На столе стоял аппарат, одновременно похожий на телевизор без экрана, спиртоперегонный куб и модель радиолокационной станции. Из аппарата торчали провода, лампы, диоды-триоды и какие-то другие электрические штуковины. Пахло паленой канифолью, хороший запах.

Над столом на специальных растяжках висела карта. Пожелтевшая бумага, старая вроде как. А правый нижний угол и вообще сожжен.

Самого Гобзикова не видно. Я даже подумал, что Гобзикова по случаю завалило всем этим старым электронным барахлом и он валяется где-то гнусным тупым трупом... Хотя как он может быть гнусным трупом, если я только что с ним разговаривал? Судьба, к сожалению, не преподнесла мне такого роскошного подарка, как труп Гобзикова, – что-то скрыпнуло, и из-под стола появился Егор Гобзиков. В добром здравии. На меня он не смотрел, смотрел в сторону, отсвечивал фонарями – я ему два роскошных фонаря влепил.

Драчуном Гобзиков оказался очень паршивым. Даже я смог его побить. И с такими разрушительными последствиями к тому же. Ну, для Гобзикова, конечно. Я ему, кажется, зуб даже выбил, кровь, во всяком случае, шла. Впрочем, сам виноват. Чего кидался? Не надо было кидаться.

Я почувствовал, что во мне начинает свою разрушительную работу совесть, надо было заглушить ее немедленными разговорами.

– Привет, – сказал я.

– Ну, привет, – настороженно буркнул Гобзиков.

Как будут при встрече вести себя здорово подравшиеся люди? Есть три варианта.

Самый вероятный. Проигнорируют друг друга злобно.

Самый невероятный. Подерутся еще разок.

Вариант средней вероятности, но тоже встречающийся. Постараются сделать вид, что ничего не произошло.

Видимо, Гобзиков решил действовать по средней вероятности. Делать вид. Я против ничего не имел, в конце концов, мне Гобзиков ничего плохого не сделал, а ненавидеть человека потому, что он уродец...

Тогда всех вообще надо ненавидеть.

Но я не Чепрятков какой-нибудь там, я сказал средне-дружелюбно:

– Ты чего на занятия не ходишь?

– Болею, – буркнул Гобзиков.

– Чего?

– Давление поднялось. Освобождение дали.

– Понятно... – протянул я. – Вегетососудистая дистония. Я тоже ею болел, так мне старый все мозги... достал, короче. Тебя твоя тоже достала?

Гобзиков не ответил.

– Она там у тебя стучит чего-то... – сказал я.

– Стучит?! – Он напрягся.

– Ну да... Орехи, похоже, колет...

– Я сейчас... Ты подожди, я сейчас...

Гобзиков прошмыгнул мимо меня, я остался один в сарае. Странный тип этот Гобзиков. А кто сейчас не странный? Время такое. Время для странных, странное время. Взять того же мистера Шнобеля. Все время вертится перед зеркалом, все время ему кажется, что у него что-то не так... А Халиулина? Говорят, у нее дома живет настоящий крокодил. Приходят гости и путают, где крокодил, а где Халиулина.

Ха-ха-ха.

Шучу, конечно, Халиулина ничего девушка, даже симпатичная. А вот Зайончковская вообще – надо срочно лечить – верит в презумпцию невиновности. Бывает же такое.

Чепрятков... Чепряткова надо было обработать гамма-излучением еще в раннем детстве. После чего научить клеить в дурдоме коробки. Тогда бы от Чепряткова была большая человеческая польза...

Появился Гобзиков. Гобзиков выглядел уже лучше. Напряг с него соскочил, во всяком случае. Правда, по щеке тянулась тоненька царапинка, но мало ли где человек мог поцарапаться?

Хотя какая мне разница.

– Хорошее тут у тебя местечко, – сказал я. – Сам строил?

– Ну, да, – кивнул Гобзиков. – И отец еще строил. И брат.

– Понятно, семейный бизнес, значит. А это что? – Я указал на аппарат.

– Да так... – отмахнулся Гобзиков. – Думал, получится...

– Это же приемник? Радиоприемник. Ты что, радиолюбитель?

– Не... – Гобзиков даже улыбнулся. – Это брата. Я не умею. А пока время есть, решил вот... С кем-нибудь хочу попробовать пообщаться по нему...

