– Уберите! – прохрипел голос злобно. – Снимите же ее…

Жаль, подумал я. Значит, все-таки на коне была Ариэлль. А я ее подстрелил. Но не насмерть.

– Вот именно, – сказал я, – уберите копытное. А то из начальницы получится лепешка. Куда ее потом денете?

Кто-то додумался, ткнул коняшку пикой в ляжку. Лошадь испуганно ржанула и поднялась. Точно, под ней, изрядно впечатанная в тутошний чернозем, лежала моя давнишняя знакомая Ариэлль Косолапова. Приятная встреча.

– Приветствую, мадам, – кивнул я и подал Ариэлль руку. – Прекрасная погода, не правда ли?

Ариэлль кивнула, руку приняла и поднялась. С изяществом, кстати. Мало кто восстанет после того, как попал под лошадь, а Ариэлль смогла. Так, немного скрипнула.

– Рад сделать знакомство, – сказал я. – Вчера погода была тоже благоприятная. Вы не ушиблись?

– Я тоже… – сипло и немножко невменяемо откликнулась Ариэлль. – Тоже рада… Не ушиблась…

И я подумал, что сип у нее вовсе не из-за придавленности четвероногим, а из-за простуды.

– Не хотите ли отведать бычков в томате? – предложил я. – У моего раба есть запас.

– Бычки в томате? – одурело прохрипела Ариэлль. – Бычки…

Вся окружающая банда глядела на происходящее оторопело.

– Можете… – махнула в их сторону рукой Ариэлль, – можете располагаться лагерем… там… тут… рядом…

Окружающая банда принялась устраиваться неподалеку лагерем, а я подбросил в угли веток и галантным движением пригласил эльфийскую начальницу к костру, куртуазно проворковав:

– Прошу вас, разделите мой скромный ужин.

Взял хворост, разделил на две части, покрыл одеялами, получились кресла. Мы уселись. Было еще довольно темно, но вокруг костра свет, а за ним ночь, и в ней гремели железом эльфы.

– Мы это… – начала Ариэлль. – Мы…

Потрогала подбородок, и мне показалось, что она стесняется чего-то.

– О делах потом, – остановил ее я. – Как говорят в Аризоне, о бизнесах потом, сначала о погоде. Вы не находите, что в последнее время у нас туманно?

– Туманно? – Ариэлль огляделась. – Ну да, туманно, как в Лондоне…

– Заблуждаетесь, сударыня, – деликатно поправил я. – В Лондоне сейчас нет туманов, теперь они всего лишь красивый факт ушедшей эпохи. Там четыреста лет использовали уголь повышенной зольности, а теперь перестали – и туманы ушли. Во всяком случае, когда я был там в прошлом году, никаких туманов не встретил…

Ариэлль поглядела на меня с интересом.

– Вру, – исправился я, – не был я ни в каком Лондоне. Я вообще нигде не был, ну, может быть, только в Цинциннати… Опять вру, в Цинциннати тоже не довелось. Но это ничего не значит. Вы сами где-то были?

– Нет, – покачала головой Ариэлль. – Нигде я не была, всю жизнь в своем городе прожила.

– Мы похожи, что радует, – улыбнулся я. – А вам не кажется, что здесь, у нас, в Стране Мечты, мало культурного контекста? Винегрет какой-то, и в то же время ничего монументального. Никакого слоя цивилизации. Вот если взять тот же Великий Новгород – там, где ни копни, везде найдешь черепа и берестяные грамоты со всякими древними матюгами, а тут где ни копни, ничего не найдешь, хоть перекопай все. И вообще еще неизвестно до чего докопаешься… Тут нет ни руин, ни старых крепостей. Почему?

– Ну… мне кажется, для того чтобы перенести сюда крепость, надо иметь воображение… такое, особо мощное… А у всех остальных фантазии хватает только на то, чтобы самого себя сюда перенести.

Интересное предположение. Кто же тогда перенес сюда целый полярный город? Какая же у того человека должна быть фантазия!

– Да, – покивал я, – фантазией народ не обделен. Напридумывали разного… Говорят, гномы…

– Гномы? – Ариэлль опять как бы невзначай коснулась подбородка, после чего будто проснулась. – Гномы вообще-то смешные… Вы слышали, что в одном из гномских пуэбло жители построили гигантскую статую…

– Статую? – переспросил я в недобром предчувствии.

