– Нам нужно приготовиться, – сказал он. – С таким ветром мы будем в доке к концу дня.

– Мы не будем высаживаться в Бернсхъюме, – печально проговорил Джорон. – Мы облетим вокруг острова и подойдем к нему с другой стороны, так как…

– Да, чума, – ответил Меванс, которого, казалось, ничто не могло удивить. – Я слышал разговоры на нижних палубах.

– Это моих рук дело, – сказал Джорон.

– Наших рук, – поправил его Меванс.

Джорон покачал головой.

– Нет, – возразил он. – Моих. Мои приказы, моя идея. Я понимал, что посылаю им яд.

– Не стоит забывать: ты не знал, что это чума, – мягко сказал Меванс. – Мы воюем с врагом, а на войне гибнут женщины и мужчины.

– Верно, – не стал спорить Джорон, – но одно дело придумать план и отдать приказ и совсем другое видеть, как он приносит столь ужасные плоды.

– Нет смысла об этом говорить, – вмешалась Квелл. – Дело сделано. Нам нужно взять свои вещи.

Они спустились на нижнюю палубу, собрали все, что привезли с собой, тщательно упаковали в морские сундучки, и Джорон вдруг понял: несмотря на то что его жизнь наполняло огромное количество событий и бесконечные путешествия, лишь немногие из своих вещей он мог назвать важными. У Миас было много безделушек, книг и камней, которые по-прежнему находились в большой каюте на борту «Дитя приливов». У него же имелась нога из кости и прямой меч, но ими он постоянно пользовался, и они ничего не говорили о том, какой он человек. Существовал ли он за личностью Черного Пирата? Он ли отдавал приказы, уносившие жизни людей, или это всего лишь оболочка?

И в конечном счете какая разница?

Он сделал вдох. Выдохнул. Сказал себе, что сейчас не время предаваться меланхолии и сомнениям. Даже если Черный Пират выдумка, с того момента, как он окажется на Шипсхъюме, ему придется отдавать приказы, планировать, принимать решения. Ведь он как никогда близко оказался рядом со своей целью. Джорона наполняла уверенность в том, что Миас жива и она на острове, как и то, что под Шипсхъюмом спит кейшан. Он ощущал его могучее присутствие, медленные биения сердца, более того, знал, что кейшан каким-то образом почувствовал присутствие у острова тела его мертвой сестры, и это знание вливалось в его медленные сны, не исключено, что они были о мести и пробуждении – и ударе по тем, кто ее убил.

Или он решил, что труп у острова – результат схватки его сородичей? Возможно, он его вовсе не замечал, а Джорон приписал ему человеческие чувства, пытаясь понять нечто столь огромное и непостижимое. Он не знал, и это не имело значения. Джорон не сомневался, что без Ветрогона кейшан находился за пределами его досягаемости.

Как странно, что мысли о Ветрогоне были подобны ударам клинка в сердце. Джорон по нему скучал. Когда они сойдут на землю, он станет командиром и его снова наполнит одиночество; Квелл и Меванс будут ждать от него решений. На борту корабля даже Эйлерин считался с его желаниями, и Джорон никогда не мог бы назвать его своим настоящим другом, как и других супругов корабля. Ветрогон являлся единственным существом в его жизни, для которого не имело значения, кто он такой, и говорящий-с-ветром относился к нему, не обращая внимания на звание. Ветрогон временами вел себя грубо и пренебрежительно, но почему-то дарил Джорону утешение, а он в нем нуждался. И еще он нуждался в руководстве и находил его в Миас. Точно корабль со сломанным рулем, он сильно отклонился от намеченного ею курса, он найдет ее и вернет, и тогда она направит его в нужную сторону и сделает мир лучше. Найдет место их людям.

Из его груди вырвалось рыдание.

«Кто я такой? – подумал он. – Неужели я настолько слабое существо? Ты посчитала меня способным нести это бремя, Миас, но единственное, чего я хочу, – вернуть его на твои плечи».

Неужели он здесь исключительно по эгоистическим причинам? А все его разговоры о долге и обещаниях – лишь плащ, маскирующий трусость? Он не хотел, чтобы все обстояло именно так, но чувствовал уверенность, что такова его реальность.

