– Семь дней в самом лучшем случае, хранитель палубы, – сказал он, – но мне снятся только слабые ветры без надежды на что-то другое.

Джорон кивнул, чувствуя, как встают дыбом волоски у него на затылке, словно его шеи коснулся ледяной ветер.

– Ветрогон? – спросил Джорон.

– Джо-рон Твай-нер. – Медленный скрипучий голос. Затем ветрогон подскочил и щелкнул клювом на лишенного ветра, которому пришлось склониться почти до самой палубы, чтобы избежать атаки. – Не хотеть! Не хотеть! – Джорону показалось, что мир вокруг него начал вращаться, приобрел пастельные тона, и сделал шаг – первый, второй, чтобы опереться спиной о поручни. – Джорон Твайнер? – тихо сказал ветрогон и подошел к нему.

И протянул крыло.

– Я в порядке, – сказал Джорон, но он не был в порядке и прекрасно это понимал. – Просто скажи мне, как долго ты сможешь помогать нам лететь, не причиняя себе вреда?

– Долго и долго, – ответил ветрогон, и его слова прозвучали громко и скрипуче, а голова склонилась набок. – Долго и долго.

– Хорошо, – сказал Джорон. – Мы должны направиться к супруге корабля. – Неужели приближается буря? Или мир стал темнеть? – Мы должны с ней встретиться, она… Она может нуждаться в нашей помощи. – Волна, черная волна промчалась над кораблем, закрыв свет, а когда она прошла и свет вернулся, Джорон обнаружил, что стоит на коленях.

– Джорон! – позвал его Динил, а потом закричал: – Фарис! Барли! Помогите мне с хранителем палубы, позовите Гаррийю!

Джорон схватил руку Динила.

– Держи «Дитя приливов» по курсу. – Каждое слово рвало ему горло, спина горела, язвы на руках чесались. – И не используй все силы ветрогона.

– Я услышал твои приказы.

– Не приказы, – сказал Джорон, чувствуя, как над ним смыкается темнота. – Просьбы другу.

А потом все исчезло.

– Зовущий?

Двигаться на дне моря.

Ему снилось, что он не шевелится на морском дне.

Снилось отчаянное желание скользить сквозь воду. Разочарование. Будто он связан. Он пытался сопротивляться, отбиться, даже кусался, чтобы выбраться из темноты, державшей его прочной хваткой. Связывавшей так надежно. Если сон был океаном, то он безнадежно тонул, как дитя палубы, упавший за борт в шторм.

– Зовущий! – Острый укол в щеку, и темнота отступила, как прибой, уходящий с пляжа, вода, бегущая между камнями. – Не уходи от меня, Зовущий, – сказал голос. – Я же говорила, события повторяются. Предупреждала, что ты должен найти себя еще раз. – Клаустрофобия начала отступать, шум волн, набегающих на пляж, превратился в звук его собственного дыхания, воздуха, входившего и выходившего из его горевших огнем легких.

– Гаррийя… – прохрипел он.

– Да, я, – ответила она, глядя в его лицо и приподнимая веки. – У меня лекарство, которое ты должен выпить. Эти безумцы и их глупость привели к тому, что твоя рана на спине снова открылась. Вся моя хорошая работа испорчена. А тебе предстоит еще столько дел.

– Как долго? – спросил он, испытывая небывалую жажду, слова казались ему легким бризом.

– Два, три дня, кто знает? Корабль движется, твой говорящий-с-ветром день и ночь сидит на палубе на корточках, звонят колокола и мешают мне спать. – Она отошла, шаркая по белому полу.

И только после этого Джорон сообразил, что находится в каюте Миас. Его охватила паника, и он попытался встать. Но Гаррийя моментально вернулась, и ее старые узловатые руки уложили Джорона обратно на жесткую постель.

– Нет, это каюта Миас…

– Помолчи, мальчик. – Она похлопала его по щеке. – Мне нужно место для работы, и если ты думаешь, что она будет недовольна, то ты совсем не понимаешь женщин. – Гаррийя посмотрела ему в лицо. – Она ведь практичная, не так ли? – Он кивнул. – Ты ей нужен, Джорон Твайнер, ты это выпьешь и будешь лежать. – Она протянула ему чашку и наклонилась над ним. – Я не могу остановить гниль кейшана, мальчик; никто не может, как и безумие. Но я могу это замедлить.

Он кивнул.

