– Канат в машине есть? – спросил шепотом.

– Имеется. Мало ли какое хулиганство…

– Принеси. Хотя нет, постой! Еще в магазине купи литров пять минералки. Любой.

Дядя Гриша бегом кинулся вниз. Роман поднялся выше, на последний этаж. Чердака в доме не было. Лаз на крышу был заперт на висячий замок. Колдун распылил простенький замок в один миг.

– Стен, тебе придется вниз спуститься, к Маше в «камеру». Это боковая комната, балкона там нет. Придется прямиком с крыши в окно прыгать. Сможешь?

– Думаю, ничего сложного.

Дядя Гриша принес канат.

– Ну вот. Кого на буксир брать будем?

– Наш молодой хулиган будет в окно даме запрыгивать. Стен, у тебя десять минут. А потом я дверь снимаю.

Роман сбежал на четвертый этаж. Подошел к двери, прислушался. Засевшие внутри не ждали посетителе. Колдун приложил ладонь к замку. На пол посыпались ржавые хлопья.

– Я их всех голыми руками душить буду, – пообещал дядя Гриша. – За все их хулиганства.

– Нет, действуем иначе. Как только дверь рухнет, внутрь воду из бутылей плещи. И ты тоже. – Роман вручил Базу бутыль с водой. – Не мешкайте только.

Господин Вернон посмотрел на часы. Время почти все вышло. Тогда он приложил ладонь к дверной петле. Одна, вторая, третья. Все!

– Все! – выдохнул колдун, и дверь рухнула.

Дядя Гриша успел заметить несколько растерянно-удивленных физиономий. Парень в ядовито-зеленой рубашке вскочил с дивана. А потом Баз плеснул водой из бутыли, и всех смыло.

Дядя Гриша жил на окраине Суетеловска, вдали от городского многоэтажного заселения.

Двор у Григория Ивановича был справный. Забор высокий, ворота тесовые, сад на тридцать соток, не меньше.

– Если кому до ветру, то удобства за домом.

Дом новенький, с высоким крыльцом. Внутри все желтело от свежего дерева, никаких обоев – лишь окоренные здоровенные бревна, проложенные сухим мхом. Тепло в доме было и пахло вкусно – сосною.

– Сам рубил, – сообщил дядя Гриша и крикнул: – Танюша, это я. И гости.

– Случилось что?

– Так, как всегда… хулиганство.

Хозяйка встретила гостей в просторном холле (прежде эта часть дома называлась сенями). Увидев, как Баз вносит Машеньку в дом, будто неживую, Танюша выкрикнула кратко: «А-а-а!» – потом будто окаменела, вновь глянула на Машеньку, на серое лицо с синяком под глазом и с запекшимися губами, и вновь закричала. Роман успел ухватить ее за руку и сжать кисть.

– Ничего страшного, Татьяна Васильевна. Прихворнула она, но к утру мы ее на ноги поставим.

Татьяна вмиг успокоилась, провела ладонями по лицу.

– Ничего страшного, – повторила бесцветным голосом.

– Мы тут похулиганим маленько, ты уж не препятствуй, – попросил дядя Гриша. – Поужинать нам собери. А то день очень уж хулиганский выдался.

Татьяна побежала на кухню, приговаривая:

– Щи горячие. Ничего страшного, приболела. Щи горячие.

– Не вздумай так со мной похулиганить, колдун! – Дядя Гриша очень выразительно глянул на Романа. От этого взгляда господину Вернону стало не по себе.

– Через час с нее все слетит, – успокоил Роман хозяина. – Сам утешать будешь.

– Я еще не простил тебе твоего прежнего хулиганства. Ты ж этих скотов смыл в пампасы.

– В соседнюю область, – уточнил Роман. – В лес, в бездорожье. Темень вокруг. Медведи.

– Все равно. Я их на кусочки разрезать хотел.

– Успеете, когда вернутся. Подготовитесь. Тщательно операцию проведете. Со вкусом. Что самое приятное в мести? Предвкушение.

Баз перенес Машеньку в спальню. Положил на кровать. Девушка застонала, но глаз не открыла. Кажется, она даже не понимала, что дома. На бедрах, на боках чернели застарелые синяки, на руках – следы инъекций. На плече ожог – похоже, что о кожу погасили сигарету.

– Баньку, может, истопить? – предложил дядя Гриша. – Эх, как они ее…

– Выйдите, пожалуйста, – попросил Баз. – Я ее осмотрю.

– Помощь нужна? – предложила Лена.

