— Генерал! С вами хочет поговорить один человек. Я подумал, что лучше сразу привести его к вам.

— Чего он хочет?

— Это вожак наемников. Привел своих людей из Аннастера.

— Наемники мне больше не нужны.

— Уверен, вы все равно пожелаете его выслушать. Они прибыли из Хайема. Говорят, что хай Мати прогнал их, и с тех пор они путешествуют в поисках работы.

— Он побывал в зимних городах?

— Прожил там много лет!

— Молодец, что привел его сюда. Пусть войдет. Кстати, — окликнул Баласар командира, когда тот был уже у дверей, — как его зовут?

— Аютани, генерал. Синдзя Аютани.

Синдзя понял, что недооценил обстановку, как только они прибыли в Арен.

Несколькими неделями раньше отряд пересек горный хребет, отделявший Западный край от земель, которые пусть и не принадлежали Мати и Патаю, но считались их негласными владениями. Молодые ополченцы радовались возможности размять косточки, поэтому Синдзя погнал их быстрее. На подходах к Аннастеру они начали жаловаться на усталость, и все-таки огонек в их глазах тогда еще не погас. Они сбежали из душных, теплых постелей Хайема и попали в края, где на удар отвечали ударом, а не магической силой поэтов и андатов. Они получили возможность испытать себя в схватке с врагом.

Не считая Синдзи, из всего отряда в настоящих боях успели побывать одни командиры, их набралось бы человек десять. Остальным поход представлялся чем-то вроде приключения из детской сказки. Синдзя и не пытался объяснить им, что к чему. Как знать, вдруг им придется по душе убийственная скука затяжной осады или ярость сражений. Но вероятнее было другое: к середине лета половина запросится назад, к мамочкам. Синдзя не видел в этом ничего плохого, ведь он отправился в дорогу, просто чтобы разогнать кровь и заодно помочь своему другу, хаю Мати, в неурядицах с даем-кво.

Он совсем не ожидал, что наткнется на самое многочисленное полчище за всю историю мира.

Гальты стояли вокруг южных крепостей, и стояли во множестве. По всему Западу стражи и думать забыли о распрях. Все взгляды были обращены на юг. Здравый смысл подсказывал, что Гальт наконец-то решил покончить с многовековыми играми в набеги и явился, чтобы подчинить себе Западные земли от южного до северного побережья. Нашлись даже те, кто прикидывал, что станет в этом сезоне с Эдденси.

В таком положении Синдзя решил делать то, что лучше всего умел — слушать. Молва, конечно, преувеличивала. Жители Западных земель боялись всякого. Кто-то видел у берега флот из тысячи кораблей. Кто-то говорил, что гальты заключили договор с Ареном, а прочих стражей и всех их наследников скоро перебьют, чтобы потом никто не смог заявить о правах на власть. Нашлись даже такие, кто думал, что Баласар Джайс, под чьим началом находятся все эти несметные рати, не помышляет о Западных землях, а копит силы, чтобы напасть на сам Гальт. Мол, хочет свергнуть Верховный Совет и провозгласить себя единоличным правителем.

Вывод напрашивался только один: любой наемник, ставший на чью угодно сторону, кроме гальтской, непременно окажется среди побежденных. Стражи объединили усилия и готовились к будущему, как могли. Повсюду разъезжали гонцы с предложениями для вольных отрядов и гарнизонов. Плата, которую обещали Синдзе, подошла бы для шайки матерых ветеранов, которые выдержали не одну осаду, а вовсе не для нескольких сотен чужестранцев, которые почти не отличались от простых головорезов. Синдзя посмотрел на деньги, взвесил все предложения, прислушался к сплетням и собственному чутью, а затем потихоньку собрал людей и направился в Арен, чтобы продаться в четыре раза дешевле, но зато победителям.

Воины остались недовольны этим решением. В их ушах стоял звон больших квадратных монет западников. Дисциплина пошатнулась. Тогда Синдзя остановился в крепости под названием Кастин, нашел там местных наемников и вызвал самых опытных на состязание. Поняв и приняв точку зрения Синдзи, его ребята перевязали ребра и продолжили путь на юг. Больше с его решениями никто не спорил.

