королева.

— Это не только моя беда, хочу заметить! Если полиция не выполняет своей работы — это, хочу заметить, беда для всех подданных! Никто не может чувствовать себя в безопасности, если полиция вместо защиты честных граждан насмехается над ними!

— Вы действительно насмехались над ним? — спросил Герхард начальника полиции.— Очень опрометчиво. Этот человек весьма влиятелен.

— Да никто над ним не насмехался! Он явился ко мне с совершенно нелепым делом...

— Обнаружив кражу, я сразу поспешил к начальнику Полицейского Управления Бублинга. Десять мешков пшеницы — это, хочу заметить, не шутка! Это даже для меня не шутка!

— И что вам ответил начальник полиции?

— Он начал задавать какие-то бессмысленные вопросы! — всплеснул руками купец.— У меня даже сложилось впечатление, что он в чем-то подозревает меня!

— А в чем вы его подозреваете? — немедленно поинтересовался Пузорини.

— Сами посудите ваше преосвященство! Этот Штуц прибежал ко мне ни свет ни заря, заявил, что его склад обокрали. Ну человек он и впрямь влиятельный, так что я сам выехал к месту преступления. Осмотрел я его, значит... Не Штуца, а место преступления, я имею в виду... А место это — склад этого самого Захарии Штуца. И вроде как украли у него десять мешков пшеницы. Только вот загвоздка — ключ от склада есть только у самого господина Штуца. Замок я осмотрел — хороший замок, из самых новых и надежных, у нас такие в тюрьме на камеры с ворами-домушниками вешают. Пока ни один взломать не смогли. А на этом даже следов нет — ни царапин тебе, ни надпилов, значит. Конечно, могли копию ключа сделать. Но сам же Штуц божится, что ключ никому не давал. А главное — у него вокруг склада забор, через который и налегке-то запросто не перелезешь, а уж где там десять мешков перетащить?! А на воротах охрана. Я их допросил — ничего они не видели. Воры просто взяли эти десять мешков и растворились в воздухе. В запертом сарае. Но что самое интересное, мешки-то я потом обнаружил!

— Да? — Тут заинтересовался даже я.

Пустые мешки с клеймом Штуца. Но не внутри склада. А за оградой. И порядком втоптанные в грязь — словно их пытались спрятать! И вот скажите мне — зачем было бы их прятать кому-то, кроме самого Штуца?

— С одной стороны, ваши подозрения весьма обоснованны,— задумчиво произнес Герхард.— Но, с другой стороны, он же сам хозяин этого зерна. Зачем ему имитировать воровство у самого себя? Он же ни перед кем не отчитывается.

— Кто его знает! Может, хочет потребовать компенсацию с охранников или даже с Полицейского Управления!

— Не смешите, ей-богу! Он солидный торговец, для него эти десять мешков — капля в море. А вот такая неприличная суета может сильно подмочить репутацию, Он просто сам еще не понял этого, а значит, происшествие и впрямь было для него шоком.

Я молчал, слушая разговор вполуха. Что-то в этом происшествии зацепило в моем мозгу невидимые крючочки и начало вращать колесики и шестеренки. Я еще толком не понимал, что именно привлекло мое внимание, но уже насторожился. Купец, к сожалению, больше ничего интересного не рассказал. Как и несколько последовавших за ним просителей. Вообще солнце клонилось к закату, толпа просителей поредела, среди зрителей вовсю сновали продавцы пирожков и семечек. День Открытых Дверей явно близился к завершению.

И тут с улицы донеслась отборная ругань. Ругалась женщина, и, судя по стремительно нарастающей громкости, женщина эта не менее стремительно приближалась к дворцу. Сколившиеся у входа зрители заоглядывались и инстинктивно прянули в стороны. И вовремя! В следующий момент наименее расторопные были сметены с ног, словно кегли. В зал ворвалась настоящая валькирия, как их изображали в древних мифах. Высокая, выше большинства мужчин, сложенная мощно, словно молотобоец, она оглядела зал, мрачно сверкнула глазами и зашагала к трону. Нельзя сказать, чтобы она двигалась очень быстро, но в походке была такая неумолимая целеустремленность, что стражники нервно перехватили мушкеты на изготовку. Однако «валькирия» не собиралась сносить трон или нападать на королевскую чету. Резко остановившись в положенном месте, она выкинула вперед руку и провозгласила трубным голосом:

— Вот!

