Я покосился на своего хозяина – тот медленно, но верно отступал к двери, ведя за собой Китти[324].
– Вы весьма великодушны, владыка Ноуда!
Факварл слегка надулся.
– Беда в том, – сказал он, – что Бартимеус не одобряет нашего замысла. Он уже сказал, что моё пребывание в этом сосуде, – он ткнул себя в грудь Хопкинса и выдержал театральную паузу, – представляется ему «гадостью».
– Да ты посмотри на себя! – бросил я. – Ты заточен в жутком…
Тут я осёкся, вспомнив грозную ауру Ноуды.
– Откровенно говоря, владыка Ноуда, я просто не знаю, в чём именно состоит ваш замысел. Факварл мне так и не объяснил.
– Это легко исправить, маленький джинн! – Ноуда, похоже, обнаружил, что его челюстные мышцы каким-то образом связаны с процессом говорения. Теперь, когда он говорил, его рот беспорядочно открывался и закрывался, иногда распахивался во всю ширь, иногда нет, во всяком случае, с произносимыми словами это никак связано не было. – На протяжении веков мы страдали от рук людей. Теперь наступил наш черёд доставлять им страдания. Благодаря Факварлу и глупому магу, в чьём теле я теперь нахожусь, нам представился шанс отомстить. Мы вошли в мир на наших собственных условиях, и теперь сами можем решать, что нам с ним делать.
Его зубы дважды клацнули, как у голодного пса. Это движение явно не было непроизвольным.
– Однако, при всём моём уважении, – решился заметить я, – вас тут всего семеро, и…
– Самое трудное уже позади, Бартимеус – Факварл одёрнул свой пиджак. – И сделал это я. У меня ушли годы на то, чтобы заманить Мейкписа навстречу его судьбе. Амбиции у него всегда были немереные, но только после появления Гонория, вселившегося в кости Глэдстоуна, я сообразил, как лучше всего можно использовать его спесь. Главной слабостью Мейкписа было его тщеславное стремление к новизне, к безоглядному творчеству. После появления Гонория они с Хопкинсом прониклись идеей вселения духов в живое тело. Я, со своей стороны, мало-помалу подталкивал их к тому, чтобы воплотить это в жизнь. Со временем Хопкинс вызвался поставить эксперимент на себе, и призвал он меня. После этого всё было просто. Я уничтожил разум Хопкинса, но от Мейкписа это скрыл. И вот сегодня он тоже пожертвовал собой и несколькими своими приятелями.
– И теперь нас семеро, – сказал Ноуда, – но вскоре может стать ещё больше. Всё, что нам нужно, – это новые люди-сосуды.
– Ну, этих у нас полно, спасибо Мейкпису, – добавил Факварл.
– То есть? – удивился могучий дух.
– Все правительство лежит в соседнем зале, с заткнутыми ртами, связанными руками, готовое к употреблению. Вы пожрали память волшебника, владыка Ноуда, потому и не помните.
Ноуда разразился диким хохотом, от которого упал один из соседних стульев.
– Да, конечно, какой смысл делить эти мозги с… Так значит, все прекрасно! Наши сущности защищены! Мы не связаны никакими заклятиями! Вскоре мы будем сотнями бродить по миру и жрать, жрать, жрать его обитателей!
Вообще-то я с самого начала предполагал, что они явились сюда не для того, чтобы поглазеть на достопримечательности. Я бросил взгляд на Мэндрейка с Китти – они были почти у дверей.
– Есть вопрос, – сказал я. – А когда вы всех пожрёте, как вы вернётесь обратно?
– Обратно? – переспросил Ноуда.
– Что значит «обратно»? – эхом откликнулся Факварл.
– Ну… – Пирамида из слизи попыталась пожать плечами – вышло неубедительно. – Обратно в Иное Место. Когда вам тут надоест.
– Это в наши планы не входит, маленький джинн. – Голова Ноуды внезапно резко повернулась в мою сторону. – Мир велик. Он разнообразен. И теперь он наш.
– Но…
– Наша ненависть копилась столь долго, что исцелить её не сможет даже Иное Место. Подумай о том, что пришлось испытать тебе самому. Ты должен чувствовать то же, что и мы.
Внезапно раздался крик. Ноуда беспорядочно дёрнулся в своём кресле, спинка кресла треснула посередине.
– Что это за шум?
Факварл ухмыльнулся.
– А это, по всей видимости, хозяин Бартимеуса.
