На гладкой поверхности глайдера появился люк, и оттуда выскользнул трап. Агенты Империи выстроились для почетной встречи важного лица.

По трапу тяжело спустился в своих дорогих цветастых шелковых одеждах Дрофокс Джоргол, сердито глядя на встречающих. Безжалостное земное притяжение мучило его тяжеловесную плоть, создавало массу неудобств. Ворча, он позволил проводить себя в помещение, которое было приготовлено для него. Тяжело дыша и хрипя, он поместил свое громадное тело в изготовленное на заказ кресло.

Джоргол значительно охотнее предпочитал принимать людей у себя, в невесомом комфорте космоса, и посылал оттуда указания своим служащим на Земле. Но дела Империи потребовали его непосредственного присутствия здесь. Если новая машина будет выполнять на самом деле то, о чем заявил ее изобретатель, размышлял Джоргол, это компенсирует каждую минуту его дискомфорта. Но сначала он почувствовал, что ему придется выслушать какую-то плохую новость.

— Выкладывай, — резко бросил он резиденту своим рокочущим басом.

— У нас имеются все основания полагать, что нас засек агент ТЕРРЫ. Но и мы его засекли.

Толстяк кивнул, поджав губы.

— Его зовут Кимбалл, — продолжал резидент, с трудом подавляя самодовольную улыбку. — Полковник Монди вычислил его.

— Он знает об изобретении? — тяжело дыша, спросил Джоргол.

— Пока неизвестно. Но возможно, знает.

— Не спускать с него глаз. Если будет выходить на связь со своими, немедленно убрать.

— Слушаюсь, сэр. Как раз сейчас за ним наблюдают два наших глайдера.

— Хоть один из них оснащен новым оружием?

— Нет, сэр. Но у нас здесь их примерно двадцать пять штук с таким оружием.

— Хорошо. Направьте один из них в тот район. Есть ли у тебя хороший взрывник?

— Не хороший, а отличный.

— Его также пошли. Мы стоим слишком близко к успеху, чтобы рисковать разоблачением со стороны Кимбалла или кого-нибудь еще. — Джоргол улыбнулся своему резиденту. — Если устройства делают все то, что ты обещал, нашему благосостоянию и могуществу не будет пределов. Ты это понимаешь?

— Да, сэр, — расцвел улыбкой резидент.

— Я бы встретился с этим профессором Томлинсоном.

— Сию минуту, сэр.

Кэнди Лонгфелло и Ганнибал Форчун проехали несколько миль до небольшого мотеля. Припарковав машину, они отправились к большой площадке позади мотеля, где уже собралась порядочная толпа. Солнце зашло, оставив красноватое свечение на западном краю неба. Над головами мерцали десятки звезд, бледных и далеких по сравнению с огнями реактивных лайнеров, которые иногда пролетали над ними, напоминая, что церемония апачей внизу происходит в век, который не принадлежит апачам.

В центре площадки был сооружен ярко горящий костер, дым которого поднимался вертикально в безветренную ночную тьму, а пламя, казалось, вобрало в себя весь дневной зной этой пустыни. Более половины металлических складных стульев, установленных вдоль одного края площадки, были уже заняты, и по количеству людей, сидящих на корточках у бетонной ограды, которая окружала площадку, было видно, что места на остальных стульях заказаны заранее.

Двое мальчишек подкладывали дрова в костер. Кэнди заметила, что их на это дело благословляет сам шаман. На площадку вышел начинающий ходить ребенок, мать немедленно взяла его обратно. Люди прибывали, в том числе и такие, которые имели с собой фотоаппараты и портативные магнитофоны.

— Газетчики, — одобрительно отметила Кэнди Лонгфелло. — Филипп будет доволен. Филипп Орландо. Он — инициатор церемонии, на которой вы сегодня будете присутствовать, и один из наиболее важных духовных лидеров народа апачей.

— Почему не начинают? — спросил Форчун. — Уже собралась порядочная толпа.

