Данату уже исполнилось двадцать зим, на его лице смешались длинные северные черты Оты и тонкие лисьи Киян. С того времени, как Ота уехал, скулы Даната заострились, он стал выглядеть старше и симпатичнее. На нем было серое платье с богатым красным кушаком, которое очень шло ему. И, тем не менее, Ота видел всех мальчиков, которые превратились в этого мужчину: младенца; неповоротливого мальчугана, только что вставшего на ножки; болезненного мальчика, вынужденного лежать в кровати; неловкого и печального юношу, наследника Империи. Все они стояли перед ним в позе церемониального приветствия, в глазах блестела радостная улыбка. Ота нарушил протокол и обнял сына. Руки юноши оказались холодными и сильными.

— Ты все хорошо делал, — прошептал Ота.

— Никто из городов действительно не сгорел, пока тебя не было, — тихо ответил Данат. В его голосе были гордость и удовольствие от похвалы.

— Ты говоришь почти как Синдзя.

— Ты знаешь, что риск был.

Ота засмеялся и дал рою слуг проводить его в покои. Церемонии закончатся намного позже. Приветствия растянутся на недели — аудиенции, особые молитвы, пиры, танцы, переговоры, заседания. Все это лежит перед ним, словно пожизненная работа, которая начнется позже. Но сейчас он сидел в своих личных апартаментах, обдуваемый прохладным бризом, напротив сидели Синдзя и Данат, наливавший охлажденную воду в каменные пиалы. Мир был само совершенство.

За исключением того, конечно, что не был.

— Возможно мы можем забить обе дырки одним гвоздем, — сказал Синдзя. — Сильный удар по пиратам защитит Чабури-Тан и ясно скажет Обару, что им лучше держаться поближе к собственному дому.

— А что покажет слабый удар? — спросил Ота.

— Покажет, что мы слабы, после чего дела пойдут плохо, — сказал Синдзя. — Но если мы с самого начала будем предполагать, что потерпим поражение, я не смогу предложить ничего полезного.

Ота положил ноги на скамеечку. Ему все еще казалось, что дворцы покачиваются: призрачное движение после недель на корабле. Чувство оказалось странно приятным.

— С другой стороны, — сказал он, — если мы собираемся уничтожить врага цветами и подушками, нам это не поможет. Насколько силен наш флот? Хватит ли у нас людей, чтобы разбить пиратов в честном бою?

— Если мы не разобьем их сейчас, мы, безусловно, не разобьем их и в следующем году, когда все моряки станут на год старше, — сказал Синдзя. — Даже если каким-то чудом все способные рожать гальтские женщины прыгнут в чью-то кровать, только лет через десять мы получим новые руки, способные затянуть веревку, хотя и не сражаться. Если мы собираемся что-то делать, это надо делать сейчас. До того, как стать сильными, мы станем намного слабее.

— Если мы сумеем стать сильными, — отозвался Ота. — И я не знаю, сумеем ли мы сохранить корабли. У нас одиннадцать больших городов и только боги знают, сколько предместьев. Мы говорим о переезде полумиллиона нашим мужчин в Гальт и получении обратно полумиллиона женщин.

— Ну, отправив в Гальт тех, кто может сражаться, мы делу не поможем, — сказал Синдзя.

— Зато Гальт может сражаться, — сказал Данат. — У них есть опыт войны на море, есть боевые корабли и ветераны.

Ота увидел, как на лице Синдзя появилось задумчивое выражение. Он дал молчанию продлиться.

— Мне это не нравится, — наконец сказал Синдзя. — Даже не знаю, почему, но не нравится.

— Мы все еще считаем свои проблемы своими, — сказал Данат. — Попросить Гальт сражаться за нас может показаться странным, но таким образом они защитят и свою страну. Через поколение Чабури-Тан будет как их городом, так и нашим.

Ота почувствовал в груди странное давление. Все это было правдой, конечно. Он провел годы, осуществляя свой план объединения государств. И, тем не менее, когда Данат откровенно сказал о том же самом, ему было трудно это услышать.

— Есть еще кое-что, — сказал Синдзя.

— Баласар? — спросил Ота.

Синдзя наклонился вперед, сплел пальцы на колене и нахмурился. Помолчав, он заговорил:

— Да. Да, он.

