– Не обязательно было это делать. Я просто упомянула…

– Имя. Тебе следовало бы знать, на что способны имена.

Китти прокашлялась. Первый приступ страха отступал, быстро сменяясь желанием разрыдаться. Китти преодолела его.

– Если ты так стремишься оставаться в настоящем, – осведомилась она, с остервенением пытаясь проглотить комок в горле, – то почему ты так настойчиво принимаешь… его облик?

Мальчик нахмурился.

– Что-то у тебя сегодня воображение разыгралось, Китти. С чего ты взяла, что я принимаю чей-то облик? Я даже теперь, в ослабленном состоянии, могу выглядеть так, как пожелаю.

Он, не двигаясь с места, снова сменил облик: раз, другой, ещё и ещё раз, становясь все причудливее и кошмарнее, при этом сидя все в той же позе в центре круга. Под конец он сделался чем-то вроде огромного грызуна, толстого и пушистого. Грызун сидел, скрестив задние лапы, а передние возмущённо сложив на груди.

Китти и глазом не моргнула.

– Да, но обычно ты не разгуливаешь в образе гигантского хомячка, – отрезала она. – В конце концов ты всегда превращаешься в одного и того же смуглого мальчика в набедренной повязке. Почему? Потому что этот мальчик тебе не безразличен. Это очевидно. Это кто-то важный из твоего прошлого. И мне оставалось только выяснить, кто именно.

Хомяк лизнул розовую лапку и пригладил пучок шерсти за ухом.

– Я не собираюсь признавать, что в этих далеко идущих выкладках есть хоть капля правды, – сказал он. – Но мне всё же любопытно. И что ты стала делать? Этот мальчик мог быть кем угодно.

Китти кивнула.

– Это правда. Вот как всё было. После того как мы расстались с тобой в прошлый раз, мне понадобилось поговорить с тобой снова. Всё, что я знала о тебе, было твоё имя – или одно из имён: Бартимеус. Это было не так уж много, поскольку я даже не знала точно, как оно пишется. Но я знала, что, если долго искать, рано или поздно я найду тебя где-нибудь в исторических записях. И когда я начала учиться, я всюду искала упоминания о тебе.

Хомяк скромно кивнул.

– Думаю, долго тебе искать не пришлось. Должно быть, упоминаниям о моих подвигах несть числа.

– Ну, вообще-то у меня ушёл почти год на то, чтобы найти хотя бы мимолётное упоминание. В библиотечных книгах то и дело упоминалось множество разных других демонов. Часто попадался Ноуда Грозный, африт по имени Чу, и ещё кто-то по имени Факварл тоже был известен в десятке разных государств. И вот наконец попался мне и ты – тебя мимоходом упомянули в примечании.

Шерсть на хомяке встала дыбом.

– Что-о? Ты в каких книжках смотрела? В ваших библиотеках, небось, все приличные труды изъяты! Мимоходом! В примечании!

И он ещё некоторое время что-то возмущённо бормотал себе в шерсть.

– Понимаешь, в чём проблема, – поспешно объяснила Китти, – тебя ведь не всегда называли Бартимеусом, так что даже когда о тебе рассказывали очень много, я просто не могла определить, что это ты. Но то примечание мне помогло, потому что в нём имя, которое я знала – Бартимеус Урукский, – было связано с двумя другими: Сакар аль-Джинни (так тебя звали в Персии, да?) и Ваконда алгонкинов. После этого упоминания о тебе стали попадаться мне немного… ну, в смысле, намного чаще. И мало-помалу дело пошло. Я сумела кое-что разузнать о твоих поручениях и приключениях и выяснила имена некоторых твоих хозяев, что было тоже весьма интересно.

– Ну, надеюсь, ты осознала, с кем имеешь дело! – сказал хомяк. Он всё ещё дулся.

– Разумеется! – сказала Китти. – Ещё как! Ты в самом деле беседовал с царём Соломоном?

– Ну да, ну да, так, немного потолковали, – буркнул хомяк. Однако, похоже, он всё-таки слегка смягчился.

– И всё это время, – продолжала Китти, – я обучалась вызыванию. Мой наставник был довольно медлителен, а я и того медлительней. Мне было страшно, но постепенно я дошла до той стадии, когда почувствовала, что, наверное, смогу вызвать тебя. Но я по-прежнему не знала ничего об этом мальчике, а это было жаль, потому что я понимала, как он для тебя важен. И тут вдруг я напала на след! Я узнала твоё египетское имя – Рехит – и через него вышла на волшебника Птолемеуса!

