– Значит, они не особенно помогут нашим преследователям. Проблема в ветрогонах, – тихо проговорила Миас. – У наших врагов больше ветрогонов, и они будут использовать их более жестоко.

– Ты прекрасно знаешь, что все наши ветрогоны выйдут на сланец ради тебя, – сказал Джорон.

Она кивнула, но не повернула головы в его сторону.

– Я их попрошу, не беспокойся, Джорон. Но не только для того, чтобы они помогли нам сбежать, ведь если мы будем вынуждены сражаться, они снова понадобятся, и мне придется попросить их поделиться своей силой, понимая, что многие заболеют и даже умрут. – Она выглядела потерявшей надежду. А потом понизила голос и произнесла слова, предназначавшиеся только для тех, кто стоял рядом: – Клянусь, чем более отчаянным становится наше положение, тем сильнее я ценю каждую жизнь, которая у нас есть. – Она положила руку на письменный стол, чтобы справиться с дрожью, а Джорон и Эйлерин сделали вид, что ничего не заметили.

– Возможно, у меня есть хорошие новости, супруга корабля, – сказал Джорон.

– Мы очень в них нуждаемся. – Она посмотрела на него. – Ну говори, я тебя слушаю.

– Птенец из яйца Ветрогона скоро вылупится. – Лицо Миас просветлело.

– Ну это радостная новость, и я полагаю, что близится время Фарис. – Затем Миас слегка помрачнела. – Я всем сердцем надеюсь, что Старуха ее пощадит и она переживет роды. Я бы очень не хотела, чтобы жертва Серьезного Муффаза оказалась напрасной.

– Она сильная, – сказал Джорон.

– Верно, но Старуху не интересует сила, когда ты в море. Я сохраню в тайне весть о скором появлении птенца Ветрогона до тех пор, пока у нас не будет уверенности, что он выживет. Это поднимет настроение команды. И, хотя мои слова прозвучат жестоко, если мы потеряем Фарис и ее ребенка во время родов, их гибель также станет ударом, но люди привыкли к тому, что женщины часто умирают, когда на свет появляются дети. А смерть дитя Ветрогона может лишить их последней надежды.

– Странно, что они так полюбили Ветрогона, – заметил Эйлерин.

– Я обнаружила, что мы часто перестаем кого-то бояться, когда понимаем, что они похожи на нас, несмотря на внешнее различие. – Миас выпрямилась, потерла поясницу, заболевшую после того, как она долго склонялась над картой. – Эйлерин, ты остаешься на палубе. Джорон, тебе нужно поспать, а я буду здесь, если кому-нибудь понадоблюсь.

Когда Джорон проснулся под звон колокола, он сразу почувствовал привычный ритм, означавший, что корабль успешно летит по морю. На миг им овладело умиротворение – все шло по плану. Он не думал о том, что прошло или что еще им предстоит, не ощущал боли от шрама на спине, у него не ныла культя или язвы на теле и лице. Впрочем, он понимал, что так долго не продлится, с движением придет боль. Он намазал язвы мазью, которую делала для него Гаррийя, после чего оделся и замотал шарфом лицо. И услышал, как кто-то тихо скребется в его дверь.

– Эй, кто там? – спросил Джорон.

– Гавит, хран-пал, – последовал ответ.

– Заходи, – разрешил Джорон. Гавиту пришлось немного повозиться с дверью из-за потерянной в сражении с зубохватом руки. – Чем я могу помочь?

– Меня прислала супруга корабля, хран-пал, чтобы я сообщил тебе, что у Фарис начались схватки, – сказал он и опустил голову, не в силах смотреть на Джорона.

– И насколько я понимаю, Гаррийя сейчас с ней? – Гавит кивнул. – Значит, Фарис находится в надежных руках. – Гавит снова кивнул, и Джорон выбрался из гамака. – Ты беспокоишься о ней, верно? – И вновь Гавит кивнул, а потом заговорил, и Джорон видел, что каждое следующее слово давалось ему с трудом.

– Это должен был быть я, – сказал он.

– О чем ты? – спросил Джорон.

– На месте Серьезного Муффаза, – прошептал Гавит. – Мне следовало выпрыгнуть за борт. – Затем он поднял взгляд, посмотрел Джорону в глаза, и по его щекам потекли слезы. – Ты мне поверил, а я тебя подвел. Я должен был быть на месте Серьезного Муффаза.

Джорон задумался о том, что ему ответить. Не вызывало ни малейших сомнений, что Гавит был отцом ребенка Фарис, и это знание испортило их отношения.

– Ты меня не подвел, Гавит. Мы все совершаем ошибки. Серьезный Муффаз сделал свой выбор. Он решил, что жизнь Фарис и твоя того стоили.