Вопли, визги… Ну да, конечно, Мэндрейк, с его фирменной неуклюжестью, до дверей не добрался. Их с Китти задержало тело Дженкинса, к тому времени уже приноровившееся двигаться более или менее целенаправленно. Очевидно, дух, сидевший внутри его, был толковый малый.
В голосе Ноуды послышался интерес.
– Приведите их сюда.
Времени на это ушло немало: ноги у Дженкинса все ещё не сгибались в коленях. Но в конце концов двое растрёпанных людей оказались перед золотым креслом. Руки Дженкинса держали их за шкирку. И Мэндрейк, и Китти выглядели измождёнными и приунывшими. Плечи у них поникли, одежда порвалась; пальто у Китти сбоку было прожжено насквозь. Пирамида слизи незаметно вздохнула.
Ноуда попытался изобразить на пробу жуткую, недоделанную улыбку. Он принялся нетерпеливо ёрзать и извиваться на своём троне.
– Мясо! Я чую мясо! Ах, какой превосходный аромат!
В глазах Мэндрейка вспыхнул вызов.
– Бартимеус! – прохрипел он. – Я всё ещё твой хозяин! Я приказываю тебе помочь нам.
Факварл с Ноудой расхохотались от души, услышав это. Я – нет.
– Это всё осталось в прошлом, – сказал я. – Сейчас тебе лучше помалкивать.
– Я повелеваю тебе…
Тут изо рта Дженкинса послышался низкий женский голос.
– Бартимеус, это ты?
Слизь дрогнула.
– Наэрьян! Мы с тобой не виделись со времён Константинополя!
– Внимай мне! Я повелеваю… – не унимался Мэндрейк.
– А отчего ты такой слизистый, Бартимеус? Ты выглядишь совершенно больным.
– Ну да, бывало и получше. Но ты на себя-то взгляни! Рыжие волосёнки, очочки, всего две ноги… По-моему, для тебя это унизительно, ты не находишь?[325]
– Я… я повелеваю… – Мэндрейк уронил голову и умолк.
– Оно того стоит, Бартимеус! – сказала Наэрьян. – Ты просто не представляешь, что это такое. Тело, конечно, однообразно, но какую свободу оно даёт! А ты к нам не присоединишься?
– Да-да! – поддержал её громовой голос Ноуды. – Присоединяйся к нам. Мы тебе подберём подходящего волшебника. И заставим его призвать тебя в себя.
Слизь вытянулась во весь рост – ну, насколько могла.
– Благодарю. Ваше предложение весьма любезно и великодушно. Однако, боюсь, мне придётся его отклонить. С меня довольно этого мира и всего, что в нём есть. Моя сущность истерзана. Единственное моё желание – это как можно скорее возвратиться к покою Иного Места.
Ноуда, похоже, был несколько разочарован.
– Что за странный выбор!
– Я же вам говорил, – тут же вставил Факварл, – Бартимеус неверен и увёртлив! Его надо уничтожить Спазмом!
Глотка Мейкписа исторгла грозный рык, воздух задрожал от волны жара. Одежда на теле Факварла вспыхнула и задымилась. Ноуда втянул жар обратно. Пламя потухло. Глаза Мейкписа засверкали[326].
– Берегись, Факварл! – прогудел громовой голос. – Твои добрые советы становятся навязчивыми. Этот джинн может уйти, если пожелает.
Слизь отвесила поклон.
– Я буду вечно признателен вам, владыка Ноуда. Если вы снизойдёте до того, чтобы меня выслушать, у меня есть ещё одна, последняя просьба.
– В этот знаменательный день, день начала моего царствования на земле, – сказал Ноуда, – я не откажу в просьбе ни одному, даже наислабейшему из моих собратий-духов. А слабейший из них, несомненно, ты. Я выполню твою просьбу, если то в моих силах. Говори же.
Слизь склонилась ещё ниже.
– Владыка Ноуда, пощадите жизнь этих двух людей. Мир, как вы справедливо заметили, велик. В нём найдётся немало других, кого можно пожрать. А этих – пощадите.
Эта просьба произвела немалое впечатление. Факварл с отвращением фыркнул, Наэрьян изумлённо присвистнула. Что до Ноуды, он клацнул зубами с такой силой, что от его трона отлетело несколько ангелочков. Глаза его полыхнули огнём, пальцы смяли крышку стола, точно масло. Не могу сказать, что он был в восторге.
