В ночном саду они расстались — он пошел на восток, к дому своего семейства, а она — на юг, в собственные покои. Однако вскоре Идаан свернула на запад, на обсаженную деревьями дорожку, которая вела в дом поэта. «Если ставни закрыты, если горит только ночная свеча, — сказала она себе, — входить не буду». Но фонари горели ярко, ставни были распахнуты. Она тихо обходила дом, заглядывая в окна, пока не услышала звук голосов. Рассудительный негромкий голос Семая и еще чей-то — мужской, зычный и самодовольный. Баараф, библиотекарь. Идаан нашла дерево с низкими ветвями и большой тенью, присела и набралась терпения, мысленно приказав Баарафу уйти поскорее.

Луна прошла полнеба, когда два силуэта наконец приблизились к двери. Баараф шатался, как пьяный, а Семай, хоть смеялся так же громко и пел так же дурно, стоял прямо. Идаан видела, как Баараф принял небрежную позу прощания и ушел по дорожке прочь. Семай проводил его взглядом, покачав головой, и обернулся к дверям.

Идаан поднялась и вышла из тени.

Когда Семай ее заметил, она остановилась. У него могли быть другие гости. Он мог махнуть: «Уходи!», и она пошла бы среди ночи обратно к себе, в свою постель. Эта мысль наполнила ее черным ужасом. Но поэт протянул ей руку, другой показывая на свет в доме.

Размягченный Камень мрачно сидел над игральной доской, уперев массивную голову в ладонь — в два раза шире, чем у Идаан. Белые позорно проиграли. Андат медленно поднял глаза и, удовлетворив любопытство, вернулся к законченной игре, воздух был наполнен ароматом вина с пряностями. Семай закрыл за Идаан дверь и принялся затворять ставни.

— Не ожидал тебя увидеть.

— Мне уйти?

Он мог бы сказать сотню фраз: изысканных согласий, грубых отказов… Семай лишь повернулся к ней с еле заметной улыбкой, а потом отошел к следующему окну. Идаан присела на низкий диванчик, пытаясь овладеть собой. Она не понимала, зачем так поступает; просто таков ее выбор. Как болтать ногами над пропастью.

— Завтра Даая Ваунёги встречается с хаем. Он будет просить разрешения на наш брак с Адрой.

Семай остановился, вздохнул, повернулся к ней. Его лицо было задумчивым, но не печальным. Он словно старик, подумалось ей, который с усмешкой смотрит на мир и на себя самого.

— Я понимаю.

— Правда?

— Нет.

— Он из хорошей семьи, их происхожде…

— Он богат и наверняка после смерти отца станет распорядителем Дома. И неплохой человек. Я вполне могу понять, почему он захотел жениться на тебе, а ты — выйти за него. Но, когда ты здесь, возникают другие вопросы.

— Я люблю его, — проговорила Идаан. — Мы собирались пожениться… мы любим друг друга почти два года.

Семай присел у жаровни и посмотрел на Идаан терпеливо, словно изучал головоломку. Угли выгорели до белого пепла.

— И ты пришла попросить, чтобы я сохранил в тайне то, что было той ночью. Сказать, что это не должно повториться.

У нее снова закружилась голова, а ступни оказались над пропастью.

— Нет.

— Ты пришла, чтобы провести здесь ночь?

— Если ты примешь меня — да.

Поэт опустил глаза и сцепил пальцы перед собой. Пропел сверчок, за ним еще один, воздух казался разреженным.

— Идаан-кя, думаю, лучше бы нам…

— Тогда отведи мне диван с одеялом. Если… позволишь мне остаться как друг. Мы можем быть хотя бы друзьями? Только не заставляй меня возвращаться в свои покои. Я не хочу туда. Я не хочу быть с людьми и не могу быть в одиночестве. И я… Мне тут нравится.

Она приняла позу мольбы. Семай встал, и ей почудилось, что сейчас он откажет. Она почти надеялась, что так и будет. Наклониться — так же просто, как встать со стула, — и в ушах засвистит ветер.

Семай принял позу согласия. Она сглотнула. Давление в горле ослабло.

— Я сейчас. Окна… Будет некстати, если кто-то тебя случайно увидит.

— Спасибо.

