Под рубаху Кэсси Марси подсунула какое-то тряпье. Со стороны похоже, что Кэсси на сносях. Мы решили, что Джек постучит в дом детства, скажет, что привел беременную рожать. Марси объясняет Кэсси, как себя вести и что делать. У Кэсси здорово получаются тревожные всхлипы, вопли и громкие рыдания. Марси объясняют, что тонтоны сразу повитуху приведут, а сами уберутся восвояси. Если повезет, повитуха не станет охрану звать, как поймет, что Кэсси притворяется. Повитухи ненавидят, что их в рабыни определили. И тонтонов терпеть не могут. Дело свое знают, но не по нраву им детишек у матерей отнимать. А после этого Джек с Кэсси сделают что могут. Главное, чтобы они оружия не применяли и никого не поранили.

— Я тебе доверяю, — говорю я.

— Я польщен, — отвечает Джек. — Ты же знаешь, я на выдумки мастак, но, если честно, не представляю, что нам делать. Может, передумаешь?

— Как Кэсси решит, так и будет, — заявляю я.

— Давайте поближе подберемся, — говорит она. — Заглянем в окошко, посмотрим, что происходит.

Мы осторожно пересекаем двор, прижимаемся к стене дома, подкрадываемся к окну слева. Глядим в щелочку ставней. Длинная комната с двумя рядами коек освещена фонарями. В комнате две молоденькие женщины. Одна здоровая, крепкая, на сносях. Лежит на койке. Другая — худенькая, с милым испуганным личиком — тревожно расхаживает по комнате, весь пол до дыр протоптала. На койке рядом лежит узелок. Похоже, вторая девчонка уезжать собралась. Она за живот держится, пальцы в кожу так и впиваются. Глаз с двери не сводит.

— Это Рэя, — шепчет Кэсси. — Родила уж, наверное.

С противоположного конца дома слышится негромкий писк младенца. Давным-давно Эмми так плакала. Будто крохотный мышонок. А материнского молока не было, кормить нечем. Удивительно, как и выжила.

— До времени дитя родилось, — вздыхает Марси.

У двери на стуле невозмутимо сидит громадная женщина в рабском ошейнике. Охраняет девчонок, к двери не подпускает. Рэя к ней подходит, умоляет о чем-то. Женщина мотает головой, мол, нельзя тебе к ребеночку.

Рэя отворачивается, всхлипывает тихонечко. Беременная на койке ее окликает. Рэя к ней бросается, обнимает, плачет. Та что-то шепчет, гладит Рэю по спине, успокаивает.

Из-за ставней голосов не слышно. Фонари светят тускло, отчаяния на лицах не разглядеть.

— Давай с другой стороны посмотрим, — предлагаю я.

Мы подбираемся к окну комнаты, где младенцев держат, осторожно заглядываем внутрь. Вместо коек стоят колыбельки в два ряда. Похоже, Демало уверен в будущем Нового Эдема. Нам не видно, сколько в них младенцев лежит, но женщина с клеймом Управителя на лбу ходит по рядам, в половину колыбелек заглядывает, проверяет, как там дети.

— Это повитуха, — шепчет Марси.

Еще одна женщина-Управитель сидит на стуле, кормит грудью спеленатого младенца. Ребенок грудь не берет, жалобно попискивает. Рэя его до срока родила.

— А это кормилица, — объясняет Марси. — Ее ребеночек помер или слабым родился, и его в лес унесли.

Матерей в плен взяли, не дают им по помершим детям горевать, заставляют чужих вскармливать, будто это их утешит. Может, для тех, чей ребенок своей смертью помер, это и в отраду. Но для тех, что слабых младенцев родили, это в тягость. Их души мучаются.

Кормилица прячет грудь, застегивает рубаху, прижимает к себе ребеночка, гладит его по спине, успокаивает. Она мне ровесница, с рыжими кудрями, как у Мейв. Похоже, младенчик, что у нее помер, первым был. Она пока не знает, как с детьми обращаться. В комнату входят два тонтона, и кормилица беспокойно глядит на них.

Главный охранник постарше, темнокожий, красивый. Второй тонтон — румяный паренек лет двадцати. Такому рано кровное клеймо на груди ставить. Он становится в дверях. Главный охранник обращается к повитухе и кормилице. Нам не слышно, о чем они разговаривают, но понятно, что о ребенке Рэи. Тонтон заставляет кормилицу развернуть пеленки, показать ему младенчика.