Арен был самым далеким из южных оплотов. Путь к нему лежал через низкие холмы, поросшие густой травой, мимо городов с каменными, крытыми соломой постройками. Лоси и олени в окрестных лесах так боялись людей, что ни разу не подпустили охотников на расстояние выстрела. Запасы провизии пополнить не удавалось. Куда бы Синдзя ни шел, повсюду он замечал следы проходившей армии — вытоптанные поля, покинутые стоянки, грязь и пепелища множества костров. И все равно он был ошеломлен, когда с вершины одного из холмов им открылся вид на Арен.

Ни один осажденный город не видел под своими стенами таких полчищ. Палатки и низкие шатры окружали его со всех сторон, ряд за рядом блестела на солнце темная промасленная ткань. Над долиной стлался дым костров, и его пелену не могли полностью рассеять даже ливни. В полях, словно табун лошадей, сгрудились диковинные, похожие на луковицы паровые телеги, на которых гальты возили припасы и вещи, чтобы не нагружать воинов. Городские ворота были открыты. Под арками ползли, извиваясь, кипучие вереницы крошечных человечков. Крепость напоминала дохлую птицу, облепленную муравьями.

Отряд разбил лагерь на почтительном расстоянии от гальтского войска. Синдзя решил пойти в город и разведать обстановку. Он достиг ворот Арена в полдень; всего три ладони спустя охрана уже вела его по коридорам дворца к самому генералу. Синдзя сдал все оружие и даже удавку, которую носил на поясе. Затем его впустили в комнату, где ждал великий полководец. Одно из двух: или Баласару Джайсу казалось мало этого несметного полчища, и для достижения цели он нуждался во всех мечах и кинжалах мира, или Синдзя по каким-то невообразимым причинам представлял для него особый интерес.

В любом случае Синдзе это не нравилось.

Баласар Джайс оказался коротышкой с тусклыми, седеющими на висках русыми волосами. На нем была серая рубаха из тех, которые обычно носили гальтские вожаки. В молодости Синдзя не раз видел такие в бою, когда сражался против гальтов или на их стороне. Этот человек выглядел так, что его можно было принять за кого угодно: крестьянина, матроса с торгового судна или служащего портовой таможни.

— Неподходящая погода для путешествий, — заметил генерал совсем по-дружески, как будто они встретились где-нибудь на постоялом дворе.

Он хорошо говорил на хайятском; акцент скорее приправлял его речь, а не коверкал слова.

— На юге в это время всегда льет, — ответил Синдзя на гальтском. — Иногда бывает холодно, но ведь боги не зря придумали шерсть. По-моему, как раз для такого ненастья. Ну, или в насмешку над овцами.

Генерал улыбнулся. Оказалась ли шутка удачной или ему просто было приятно слышать родной язык, Синдзя не понял, однако вежливую мину сохранил. Они оба знали, зачем он пришел, но только генералу было известно, почему Синдзю принимал он сам, а не какой-нибудь командир пониже рангом. Синдзя решил подождать и посмотреть, что из этого выйдет. Баласар Джайс, по-видимому, угадал его намерение. Он кивнул, подошел к столу и налил два кубка чистейшего перегнанного вина из хрустального кувшина. Нет, не вина. Воды.

— Мне доложили, что хай Мати выслал вас из города, — сказал генерал по-гальтски, передавая кубок Синдзе.

Это была неправда. Синдзя сказал, что они просто прибыли из Мати. Наверное, его не так поняли. Он пожал плечами. Обсуждать недоразумения было еще рановато.

— Все верно. Очень уж тихое местечко попалось. Парням наскучило сидеть без дела, вот и побуянили немного. Знаете, как бывает.

Баласар рассмеялся вполголоса. Смех был теплый, и Синдзя вдруг понял, что генерал ему нравится. Баласар кивнул в сторону кушетки, рядом с которой стояла жаровня. Синдзя поклонился и сел, а генерал без лишних церемоний устроился на краю стола.

— Вы расстались миром?

— Город поджигать не стали, если вы об этом.

— Есть у вас какие-то обязательства перед ним? Или вы теперь сами по себе?

На самом деле каждая серебряная монета, которую получил бы Синдзя, перешла бы в казну Мати. Отряд был не свободнее гальтской армии, стоявшей у крепостных стен. Однако в голосе и взгляде генерала проскользнуло что-то такое, от чего Синдзе почудилось, что речь шла совсем не о свободе и преданности.