– Я его недостоин, – сказал Гавит. – Посмотри на меня, я однорукий калека. Какая польза от меня на корабле? Даже самое простое задание я делаю вдвое дольше, чем любой другой дитя палубы. Я должен покончить со своими страданиями, хран-пал, я уверен, что приношу кораблю только невезение.

Джорон понял: несмотря на то что Гавита мучила вина перед Серьезным Муффазом и тревога за женщину, которую он любил, он пришел сюда не только из-за этого. Гавит, хотел он того или нет, принес предупреждение, мнение тех, кто работал на нижних палубах. Слова Джорона дойдут до самого сердца корабля, их донесет Гавит, и его реакция и поведение могут оказать влияние на всю команду, ведь он всегда был популярен как любимец супруги корабля.

– Значит, так говорят на нижних палубах, Гавит? Что Старуха обратилась против Миас?

Сначала Гавит молчал, но потом кивнул.

– Не все, – сказал он, всхлипнул и вытер нос. – И даже не большинство. Но некоторые произносят такие слова шепотом. Мне кажется, те, кто ее не знали, ждали большего.

– Ну тогда позволь мне кое-что тебе сказать. Во-первых, тебе следует уважать выбор Серьезного Муффаза, он знал наш корабль как никто другой и решил, что ты того стоишь. И я – посмотри на меня, юноша, – хрипло продолжал он, когда Гавит вновь опустил глаза в пол, но теперь поднял взгляд на Джорона. – Я считаю тебя достойным, ведь никто из женщин и мужчин «Дитя приливов» не может направлять дуголук так, как ты. Если бы вперед выступил ты, а не Серьезный Муффаз, мы бы потеряли не только тебя, но еще и Фарис вместе с ребенком, которого она носит, ведь мы оказались в ловушке закона и традиций. И последнее – выслушай меня очень внимательно. Супруга корабля перенесла длительные пытки, но не сломалась. Потому что знала правду: наш корабль носит название «Дитя приливов» в соответствии с пророчеством, которое должно обеспечить мир между Ста и Суровыми островами, и я всем сердцем верю, что его исполнит Миас Джилбрин, твоя супруга корабля. Ты меня понял?

Гавит стоял перед ним и моргал, пытаясь осмыслить то, что услышал, а Джорон, который уже сделал первый шаг по лестнице пророчества, решил, что ничего не потеряет, если поднимется по ней до конца.

– У ветрогонов также есть пророчество, – продолжал Джорон. – В нем меня называют Зовущим и говорится, что я поднимаю кейшанов. Если супруга корабля меня попросит, я призову на помощь всех кейшанов моря, и на наш корабль придет новая жизнь, не только ребенок Фарис, а нечто более значительное, ты меня понимаешь, Гавит? – Он кивнул, и Джорон почувствовал, что в юноше произошло изменение. – А теперь иди, я уверен, что у тебя хватает работы.

Гавит повернулся и распахнул дверь – и ему пришлось протиснуться мимо Гаррийи, которая собралась войти. Она посмотрела ему вслед и фыркнула.

– Ты сказал ему достаточно, но не слишком много. У тебя хорошо получилось, Зовущий, – заявила Гаррийя.

– Или так, или безумие, иначе на нижних палубах не поймут пророчества, – ответил Джорон. – Так что займись своей работой, Гаррийя, помоги девушке родить ребенка. – Она усмехнулась, и на ее лице появились новые морщины.

– Ха, вот что происходит, когда какой-то дитя палубы думает, будто может объяснять старой Гаррийе, что ей следует делать, ведь все вы глупцы, оказавшиеся в море. – Она принялась хихикать, потом повернулась, собираясь уходить: – И все умрете без меня. Ты постарайся, чтобы эти старые кости продолжали держаться на воде, Зовущий, а я сделаю остальное. Да, старая Гаррийя сделает остальное.

И она исчезла в темноте нижней палубы.

На палубе царило напряжение. Известие о том, что Фарис рожает, быстро распространилось среди команды, они боялись за нее, хотя понимали, что происходящее находится за пределами контроля женщин и мужчин. Всем известно, что женщины умирают при родах, и они невольно мысленно возвращались к тем людям корабля, которых потеряли. Когда Джорон поднимался по лестнице на сланец, он услышал сдавленный крик, который донесся снизу, и, словно в ответ, почувствовал боль в культе. Он обнаружил стоявшую на корме Миас – супруга корабля смотрела в подзорную трубу, а когда опустила ее, Джорон увидел, что ее лицо стало белым, как морской лед, – слишком бледным для хороших новостей.