Значит, он снова должен надеть плащ, выпрямиться во весь рост и быть готовым ко всему. Он еще не закончил. Миас должна находиться где-то рядом. Он подошел так близко. И что бы ни случилось, он ее найдет или умрет здесь, Черный Пират закончит свои дни в Бернсхъюме, и Джорона это радовало, потому что груз ответственности и его маска оказались слишком тяжелыми, а на руках было слишком много крови.

А пока ему ничего не оставалось, кроме ожидания. Он долгие часы прислушивался к звукам корабля, немного поспал, сделал подушечку из вариска для протеза, которым пользовался, постаравшись сделать его более удобным до того момента, когда он окажется на земле и сможет пристегнуть ногу из кости, успевшую стать его частью. В какие-то моменты он даже не смотрел вниз и не удивлялся, что ноги нет на месте. Как в другие дни, когда не окидывал взглядом палубу своего корабля, ожидая увидеть направлявшихся к нему старых друзей и любовников. Сколько всего утрачено, и вот теперь он сидит в один из переломных моментов и размышляет, стоило ли все это начинать.

– Слуга? – Он обернулся. У двери стояла Квелл. – Мы покинем корабль, как только будет сброшен стоп-камень, – сказала она, – ты с Мевансом принесешь морской сундучок, и мы погрузим его во флюк-лодку, которая доставит нас на берег.

– Да, госпожа, – ответил он, и к нему почти сразу присоединился ухмылявшийся Меванс, который взял на себя бо́льшую часть веса, и они вместе стали толкать тяжелый сундучок по крутым и скользким ступеням трюма «Глаза кейшана», при этом хранитель шляпы беспрерывно ругался.

– Я ненавижу сундук, и да будут прокляты вещи, созданные для того, чтобы усложнить жизнь честным детям палубы, – бормотал он себе под нос, и Джорон улыбнулся.

Ну хотя бы часть вещей остается неизменной.

На палубе Джорон увидел, как Глаз Скирит ныряет за ярко раскрашенную верхушку острова Шипсхъюм, вокруг которого были пришвартованы корабли и лодки самых разных размеров. Высокие мачты отбрасывали длинные тени, уходившие далеко в море, словно нетерпеливые пальцы, готовые сомкнуться вокруг него. Он услышал плеск сброшенного стоп-камня, и «Глаз кейшана» замер на месте. Получилось не слишком аккуратно, и он едва устоял на ногах с тяжелым сундуком в руках, когда корабль дернулся. Мать палубы закричала на кого-то, и Джорон услышал щелканье бича и стон несчастного, оказавшегося виноватым.

Джорон с нетерпением ждал момента, когда он сможет убраться с корабля и окажется как можно дальше от команды рабов и постоянного напоминания о том, что, какой бы тяжелой ни представлялась тебе собственная жизнь, найдутся те, у кого она еще хуже. Он снова посмотрел на остров. На палубу легли тени, и у Джорона возникло ощущение, будто вокруг него сомкнулись стены клетки, и он подумал, что это очень подходящий образ, ведь в глубине души он не верил, что сумеет покинуть остров.

Затем на него нахлынуло чувство вины. Что он наделал? Привел сюда Меванса и Квелл, чтобы они здесь погибли. Они с Мевансом поставили сундук на костяные перила, Квелл подошла и встала рядом с ними. Джорон заговорил едва различимым шепотом.

– Выслушайте меня очень внимательно, – сказал он. – Я освобождаю вас обоих, вы меня поняли? Квелл, твой долг полностью выплачен. Меванс, ты не обязан следовать за мной как за своим хранителем палубы, вы оба можете остаться в лодке и вернуться на «Дитя приливов». Или отправиться куда захотите.

– Остаться? – переспросила Квелл. – На дырявой посудине? Вот уж нет.

Джорон повернулся к Мевансу.

– Мы должны сделать работу, – ответил Меванс. – И я не уйду до тех пор, пока она не будет закончена. – Он ухмыльнулся. – Кроме того, я не могу не думать о неприятностях, которые ты на себя навлечешь, если рядом не будет нас с Квелл.

– Спасибо вам, – сказал он, и ему пришлось приложить немало усилий, чтобы его голос прозвучал ровно.

Джорон не понимал, как сильно он надеялся, что они останутся, и теперь почувствовал, что может дышать немного свободнее – кому хочется встретить смерть в одиночку?