— Ух! — выдохнул Герхард.— Впечатляет!

— Да уж,— подал голос кардинал.— Мне сразу вспомнился тот момент из Библии, когда Самсон рушит дворец.

— Что это... — Анна, похоже, совершенно не потеряла присутствия духа.— Вернее, кто это?

Все присутствующие с интересом разглядывали тщедушного мужичка, которого «валькирия» держала за шиворот в вытянутой руке.

— Я больше не могу! — вдруг разрыдалась «валькирия», отпуская свою жертву и закрывая лицо руками.— Не могу! Сволочь! Мерзавец!

Мужичок, к которому явно относились эти нелестные эпитеты, поднялся с пола и, сохраняя остатки достоинства, поклонился королевской чете.

— Позвольте представиться — Зигфрид...

Наверное, не мне одному в этот момент пришла в голову мысль, что мифы здорово приукрасили действительность. Впрочем, мужичок продолжил, рассеивая наваждение:

— Зигфрид Штрипка, к вашим услугам, ваши величества!

— Э-эм, так что, собственно, произошло, господин Штрипка? Что так расстроило эту женщину?

— Это моя жена — Генриетта. На самом деле сущий пустяк и недоразумение, ваше величество! Не стоит вашего внимания! Просто женщины все так драматизи...

— Сволочь! — Рука, которая могла бы конкурировать по мускулистости даже с рукой Андрэ, метнулась к несчастному, и тот, закатив глаза, мешком повалился на пол.— Пьянь!

— Ну вот, я уже боялся, что будет скучно,— прокомментировал начальник полиции.— А тут убийство.

— Да нет, живой,— не очень уверенно возразил Герхард.— Она его вроде открытой ладонью шлепнула... О, смотри — шевелится! Значит, живой.

— Может, это судороги?

— Ваше величество,— утирая слезы, наконец заговорила Генриетта,— это же невозможно так жить! Когда я выходила за этого пропойцу, он был вполне приличным человеком! Употреблял, конечно, но только по праздникам. Никаких излишеств. Был уважаемым человеком, работал в архиве. Особого богатства в доме не было, но жили в достатке. А потом словно с цепи сорвался, пес шелудивый! Пил в два горла! Со службы его выгнали, так он у меня все заработанное честным трудом отбирать стал. А мне заработок тяжело дается, это он думает, что легко паромщиком на реке работать! А! Да ни о чем он не думает! Когда вещи стал из дома пропивать, тут я и не выдержала — сказала, прибью. Чтобы не мучился и меня не изводил! Он вроде испугался, притих. А сегодня опять нажрался!

— Да не пил я! — запротестовал, не вставая, Зигфрид.— Ни капелюшечки уже целую неделю!

— А кто с крысой разговаривал?! Представляете, ваше величество, захожу в дом, а он стоит на полу на коленях! А перед ним сидит крыса — видать, растерялась от такого приема. И эта пьяная скотина что-то крысе рассказывает!

— Крыса? — Анна переглянулась с Андрэ и посмотрела на ширму, за которой, как она знала, прятался я.

— Вот именно! — горестно вздохнула «валькирия».— допился, скотина, до белой горячки. Не могу я больше так жить, ваше величество! Дайте мне королевское дозволение на развод — иначе в церкви не разрешают разводиться. Не доводите до греха, ведь иначе убью его, паразита.

— Вот что, дорогая Генриетта, дозволение я тебе, конечно, дам. А вот с твоим мужем мне нужно поговорить, так что я его на время заберу.