— Он простил меня, — сказал Ота. — Возможно, вы оба…

— При всем уважении, Ота-тя, — сказал Синдзя. — Ты был его врагом. И это честная позиция. Я нарушил свою клятву, солгал ему, убил его лучшего капитана. Он — человек, который любит преданность, а я был одним из его людей. Это не то же самое.

— Возможно, — согласился Ота. — Возможно, не то же самое.

— Баласар-тя не тот человек, который может повести флот, — сказал Данат. — Или, при всем уважении, ты, Синдзя-тя.

— Да, конечно, мы этого не можем, — сказал Синдзя. — Мое руководящее положение не при чем, мне не нравится сама идея. Просто… Но мальчик прав, Ота-тя. Смешанный флот, наши корабли и их, может потопить пиратов. Это лучшее решение. Я не знаю, сможем ли мы договориться с Гальтом, но об этом стоит подумать.

Ота почесал ногу.

— Фаррер-тя, — сказал он. — Новый отец Даната. У него есть опыт морских сражений. Мне кажется, он ненавидит всех нас вместе и по отдельности из-за будущего брака Аны-тя, но он — самый подходящий человек.

Данат сделал большой глоток воды и усмехнулся. Это сделало его моложе.

— После того, как церемония закончится, — сказал Синдзя. — Мы получим этого гальта пьяным и счастливым; вот тогда и посмотрим, сможем ли мы заставить его подписать какое-нибудь обязательство, пока он не протрезвеет.

— Если бы это было так просто, — возразил Ота. — С их Высшим Советом, Низшим Советом и Конклавом, каждый шаг — все равно, что заставить кошек встать в прямую линию. Глядя на их действия, я просто поражаюсь, что они сумели собрать средства на военную компанию.

— Тебе надо поговорить с Баласаром, — сказал Синдзя.

— Поговорю, — ответил Ота.

Они перешли к другим темам. Некоторые были весьма трудными: ткачи и каменщики на побережье начали предлагать деньги подмастерьям, так что ближайшие фермы теряли руки; налоговые поступления из Амнат-Тана оказались меньше, чем ожидалось; рейды северян стали хуже. Другие были безобидны: при дворе в моду вошли платья из гальтской ткани; суда стали быстрее двигаться по рекам, потому что научились использовать котлы вместо гребцов; и, наконец, Эя прислала сообщение, что помогает целителям в Патае, очень занята и не сможет приехать на свадьбу брата.

Ота помедлил, еще раз перечитывая письмо, написанное четким ясным почерком дочки. Простые слова, грамматика официальная, но подходящая. Она не обвиняла его и не спорила с ним. Было бы лучше, если бы наоборот. Злость, по меньшей мере, не расстояние.

Он обдумал последствия ее отсутствия. С одной стороны, все заметят, что семья императора не полностью собралась. С другой, Эя порвала с ним все отношения много лет назад, когда его нынешний план был только грубым наброском. Будучи здесь, она бы только напоминала женщинам городов, что они, в определенном смысле, выброшены на помойку. У следующего поколения не будет матерей из Хайема, и то, что их отцами будут не гальты, являлось, в лучшем случае, слабым утешением. Он сложил письмо дочки и сунул в рукав; мысль о том, что отсутствие Эи к лучшему, омрачала сердце.

Ота ушел в свои комнаты, отослал слуг и лег на кровать, рассеянно глядя, как бледный полог колышется под еле ощущаемым бризом. Как странно — быть дома, слышать на улицах родной язык, чувствовать воздух, который он вдыхал в юности.

Ана и ее родители тоже сейчас отдыхают, сидя, возможно, на веранде, выходящей на искусственный пруд с карпами-кои и перекинутый через него мостик. Возможно убрали раздвижные стены, что пустить внутрь воздух. Будучи в возрасте Даната, Ота несколько раз бывал в доме поэта в Сарайкете; тогда он дружил с Маати Ваупатаем и они вместе пили вино. В другой жизни. Он закрыл глаза и попытался представить себе комнаты, которыми они были тогда, когда поэт Хешай и Бессемянный еще находились в этом мире. Нагромождение свитков и книг, зола в камине, запах благовоний и старого вина. Он не сознавал, что заснул, пока Бессемянный не отвернулся, с ухмылкой; только тогда Ота понял, что это сон.