Она сделала паузу и торжествующе улыбнулась.

– Ну и что это тебе дало? – спросил хомяк. – У меня были сотни хозяев, и независимо от того, на чём были вычерчены их пентакли, на песке пустыни или на степном вытоптанном дёрне, лютая, непримиримая вражда…

– Да-да! – Китти замахала руками, заставляя хомяка умолкнуть. – Я ещё не договорила. В одном источнике упоминалось о тесной связи между этим Птолемеусом и его рабами. Там говорилось также, что он умер ещё ребёнком. Вот тогда мне и стало всё ясно. Тогда я и поняла, кому принадлежит твой излюбленный облик.

Хомяк деловито чистил коготь у себя на лапе.

– И какие же подробности, – непринуждённо поинтересовался он, – сообщались в этом источнике об отношениях между джинном и мальчиком? Я чисто из интереса спрашиваю, сама понимаешь.

– Да немного говорилось, – призналась Китти. – На самом деле никаких подробностей там не было. По-моему, об этом Птолемеусе как человеке сейчас вообще мало что известно. Но некоторые его труды сохранились, насколько я понимаю. Там ещё упоминалось нечто под названием «Врата Птолемея», что бы это ни…

Она осеклась. Хомяк смотрел в окно, на полуночную луну. Наконец он снова посмотрел на Китти, а пока поворачивал голову, опять принял знакомый облик мальчика-мага, Птолемея Александрийского.

– Довольно, – сказал мальчик. – Чего ты хочешь от меня?

Теперь, когда догадка подтвердилась, Китти обнаружила, что её восприятие облика джинна совершенно переменилось. Странно и тревожно было сознавать, что она видит перед собой настоящего мальчика, который уже тысячу лет как умер. Прежде она считала эту внешность всего лишь маской, личиной, одной иллюзией из многих. Но теперь, по-прежнему сознавая, что это всего лишь маска, она невольно ощущала присутствие кого-то очень древнего. В том, что демон воспроизводит мальчика совершенно точно, Китти не сомневалась: она впервые обратила внимание на две родинки на тонкой смуглой шее, бледный шрамик на подбородке, выпирающие косточки на локтях тонких рук. Такая верность малейшим деталям могла быть только плодом подлинной преданности, может быть, даже любви.

И, осознав это, Китти исполнилась уверенности, которая помогла ей продолжить.

– Ладно, – сказала она, – сейчас объясню. Но сперва я хочу ещё раз подчеркнуть: я не собираюсь тебя порабощать. Что бы ты ни ответил, я тебя отпущу.

– Чрезвычайно любезно с твоей стороны, – сказал мальчик.

– Все, чего я хочу, – это чтобы ты внимательно выслушал то, что я скажу.

– Ну что ж, если ты наконец объяснишь, в чём дело, я, быть может, и попытаюсь тебя выслушать.

Джинн сложил руки на груди.

– Но должен тебе сказать, что одна вещь говорит в твою пользу, – задумчиво продолжал он. – За все века моего рабства ни один – ни единый! – волшебник не заинтересовался этим обликом настолько, чтобы расспросить меня о нём. И зачем бы? Я ведь демон, а значит, злокознен и враждебен. Если я что-то делаю, значит, хочу причинить зло или отвести глаза. Они все боятся меня и заботятся только о самосохранении, а потому никогда не расспрашивают меня обо мне. А тебе вот стало интересно. Ты постаралась разузнать обо мне. Не могу сказать, что это было умно – ведь ты всего лишь человек, – и всё же ты неплохо постаралась. Так что давай, – он царственно взмахнул рукой, – выкладывай!

– Хорошо.

Китти устроилась поудобнее.

– Не знаю, заметил ты или нет, но в последнее время дела в Лондоне идут всё хуже и хуже. Волшебники начинают терять власть. Простолюдинов отправляют на войну, торговля и ремёсла хиреют. Народ нищает, а это ведёт к недовольству – в некоторых городах уже начались мятежи. И все возмущаются из-за… из-за демонов.

– Все, как я предсказывал, когда мы с тобой разговаривали в прошлый раз, – ответил джинн. – Люди начинают замечать духов и заодно обнаруживают в себе устойчивость. Как только они поймут, на что способны, они начнут давать сдачи.