– Нет, ни за что, лучше убейте меня!

Но его просьбу оставили без внимания. Баз зажал ему рот и, как Остряков ни вырывался, окунул его с головой. На берег Остряка-Шарпа вытаскивали уже вдвоем, поскольку тот находился в полуобморочном состоянии.

– Где же свобода выбора?! Я спрашиваю: где ваша хваленая свобода выбора…

Когда Стен погрузился в ледяную воду горного озера, то подумал, что у него не хватит силы выбраться обратно. Но силы хватило. А когда доспехи покрыли его тело, одежда мгновенно высохла. Но все равно Стена продолжала бить дрожь.

– Теперь вы защищены, – сказал Гамаюнов.

Меснер вынул из кобуры «Беретту», проверил магазин.

Проклятый когтистый зверь не давал Стену ни к чему надолго прилепиться мыслями. У него не было даже сил, чтобы разувериться. Но и для веры сил тоже не было. Он принял доспехи как данность, только и всего.

И тут Меснер вскинул руку и дважды выстрелил ему в грудь.

Пули опрокинули Алексея на траву. Грудь, туда, где попали пули, нестерпимо обожгло огнем. Стен попытался подняться, но ноги подкосились, и он вновь осел на землю. Боли он больше не чувствовал, но сквозь пулевые отверстия в прозрачной броне сочилась кровь. Настоящая кровь, его собственная.

Меснер развернулся и выстрелил Грегу в живот.

Стен закричал и в ужасе повернулся к Гамаюнову. Тот стоял, не двигаясь, ничем не выражая свои чувства. Казалось, ему было абсолютно все равно, что кто-то умирает, или должен умереть. Стен вновь попытался встать. Но смог проползти по траве лишь несколько шагов. А Меснер по очереди стрелял в его друзей, и они, как подкошенные, валились на землю. Алексею казалось, что сердце у него в груди остановилось и больше не бьется. Но он кричал. Ни Меснер, ни Гамаюнов не обращали на его крики внимания. И друзья его не слышали. Но сам-то он различал собственный голос. Почему же другие оглохли? Кажется, одна Галя услышала и бросилась бежать. Но тут же пуля ударила ей точнехонько под левую лопатку, Галя подпрыгнула по-заячьи, взвизгнула и рухнула на траву. Гамаюнов предостерегающе поднял руку и впервые за время расстрела подал голос.

– В область сердца не стреляй.

Стен несколько секунд смотрел на убийцу, потом уронил голову на землю. Он по-прежнему не ощущал ударов своего сердца. Неужели он убит и видит, как мертвец? Он услышал приближающиеся шаги и почувствовал, как пальцы Гамаюнова коснулись его плеча.

– Ну, чего ты лежишь? – спросил Гамаюнов. – Вставай!

Стен поднялся. А чудо-доспехи изо льда остались лежать на траве. Но теперь это были уже не доспехи, а точная копия его тела. Он, Стен, абсолютно нагой, лежал на траве, а в груди его чернело два отверстия. И рана на щеке сочилась кровью. Стен бессмысленно тронул пальцами грудь и нащупал на теле две царапины. Одна кровоточила довольно сильно. Гамаюнов направился к Гале, коснулся ее, и она тоже поднялась, всхлипывая и причитая, еще не понимая, что произошло.

Так Гамаюнов шел от одного «убитого» к другому.

Доспехи спадали с них и оставались лежать на земле, точные копии своих хозяев, обрызганные настоящей кровью, с застывшими гримасами боли и ужаса на лицах.

– Зачем вы это сделали? – ошарашено спросил Баз у Гамаюнова.

– Утром тела найдут на берегу. Они будут опознаны и похоронены. Решат, что погибли именно вы. Даже на вскрытии никто не заметит подмены.

Двенадцать обнаженных мертвых тел. Стен поморщился, представив аршинные заголовки «ритуальные убийства русских на берегу озера».

– Не могли предупредить, что ли, – захныкала Галя.

– Извини, Галочка, но ваша смерть должна выглядеть натурально. Теперь эти искусственные тела будут существовать без вас, но только до тех пор, пока их не похоронят. Как только их засыплют землей, они вновь превратятся в озерную воду. Будем надеяться, что никому в голову не придет делать эзгумацию. Иначе обнаружатся пустые гробы. Эта мнимая смерть может спасти ваши жизни в будущем.

– Почему мы ничего не забыли? – спросила Надя. – Я хочу все забыть.