– Зачем? – спросил я. – Можно же по Интернету вполне.

– По Интернету неинтересно, это совсем другое. Ты на сеансе связи присутствовал?

– Не...

– Приходи как-нибудь.

Я поглядел на Гобзикова. Серьезно он или нет? Я бы никогда себя не стал приглашать. Ни на сеанс радиосвязи, ни на сеанс спиритизма, ни вообще. С собой так тоскливо. К тому же мы подрались. И даже если мы сейчас разговариваем, это не значит, что мы помирились. Зачем он тогда меня позвал? Что-то нужно, значит. Что ему может быть от меня нужно...

– По Интернету совсем не то, – повторил Гобзиков, – Рэй Брэдбери вообще только на печатной машинке работает, без компьютера.

– Почему это? Он же богатенький, неужели денег на комп нет?

– Говорит, что компьютер убивает все волшебство, – объяснил Гобзиков. – А машинка волшебство не убивает.

– Ясно... – Что говорить дальше, я не знал.

Гобзиков тоже, кажется.

Я принялся разглядывать сарай во второй раз. Как приступить к извинению – фиг знает. Но извиняться надо. Разглядывал, разглядывал сарай, а потом снова остановился на карте.

Я вдруг понял, что местность, изображенная на карте, мне совершенно незнакома. Я разбираюсь в географии – я же летчиком хочу стать. Или астрономом. Наверное, все-таки летчиком, династия, однако... А летчик должен хорошо разбираться в географии.

И вообще, мать хотела, чтобы я развивался всесторонне, и, когда мне стукнуло три года, в столовой была повешена карта мира. Карта была большая, на всю стену, я смотрел на нее, и мне всегда не верилось, что весь этот мир существует. Я думал, как бы я чувствовал себя, находись я где-нибудь в Гренландии, или на Огненной Земле, или на острове Пасхи.

Каждый день я изучал карту мира. Девять лет подряд. И за это время в географии я стал рубить изрядно, Швецию от Швейцарии отличить мог. Карта на стене сарая Гобзикова меня заинтересовала. Выполнена оригинально. В стиле старых средневековых карт. Где в левом верхнем углу роза ветров, в правом верхнем углу бог ветра с надутыми щеками, посередине океан, кишащий левиафанами, кашалотами, гигантскими кальмарами и другими морепродуктами. Агрессивный такой океан.

На этой карте океан тоже был. Только он был не вокруг, а в центре. Не озеро, а именно океан – об этом свидетельствовала соответствующая надпись готическим шрифтом.

И чудовища на ней тоже были. Я опознал динозавров (динозаврья мелочь, такая все время рисуется в комиксах, откусывает там головы немцам с грустными лицами), опознал больших толстых змей. Другие тварюки были мне незнакомы, видимо, порождение фантазии картодела. Что-то вроде дракона или птеродактиля. Нарисовано все, причем в деталях, очень красиво, с большим художественным талантом.

Как живые зверушки были, разве что не соскакивали с бумаги.

Кроме фауны, на карте присутствовали обозначения лесов, пустынь, рек, каких-то поселений, болот. Довольно подробная карта.

Подробная карта чего-то. Нижний угол сожжен, я уже говорил. А в левом верхнем углу вместо розы ветров меч.

Этот меч меня заинтересовал, красиво нарисован был очень.

Впрочем, может быть, это был вовсе и не меч, а шпага. Я видел такие по телику в исторических передачах. Пробойник или что-либо в этом духе, хотя лезвие достаточно широкое. Такое сломает любую броню, прорежет любые кишки.

И рукоятка интересная. Кашалот, вцепившийся в шею морскому змею, змей, кусающий кашалота.

– Интересная штука, – сказал я.

– Семейная реликвия, – ответил Гобзиков. – Это мой дед нарисовал. Передал отцу, а отец спрятал. А я нашел.

– Что за местность изображена?

– Не знаю. Мне кажется, это какой-то остров. Хотя в центре написано, что тут океан... А может, это озеро просто так называется...

– Твой дед был художником? – Я пощупал краешек карты.

– Не...

Карта была нарисована на плотном материале, не на бумаге. Может быть, на коже или на пергаменте. Хорошая вещь. Сейчас такие делают в Китае, типа раритеты, типа антиквариат, дорого стоит...