– Хорошо, останься. Остальные – за дверь.

– Жарко тут у меня. Так что тело, что у вас на заднем сиденье лежит, в погреб несите – не в тепле же его держать, – сказал дядя Гриша. – И утопленницу туда же. А то, не дай Бог, выберется из машины и начнет по улице бегать, людей пугать.

Роман и Стен переглянулись.

– Думаете, не заметил, что вы труп в машине везете? Да я не против. Теперь все, что душе и телу угодно, возят. Больше, разумеется, на цветные металлы налегают. С памятника погибшим на войне звезду украли. И буковки. Там фамилия Таниного отца была. А теперь нету.

– Это моя невеста, – сказал Роман. – Я ее домой везу.

– Я не любопытствую. Каждый хулиганит, как умеет. А если не умеет, то другим хулиганить велит.

– Утопленницу лучше в бочке с водой устроить, что под водостоком. Никуда она без моего позволения не денется, – сказал Роман. – А Надю я погреб положу.

– Помочь тебе? – спросил Стен.

– Я сам, – отрезал колдун.

Погреб у дяди Гриши был, как и дом, сделан с любовью, глубокий, сухой и просторный. Из дома был даже свет проведен.

Роман спустился по ступеням, положил Надино тело, завернутое в брезент, на длинную деревянную полку. Для этого банкам с солеными огурцами, грибами и кадушкам с капустой пришлось потесниться. Надя, красавица Надя – и рядом на полке с банками и кадушками. Она бы обиделась. Спящей красавице положено среди цветов лежать, в гробу хрустальном. Спать, чтобы проснуться. А тут, в погребе, тоскливо всю ночь в одиночестве. Роман думал о ней, как о живой. Впрочем, в этом не было противоречия: если колдун успел наложить заклятие льдом до того, как душа покинула тело, то Надя в самом деле может что-то чувствовать. Но если даже душа в тот миг уже отлетела, то все равно покинуть наш мир не могла. И потому здесь, рядом, постоянно наблюдает за ним. Роман вздрогнул и ощутил тяжкую и неясную вину перед любимой.

Он откинул край брезента, всмотрелся в белое, покрытое ледяной корочкой лицо

– Наденька… – Он коснулся ее лица, потом губ.

Надежда моя. Ему казалось, она отвечает что-то. Но очень невнятно, слов не разобрать. Роман вслушался. Нет, ничего. Почудилось. Верно, оттого, что в груди тоска свернулась клубком.

– Ты полежи здесь пока, я что-нибудь придумаю, – пообещал колдун. – Завтра чуть свет в Беловодье поедем. Успеем, клянусь.

Он бы и сегодня помчался, да ребята так вымотались, что едва на ногах держались. Пришлось на ночь в гостях остаться.

Роман поцеловал покрытые льдом Надины губы и вышел из погреба.

В сенях было темно, в щель под дверью пробивался мягкий, неровно подрагивающий свет. Роман вошел. На кухне за деревянным некрашеным столом сидели дядя Гриша с женой. Похоже, колдун пробыл в погребе час или больше, разговаривая со своей Надеждой. А ему показалось – миг один глядел.

Над столом горела лампа под абажуром, именно от нее и шел этот мягкий оранжевый свет. Вокруг все было деревянным, – стол, стулья, лавки, шкафчики, да и сами стены желтели не успевшей состариться древесиной.

Танюша, увидев Романа, вскочила, побежала к колдуну, обняла.

– Спасибо, касатик. Я за тебя молиться буду. – Она троекратно расцеловала Машенькиного спасителя.

– Э, прекрати хулиганить! – крикнул дядя Гриша. – С молодым мужиком при мне лизаться – что удумала!

– Ладно рычать-то! – отмахнулась Танюша и промокнула глаза фартуком. – Ты давай скорей, голубчик, за стол, а то проголодался, верно, – обратилась хозяйка к Роману. – Бледный-то какой! Устал?

– Это он от хулиганства с лица так сбледнул. Хулиганы, они либо краснорожие, вроде меня, либо вот такие белые, как покойники. Ничего, сейчас здоровье нашему хулигану поправим! – Дядя Гриша тут же достал литровую бутыль с прозрачной жидкостью.

Подле хозяина на столе раскорячился пузатый начищенный самовар. Роману показалось, что он провалился куда-то на сотню лет назад. Вон, бронзовый ковшик на столе. На полке – лампа керосиновая, возле нее бронзовая братина, с вытянутым, будто для поцелуев, носиком.