Это девочка — крохотная, сморщенная. Ручки как у воробушка. Ножки тоненькие, хрупкие. Она больше не плачет. Вспоминаю, что Демало мне говорил.

Чьи дети лучше послужат Земле? Те, кого нарожает отребье Города Надежды? Хворые дети слабых родителей? Или дети этих людей?

Иногда крепкие и здоровые женщины рожают слабых детей. А иногда слабые и хворые вырастают сильными.

— Вот и Эмми такой же родилась, — шепчет Марси.

Эмми тоже появилась на свет до срока. Ма померла родами, и Эмми не знала материнской любви, заботы и ласки. Чудом выжила. Марси за ней ухаживала, вот она и выкарабкалась. Выжила. Главный тонтон осматривает ребенка, поворачивается к женщинам, что-то говорит и делает знак молодому охраннику. Тот выходит из комнаты.

Рыжая кормилица начинает пеленать девочку. Тонтон ее останавливает. Кормилица с повитухой взволнованно что-то объясняют, сначала тихонько, потом все громче. Просят подождать несколько дней. Тонтон заставляет их умолкнуть.

— Ну, вот и все, — вздыхает Марси. — Сейчас отберут малышку.

Старший тонтон выходит из комнаты, кивает молодому. Парень подходит к женщинам. Кормилица прижимает ребенка к груди, потом ласково целует и передает охраннику.

Тонтон берет младенца осторожно, даже ласково. Похоже, с малыми детьми он обращаться умеет. Может, у него младшая сестренка была. Может, он помогал за ней ухаживать, заботился о ней. Любил. Не так, как я. Стыдно признаться, но я к Эмми не прикасалась. Не могла простить ей смерть Ма. Лу с Па за Эмми ходили.

Вдруг раздаются шаги. Мы все прижимаемся к земле. Из-за дома выходят еще два тонтона, идут в конюшню. Как только они скрываются из виду, мы прячемся за углом. Выжидаем.

Во мне разгорается красная ярость, хочет вырваться на свободу. Рука сама собой тянется к поясу. Только арбалета при мне сегодня нет. Впервые после Серебряного озера я вышла в путь безоружная. Мы все безоружные. Никто с собой не взял ни луков, ни арбалетов, ни ножей. Я чувствую себя беззащитной. У Джека тоже рука на поясе, привычно нащупывает арбалет.

Тонтоны выкатывают из конюшни телегу, выводят лошадь. Делают все споро и ловко.

— Рэю домой повезут, — говорит Марси.

— Ты знаешь, где она живет? — спрашиваю я у Кэсси.

Она спокойно кивает. В самый первый раз, как мы встретились, когда Джек Эмми забрал, Кэсси с Брэмом горячку не стали пороть, помогли нам, хотя из-за меня мы все чуть не погибли.

Тонтоны подводят телегу к входу в дом детства, открывают замки, откидывают засовы, распахивают дверь. Старший тонтон держит Рэю за локоть, подсаживает на телегу. Рэя прижимает к груди свой узелок, голову держит высоко. Не плачет. Не хочет тонтонам свое горе показывать. Ведет себя так, как Управителям велено.

Старший тонтон улыбается Рэе, кивает на прощание. Рэя выдавливает из себя улыбку, слабость свою таит. Может, нам это на руку. Два тонтона садятся в телегу. Тот, что помоложе, кладет на колени огнестрел. Возница дергает поводья, телега выкатывается со двора на дорогу к северу, залитую серебристым лунным светом.

Входная дверь закрывается. Щелкают замки, скрипит засов. Рэя оборачивается, глядит на дом детства.

— Не бойся, скоро увидишь свою деточку, — говорю я. — Кэсси, мы правильное время выбрали. Без притворства обойдемся. Вы с Марси сходите за лошадьми, ждите нас у первого поворота северной дороги. Там за валунами можно спрятаться. Джек, мы с тобой пойдем хворого ребеночка выручать.

Ясной ночью тонтона заметить легко. Мы следим, как он шагает по полю. Легкий ветерок доносит до нас с Джеком тонкий детский плач. Мы пригибаемся к земле, чтобы парень нас не заметил, если обернется. Нерон летит над нами. На ворона в ночи никто внимания не обратит.

Тонтон уже далеко отошел. Похоже, младенцев относят подальше, чтобы в доме детства криков не было слышно. Всю ночь детский плач никто не выдержит, даже тонтоны. Парень идет торопливо, почти бежит, хочет поскорее приказ выполнить. Он малышку к груди прижимает, прячет ее под своим плащом.