– Невозможно, – сухо сказал Гамаюнов. – Лучше возьмите у Меснера аптечку и примите пару таблеток. Да не забудьте заклеить пластырем царапины, а то, не дай Бог, нагноятся. – После стольких смертей стоит уделить особое внимание царапинам.

Потом Иван Кириллович отвел Алексея в сторону.

– Послушай, Алексей… – Гамаюнов смотрел на озеро. Лицо его было напряженным, каким-то мертвым. – Почему ты позвонил два дня назад и велел снять все деньги со счетов Фонда и перевести на новый счет? Ты что-то знал?

Стен растерянно молчал. Только теперь он осознал, как должно выглядеть его предупреждение в свете последних событий.

– Клянусь, нет! Вы же знаете! Это просто предчувствие. Вы ж знаете… – Алексей не находил слов. Невинному оправдываться сложнее всего. Проще всего замолчать. Он и замолчал, стиснул зубы, надменно вскинул голову и глянул на Ивана Кирилловича сверху вниз.

– Значит, обычное предчувствие, – повторил Гамаюнов бесцветным голосом, потом повернулся к остальным. – Поторопитесь. Мы уезжаем.

– Мы поедем в фургоне? – спросила Галя.

– В машине поедет только Меснер. Мы поплывем по воде.

И они, в самом деле, увидели лодку на берегу. Алексей мог поклясться, что в тот момнгь, когда они купались, обретая неуязвимость, лодки на этом месте не было. Но он не стал ни о чем спрашивать. Вместе с другими он столкнул лодку в воду, и они покинули берег, на котором разыгралось фальшивое жертвоприношение.

Поначалу они плыли молча. Лодка бесшумно и очень быстро скользила по воде, хотя никто не потрудился взяться за весла. Каждый в глубине души знал, что никакой лодки не существует, но боялся даже про себя отчетливо сформулировать эту мысль и тем самым уничтожить лодку. Да, это была лишь иллюзия. Но фантом уносил их все дальше и дальше, злополучный берег уже скрылся из виду. Двенадцать учеников и их учитель. Но если вдуматься, то и сам учитель был всего лишь иллюзией, пусть и материальной. Он сказал, что они избранные и он научит их, что делать. Но лишь в конкретном бытовом, жизненном смысле. Самого главного он им так и не поведал. Разумеется, учитель хотел, чтобы местоимение «Он» писалось с большой буквы. Но не выходило, как ни дави на клавишу shift, “о” оставалось по-прежнему маленьким. Гамаюнов не сказал им истинного Слова. Пусть учитель умеет делать невероятные вещи, пусть превращает воду в доспехи… «Или в бриллианты?» – мелькнула мысль. Не важно. Слова он не знает. Порой Алексею казалось, что Гамаюнов хочет услышать это Слово от учеников, и ждет, чтобы кого-нибудь из них осенило вдохновение.

Но его ученики тоже не знали Слова.

Итак, плыли в мнимой лодке вместе с мнимым учителем двенадцать избранных, в ночь, когда погибли другие, званые на пир, неизвестно по чьей воле оказавшихся не избранными. Вернее, избранными смертью. Каждый из спасшихся задавался вопросом: почему я? Почему не Крис и не Антон, а я? Если эти смерти должны были укрепить их в какой-то вере, то они не ведали, в какой. Разве они лучше? И кому гордыня позволит воскликнуть: «Бог спас меня!» Почему Бог спас тебя, когда другие умерли? Чем ты лучше их? Чем достойнее? Что такое ты должен исполнить, чтобы оправдать этот выбор?

Лодка плыла, и на воде за нею оставался белый светящийся свет. Живописные берега, и деревья, необыкновенно ровные, стройные и редкие, какие бывают лишь в присмотренном человеком лесу. А небо, хотя до рассвета было еще далеко, было необыкновенно светлым, почти прозрачным. Возможно, этот свет должен был означать покой. Но они, спасшиеся, избегнутые, уцелевшие, не имели в душах своих покоя. Им было холодно, они заледенели.

– Сейчас, – сказал Гамаюнов под конец, – все против нас: и люди, и судьба. Но мы победим. Обязательно. Наперекор всему. Потому что мы – единомышленники. – Слова его падали легко и невесомо, как мелкие легкие снежинки, и хотя каждое из них в отдельности было справедливо, все вместе они ни в чем не убеждали.