Семай склонился над ней и поцеловал в губы — не страстно, но и не целомудренно, — потом снова вздохнул и ушел в заднюю часть дома. Донесся стук дерева — он закрывал ставни на ночь. Идаан смотрела на свои дрожащие руки, как на водопад или редкую птицу, как на чудо природы, которое никак с ней не связано. Андат шевельнулся и перевел взгляд на нее. Идаан почувствовала, что ее брови сами собой изгибаются: что ты можешь сказать, существо? Его голос прозвучал как низкий рокот лавины.

— Девочка, передо мной прошли целые поколения. Я видел, как бывшие юноши умирают от старости. Не знаю, что ты задумала, но скажу одно: все кончится хаосом. Для него и для тебя.

Размягченный Камень замолчал и замер так, как не под силу живым. Он даже не дышал. Идаан гневно вперилась в безмятежное широкое лицо и приняла позу вызова.

— Ты мне угрожаешь?

Андат мотнул головой — однократно, слева направо — и снова замер, будто не двигался с той поры, когда мир был молод. Когда он заговорил вновь, Идаан чуть не вздрогнула от неожиданности.

— Благословляю.

— Как он выглядел? — спросил Маати.

Пиюн Си, первый помощник Господина вестей, нахмурился и посмотрел в окно. Он догадывался, что сделал что-то не то, однако не мог понять, что именно. Маати отхлебнул чаю из белой каменной пиалы. Молчание затягивалось.

— Посыльный. Одежда приличная. Ростом на полголовы выше вас, лицо приятное. Удлиненное, как у северянина.

— Да уж, ценные сведения! — вырвалось у Маати.

Пиюн принял позу извинения, почтительную до неискренности.

— У него были два глаза, две ноги и один нос, Маати-тя. Я думал, вы с ним знакомы. Разве не вам лучше знать, как он выглядит?

— Если это был он.

— Он не обрадовался, когда узнал, что вы о нем спрашивали. Как только я назвал ваше имя, он сочинил историю и убежал. Меня не просили вас не называть.

— А кто просил называть?

— Никто, но…

Маати отмахнулся.

— Дом Сиянти. Вы уверены?

— Конечно.

— Как его найти?

— У этого Дома здесь нет своего жилья. Они не ведут дел с зимними городами. Скорее всего ваш посыльный остановился на постоялом дворе. Бывает, что другие Дома пускают к себе чужих посыльных.

— Выходит, вы можете сказать мне только то, что он здесь был, — заключил Маати.

На этот раз поза извинения выглядела более искренней. Маати стиснул зубы от досады так, что челюсть заломило, но заставил себя принять позу благодарности и закончить беседу. Пиюн Си молча покинул небольшую комнату для встреч и закрыл за собой дверь.

Итак, Ота здесь.

Он вернулся в Мати под тем же именем, которое использовал в Сарайкете. А это значит… Маати накал на глаза подушечками пальцев. Ничего это не значит. Присутствие Оты в городе наводило на мысль, что именно он убил Биитру, но ни о какой уверенности не может быть и речи. Правда, вряд ли дай-кво или хай Мати отнесутся к этому так же. Если Ота здесь, для них его вина считай что доказана.

А сохранить его присутствие в тайне невозможно. Наверняка Пиюн Си уже разносит по дворцам сплетню о пришлом поэте и таинственном посыльном. Нужно найти Оту самостоятельно — и не откладывая.

Маати одернул одежды и вышел через сад на дорогу, ведущую в центр города.

Он решил начать с чайных, ближе всего расположенных к кузням. В таких местах часто собираются посыльные, чтобы пить и слушать, что говорят. Возможно, кто-то расскажет о доме Сиянти, об их сделках или хотя бы будет знать, работает ли там Итани Нойгу. Для Маати и это было бы шагом вперед. Других действий пока ему на ум не приходило.

На улицах играли дети — в какую-то игру с веревкой и палками, — сновали нищие и рабы, стояли водоносы и огнедержцы, важно ходили крестьяне с телегами, до краев груженными весенней зеленью, ягнятами и поросятами. Слышались разговоры, крики и песни, дымили кузницы, шипело жареное мясо, толокся скот. В городе кипела жизнь, как в муравейнике, и у Маати в голове перепутались все мысли. Ота в зимних городах. Неужели он убивает братьев? Решил стать хаем Мати?

А если так, хватит ли Маати сил его остановить? Да, хватит, сказал он себе.