– Ага, статую. Из сушеного навоза, смешанного с глиной, а ростом с пятиэтажный дом.

– Да что вы говорите! – удивился я.

– Точно! Но это еще не все. Они поставили памятник в двусмысленной позе.

– В двусмысленной? – Мне стало противно, совсем как после очередной смерти бывало.

– Даже больше, чем в двусмысленной. В непристойной!

– Ужас!

– Да-да, именно в непристойной! Памятник совершает обеими руками такие фигуры, на которые нельзя смотреть без стыда. А гномам, наоборот, ужасно нравится, они памятнику поклоняются, жертвы приносят!

– Жертвы? – вяло поинтересовался я.

– Жертвы. Отлавливают гоблинов, связывают их, бреют…

– Бреют?

– Бреют. А потом из щетины делают таких человечков и сжигают их перед изваянием. И при этом совершают свои движения…

– Движения? – поморщился я.

– Да, – полушепотом сказала Ариэлль. – Стоят на площади, поют гимн и ритмично такие же движения совершают, как памятник. Вы только представьте!

Я представил: целая площадь гномов, которые стоят и дружно показывают фиги, да еще гимны распевают. Великое зрелище, честное слово. Если будет возможность, обязательно поприсутствую.

– А кому памятник-то?

– Какому-то их божеству странному. Имя тоже какое-то неприличное, знаете ли. Не произнесешь даже.

Я кивнул и послал мысленное проклятие Перцу. Придумал мне имя, гадина!

– Ну да, – кивнул я, – гномы суть существа хтонические. Видите ли, примитивное сознание силится трансформировать мир по своему собственному образу и подобию, а художник, даже самый примитивный, стремится во всех своих творениях выразить, прежде всего, себя…

Ариэлль поглядела на меня уже с непониманием, и я не стал утомлять ее чересчур умным бредом, перешел сразу к насущному.

– Я, кстати, говорил о бычках не ради того, чтобы вас фраппировать, сударыня. Напротив – ради того, чтобы действительно отобедать, поскольку, как я полагаю, на сегодняшний день у нас намечены мероприятия, а они требуют сил. Однако ваши воины взяли моего раба, который является хранителем запасов…

– Отпустите пленника, – велела Ариэлль.

Появился изрядно помятый Тытырин. Он морщился и прижимал к груди бумаги со своим паскудным славяноготическим пасквилем.

– Опять же к вопросу о бычках… – сказал я. – Тытырин, дай нам сардин. Две банки. И побыстрее!

– Сардин больше нет, – тут же сообщил прозайка.

– А что есть?

– Частик в томате, – буркнул Тытырин. – Бычки в томате.

– Тащи бычков. Две банки.

– Но мне для написания…

– Тащи! – показал я Тытырину кулак. – И фасоль не забудь.

Тытырин принес две банки бычков и две банки фасоли. Все в томате.

– Можешь быть свободен, – сказал я. – Иди, проверь посты.

– Какие посты? – не понял прозайка.

Но я только отмахнулся. Сочинитель удалился.

– Деликатесы из реального мира, – пожонглировал я банками. – Бычки – японская кухня, фасоль – мексиканская. Смею пригласить вас на романтический ужин.

– Спасибо. – Ариэлль снова потрогала подбородок.

Что-то ей в своем подбородке определенно не нравилось.

Я тем временем вытянул ножик и срубил с банок крышки. Бычки в томате предложил в холодном виде, а фасоль поставил на угли разогреваться.

Ариэлль достала деревянную ложку, у меня была ложка серебряная.

– Угощайтесь, – предложил я.

И мы принялись угощаться.

Я не ел бычков в томате уже… ну да, с момента обретения памяти я ничего не помнил про бычков. На вкус они были как маринованные в томате карандаши, впрочем, вполне съедобные.

А Ариэлль бычки, видимо, нравились. Мне показалось, что она их даже смаковала. Бедная девочка.

– Вкуснота! – Ариэлль блаженно жмурилась. – Сто лет такого не пробовала! Где взяли?

– Гуманитарная помощь, – ответствовал я. – Стратегические запасы…

– А тушенки нет? – вдруг спросила Ариэлль.

– Тушенка есть, но не с собой.

– Жаль… У нас вообще одна вегетарианская пища, от нее устаешь.

Ариэлль расправилась с бычками и вопросительно уставилась на фасоль.