– Нет, – растерянно сказал Кокосов. – Меня, то есть, вообще никогда не грабили…

– А меня пять раз только на этом углу. Как сейчас помню, в седьмом классе лишь в сентябре два раза, удачный год выдался. Впрочем, прогулку по местам боевой славы отложим до лучших, тут у нас оцепление…

Зимин указал на красный бок пожарной машины, перегораживающей улицу, свернул за угол в небольшой проулок, а затем и вовсе в щель, тянувшуюся между двумя заборами. Ехал по этому ущелью он по-прежнему лихо, соблюдением скоростного режима себя не утруждая.

Пролет между заборами тянулся и тянулся, Зимин перекладывал мотоцикл из стороны в сторону, злорадно предполагая, о чем сейчас думает Кокосов. Даже злорадно зная. Кокосов думал о том, что случится, если ему навстречу поедет такой же мотоциклист.

Но все обошлось, заборы закончились, и они оказались на небольшой улице, утонувшей в желтом песке.

– Переулок Песчаный, – пояснил Зимин. – Здесь уже недалеко. Держись.

Зимин вывернул ручку газа на себя, «Эдвенчер» зарылся задним колесом почти по ось, выскочил с ревом на кусок сохранившегося асфальта и сделал «вилли». Кокосов пискнул, то ли от страха, то ли язык прикусил.

Мотоцикл разрыл Песчаный, подняв за собой тучу пыли, распугав сонных собак и даже еще более сонных гусей, остановился перед широкой и по виду вечной лужей. Лужа простиралась почти на всю ширину улицы, по краям в луже поселилась ряска, и произросли камыши.

– Здесь я прожил почти всю жизнь, – сказал Зимин. – Здесь живет мой отец. До сих пор живет, не переезжает, сколько я его ни уговаривал. Вон тот дом.

Зимин указал на почерневший от времени трехэтажный дом.

Дом явно косился в сторону, более того, с этой стороны его подпирали два наклонных бетонных столба, исполнявших роль контрфорсов. Рядом с домом ютились гаражи, построенные из контейнеров, брошенных бытовок и прочего хлама.

– Детство, счастливое детство, – изрек Зимин. – Эту лужу я тоже с детства помню, тут тритоны водятся. Водились раньше, сейчас, конечно, экология не та.

Кокосов смотрел на лужу с опаской.

– Ноги задирай, – посоветовал Зимин и прибавил газа.

Мотоцикл нырнул в воду, зашипели выхлопные трубы, пыхнуло паром, «БМВ» вылетел на противоположную сторону, вильнул в сторону, разбросал из-под колес гравий.

Остановился возле покосившегося дома с покосившейся зеленой дверью.

– Приехали, – сказал Зимин. – Дом, милый дом. Слезайте, барин.

Кокосов слез, хлюпнул носом.

Зимин сощурился и поглядел за реку. Смерчи исчезли. Рассосались. Воздух был чист, только тучи. Тем лучше, будет время поговорить с этим придурком.

– Ты готов? – спросил Зимин.

Кокос кивнул.

– Добро пожаловать за кулисы, – Зимин ухмыльнулся. – Тебе понравится, я не сомневаюсь. Вообще, это познавательно. Знаешь, это место в моей жизни весьма и весьма значимо. Мне кажется, что здесь какая-то энергетика. Тут всегда происходит… Потом расскажу. Знаешь, я все свои книги начинал только здесь, в своем доме. В своей старой комнате, в своем старом кресле. У меня там фамильная пишмашинка, я всегда первые страницы на ней… Что-то я расчувствовался, мы здесь не за этим. Итак…

Зимин сделал саркастический приглашающий жест.

– Смотри, Алиса.

И распахнул зеленую дверь.

Вход в дом выглядел черной дырой. Зимин привычно нагнулся и нырнул в нее первым, Кокосов медлил.

– Не бойся, – успокоил из глубин тьмы Зимин. – Добро пожаловать в место снов.

В подъезде вроде бы пахло жареной картошкой и еще чем-то кислым и характерным, Кокосов шмыгнул носом, пытаясь определить.

– Кошки, – пояснил Зимин. – Милые, добрые звери.