— Церемония не может начаться, пока костер не прогорит до красных угольков. Это займет еще примерно десять минут. Наберитесь терпения, Ганнибал Форчун. Сегодня вы увидите обломок прошлого, все еще живущий в настоящем. Апачи верят, что во время сегодняшней мистерии оживет Дух горы. — Девушка улыбнулась. — Многие думают, что языческая религия апачей давно угасла, потому что среди племен долго проповедовали христианские миссионеры. Но вера апачей не умерла — каждый апач держит ее в себе. Он может внешне принадлежать церкви белого человека, но не в своем сердце. Он прихожанин церкви только потому, что это удобно и помогает получить то, что он хочет.

— Подозреваю, что то же самое относится и к порядочному количеству белых.

— Я тоже так считаю, — кивнула Кэнди.

Церемония началась без какого-либо объявления. На площадку вышли двое мужчин в бесформенной шаманской одежде, неся барабаны, по которым они начали бить без особого энтузиазма. Вскоре к ним присоединился еще один, который стал под ритм барабанов что-то петь монотонным пронзительным голосом. Все хранили благоговейное молчание. Когда один из зрителей отважился что-то объяснять другому, на него зашикали. То там, то тут раздавалось насмешливое хихиканье, которое, однако, быстро смолкло. Песнопение закончилось, глухие удары в барабаны некоторое время продолжались, затем они также прекратились. Музыканты молча удалились.

Лишь теперь Кэнди заговорила.

— Тот, который пел, и был Орландо, — объяснила она. — Он — сын вождя, и лишь он может вызывать Духа горы.

Вдали раздавался тихий звон небольших коло- ~ кольчиков, которые, казалось, возвещали следующий номер программы, но и они также вскоре умолкли.

Форчун прошептал:

— Вы сказали, что я стану свидетелем старинного обряда. Эта церемония точно такая же, как и те, которые совершали ваши предки?

— Не совсем. Очень многое идет от древних традиций. Но есть и новое. В прошлом месяце я видела обрядовый танец, который представлял собой молитву за наших апачских морских пехотинцев, воюющих во Вьетнаме.

Снова зазвучали колокольчики откуда-то из-за круга зрителей. А потом на площадку выскочил танцор. Его лицо закрывала белая маска из ткани. Вокруг бедер была набедренная повязка, а на ногах мокасины. В слабом ночном свете его обнаженное тело казалось белым как мел, с черными отметинами на груди, спине и руках. К его икрам были прикреплены колокольчики. В одной руке он держал трещотку из тыквы, а в другой длинный кнут, на конце которого было что-то привязано. Он медленно прошел в танце по периметру площадки, время от времени вращая над головой кнут, который издавал зловещий гудящий звук. Как только его танец был окончен, он исчез через брешь между зрителями и, судя по звуку его колокольцев, умчался по направлению к мотелю.

— Это был клоун, — объяснила Кэнди, — он предупредил племя о том, что приближаются главные танцоры. С этого времени в толпе уже не должны раздаваться ни шутки, ни праздные разговоры.

Четыре девушки в костюмах племени отделились от кружка зрителей и подошли к костру. Они построились в одну линию. Оба музыканта возвратились на площадку и возобновили свои тяжелые удары по барабанам. Девушки начали двигать ногами в такт барабанному бою. Движения танца клоуна были энергичными и воодушевленными, девушки же танцевали так, как будто их щиколотки были связаны.

Звяканье других невидимых колокольцев становилось все слышнее, и его темп приноравливался к темпу барабанного боя. Толпа снова расступилась, и стало видно, как к кругу приближаются четыре головных убора, выкрашенных в белый цвет. Спустя какое-то время вышли танцоры, причем их черные тела разительно контрастировали с плоскими деревянными эмблемами, пристегнутыми ремешками к головам. Лица закрывали тканевые маски; тела, черные как смоль, были разукрашены белыми знаками, в руках они несли предметы, назначение которых не сразу было понятным. Сначала они не обращали внимания на девушек, которые продолжали свое шарканье, то приближаясь к костру, то удаляясь от него.

— Если вы внимательно посмотрите на головные повязки, то увидите, что они символизируют солнце, ветер, молнию и дождь, — прошептала Кэнди. — Лишь шаман точно знает, что обозначают эти костюмы, потому что он делал их в соответствии с явившимся ему видением. Теперь вот его выход.