– Никому не говори. – Слова обжигали ему рот, на глаза навернулись слезы. – Они не будут доверять офицеру с гнилью, будут ставить под сомнение любой мой приказ.

Гаррийя посмотрела ему в глаза, ее лицо было дорожной картой возраста, глаза прятались в складках кожи.

– Только не нужно их недооценивать, – сказала она.

Он схватил Гаррийю за руку, и ее кисть показалась ему тонкой и хрупкой, как птичья лапка.

– Никому не говори.

– Как пожелаешь, хранитель палубы, – сказала она. – А теперь выпей это и отдыхай.

Он так и сделал, так и сделал.

Когда Джорон проснулся вновь, погружение оказалось столь глубоким, что в нем даже не было сновидений – то была утрата сознания до последних глубин; и, если он видел Старуху или дрейфовал в могущественном теле сна, как случалось прежде, память ничего не сохранила. Не помнил Джорон и того, как его перенесли в собственную каюту, которую побелили, как каюту супруги корабля, иллюминатор на носу был открыт, чтобы он мог видеть серую воду, по которой летел «Дитя приливов». Он испытывал боль, но не обжигающую боль инфекции, а когда двигался, у него не возникало ощущение, что спина может в любой момент разорваться. Даже язвы в верхней части рук стали чесаться немного меньше.

Он был в чистой рубашке.

На корабле редко удавалось увидеть белую одежду, любые цвета – даже самые яркие – неизменно стремились стать серыми, подобно морю. Но его рубашка была белой, как самое высокое облако на небе в теплый день – и такой же мягкой. Джорон спустил ноги с гамака, проверил, может ли им доверять, хотел узнать, какая часть сил к нему вернулась, а когда убедился, что они выдерживают его вес, встал. И застонал. Сделал шаг.

Дверь в его каюту открылась, на пороге стояла Гаррийя. За ней в полумраке нижней палубы топтались Фарис и Карринг.

– Встал? – сказала Гаррийя. – Самое время. – Он увидел, как округлились глаза Фарис, когда она услышала, как старуха с ним разговаривает. – Ты останешься здесь или пройдешься по кораблю, чтобы все осмотреть?

– Да, – сказал он. – Да, я должен проверить корабль.

– Твоя куртка, хранитель палубы, – сказала Фарис, входя в каюту и протягивая Джорону синюю форменную куртку, выстиранную, зашитую и выглаженную, с новыми перьями, в которых отражался свет.

Она помогла Джорону ее надеть, терпеливо ожидая, пока хранитель палубы шипит от боли в спине – ему пришлось вытянуть руки.

– Ты еще не поправился, Зовущий, не забывай об этом, – сказала Гаррийя. – Но теперь поправишься. Если не станешь делать глупости.

– Я попытаюсь, – сказал он.

Джорон оглядел яркую белую каюту и выход на темную нижнюю палубу, озаренный тусклосветом. Он чувствовал, что чего-то не хватает, прикоснулся к бедру, где прежде висел меч, но его там не оказалось. Уже одно это вызвало раздражение, требовало мести. Но ему не хватало чего-то еще – пропало нечто важное. «Анзир», – сказал он себе и сразу понял, что наконец осознал настоящую потерю. Они никогда много не разговаривали, у них не было ничего общего. Однако она всегда находилась рядом, как рука или нога. Нечто постоянно присутствовавшее, о чем даже не думаешь до тех пор, пока оно тебе не понадобится. Джорон откашлялся, чтобы избавиться от комка в горле.

– Фарис, – сказал он, – спасибо, что принесла мою куртку, но мне нужны еще и сапоги. – Фарис кивнула. – И штаны, – добавил он со слабой улыбкой, которая отняла у него не меньше сил, чем необходимость стоять.

Джорон с трепетом шел по кораблю. Как его теперь примут? Он проявил слабость, совершил ошибки, из-за которых мятежники едва не завладели кораблем окончательно, верные дети палубы погибли или получили ранения. А потом он предал всех, позволив Квелл жить.

Он шел, и каждый трудный шаг убеждал Джорона, что Квелл права. Он не офицер. Он просто сын рыбака, и ему нечего делать на сланце корабля флота. Он больной и слабый. Человек, который всех подвел. Что теперь подумает Миас? Пока ждет свой корабль, которого все нет и нет? У нее заканчиваются запасы, и она проклинает своего хранителя палубы?