– Да, я тоже люблю кошек…

– Ненавижу кошек, – Зимин плюнул на пол. – Все мое детство прошло в кошачьей вони. Кошка – это худшее животное, хуже скунса. Вокруг полно гаражей, закоулков, пустырей и помоек, и везде заборы, и везде свалки – дрищи – не хочу. Но все эти окрестные твари собирались в мой подъезд. Они гадили под лестницей, они гадили на лестнице, особенно они любили гадить у меня под дверью! Вот ты представь – осеннее утро, на улице темно, и мне надо идти в школу, мимо железной дороги, мимо бетонного завода, мимо заводских очистных. Я открываю дверь, делаю шаг – и вступаю в дерьмо!

Зимин скрипнул зубами.

– Мне идти в школу, а у меня на ботинке кошачье дерьмо! Я начинаю его вытирать, а оно не вытирается! Совсем не вытирается! А домой я не могу вернуться – потому что дверь захлопнулась! И вот я иду в школу, и вытираю, вытираю, вытираю, а оно не вытирается. Никак! А деваться некуда, я прихожу в школу, и от меня воняет. И все от меня шарахаются! Даже за парту рядом не садятся!

– Так и получаются книги? – спросил Кокосов.

– Примерно, – немного успокоился Зимин. – Вообще, Кокосов, я очень ценю твой юмор, и знаешь что – ты недалек от истины. Друг мой Кокосов, кошки ходят не поперек! Кошки ходят прямо мне под дверь!

Кокосов хотел возразить, но Зимин в очередной раз его оборвал.

– Под дверь! – повторил он. – Под дверь! А еще шерсть везде! Вся одежда в шерсти, потому что они терлись о мою дверь! Я все время болел кошачьими болезнями, это удивительно омерзительно… Впрочем, я немного отвлекся. Экскурсия продолжается! Ну, Кокос, хочешь увидеть, насколько кривы кошачьи тропы?

– Я не знаю…

– А я знаю!

Зимин схватил Кокосова за руку и поволок по лестнице на площадку первого этажа.

– Стертые ступени, – сказал Зимин. – Стертые ступени, кривая лестница, перила совсем расшатаны, мы жили на третьем этаже, а вот на первом… Тсыы-ы! Звучит торжественная музыка, можно сказать, фанфары!

Зимин остановился, указал на дверь за № 1. Дверь выглядела сурово. Сквозь засаленное подъездное окно пробивался слякотный дневной цвет, в его печальных лучах проглядывала дверь, которая некогда была обита красным дерматином, теперь этот дерматин свисал рваными полосами, казалось, что дверь штурмовала разгневанная стая динозавров-недомерков. И небезуспешно – короб двери оказался изрядно выворочен, торчали наружу гвозди и тряпки утеплителя.

Зимин подошел к двери, сделал невиннейшее лицо и постучал в косяк. И сразу же, не дожидаясь реакции, принялся пинать дверь ногой, злобно и громко, отчего дрожал весь дом и дребезжали стекла.

Кокосов поглядел на Зимина вопросительно.

– Пригороды, – пожал плечами Зимин. – Простота нравов.

И продолжил стучать. От каждого удара из щелей в стенах высыпался мусор, Кокосов закашлялся.

– А звонок? – спросил он.

– Это муляж.

Зимин ударил дверь с повышенной силой, и она открылась с резким скрипом. Кокосов сморщился от затхлого запаха, вырвавшегося из жилища, впрочем, вполне могло быть, что запах продуцировало не жилище, а субъект, появившийся на пороге. Это был мужчина неопределенного возраста, с бородой, с татуировками, в трусах. Мужчина подслеповато уставился на Зимина, потом, кажется, опознал.

– Витя… – с ностальгическими нотками выдохнул он. – А помнишь, как пескарей на Поганке удили?

– А как же, – цинично кивнул Зимин. – Прямо как сейчас. Но об этом после. Сейчас о важном. А ну-ка, представься этому гражданину.

Зимин указал на Кокосова.

– А он не пристав? – прищурился мужчина.

– Ты не пристав? – на всякий случай спросил Зимин.

– Нет…

– Он не пристав, можешь быть с ним абсолютно откровенен. Представься, будь другом.

Мужчина в майке и трусах несколько – в меру сил – приосанился и произнес голосом, в котором чувствовались некоторые рудименты человеческого достоинства:

– Иван Арчибальдович.

И тряхнул остатками волос, и несколько завалился вперед, так что Зимину пришлось удержать его выставленной ладонью.

– Фамилиё назови, Арчибальдыч.

Иван Арчибальдович сконцентрировал человеческое достоинство в кулак, произнес с определенным вызовом:

– Холин. Иван Арчибальдович Холин.

– Дворянин, между прочим, – Зимин кивнул на Холина.

Кокосов вопросительно поднял брови.