– Нет, ваша милость, только две комнаты и успел Александр Данилыч заполнить, – вздохнул старик, видя мою заинтересованность.

– Здесь только голландцы? – я указал на «Дозор».

– Да, его величество Петр Алексеевич питал определенную слабость ко всему голландскому.

– Это заметно, – пробормотал я. – Вот что, я, пожалуй, оставлю галерею в этом крыле, более того, буду продолжать собирать коллекцию. Тебя как звать-то?

– Матвей – я, ваша милость. Холоп царский, специально за картинами присматривать поставленный еще Александром Данилычем. Так правда картины не тронешь? – его голос снова задрожал, а по морщинистой щеке скатилась слеза.

– Нет, не трону. Но ремонт здесь сделать надобно. Картинам определенные условия положены, чтобы хранились лучше. А здесь сыро и холодно. Если этим криворуким болванам не доверяешь, сам пока сними полотна, да прибереги где-нибудь. Если места нет, то в Петербург в Зимний дворец тебя вместе с картинами доставим, потом назад вернем. Да, Матвей, помощников себе подбери посмышленей из дворни. Слышал же, все комнаты я хочу картинами завесить, один не справишься. И котов тебе сюда нужно будет определить. Да, троих, как минимум, – я усмехнулся. Ну вот, четверых котят уже пристроил считай, еще одного определить нужно будет. Я повернулся к сопящим за моей спиной Брюсу и Олсуфьеву. – Все понятно? – они дружно кивнули. – И стоило здесь трагедию разводить. Всего-то надо было Матвею пообещать, что не тронете картины.

– Так как пообещать, если он нас не пускал сюда? – проворчал Брюс.

– А кто пообещал всю эту мазню вместе со мной спалить к чертовой бабушке? – вскинулся старик, потрясая сухим кулаком.

– Как же мне надоело все эти склоки разбирать, кто бы знал, – я двинулся к выходу. – Как дети малые, ей богу. Олсуфьев! Пошли сразу восточное крыло посмотрим, чтобы там никаких препон не оказалось.

В восточном крыле царило еще большее запустение. Если за западным Матвей хоть как-то ухаживал, то здесь все пришло в полнейший упадок. Дверь покосилась, и висела на одном гвозде, но через здоровенную щель в коридорчик, ведущий к крылу падал сноп яркого света. Уже подходя поближе я услышал женские голоса, отраженные многократным эхом и тем самым искаженные до неузнаваемости. Единственное, говорили женщины на немецком языке.

– Посмотри, Гертруда, какая удивительная прелесть. Оно выжило, представляешь? Смотри, даже листики зеленые! – восторженный голос раздался совсем близко, и мы, переглянувшись с Олсуфьевым, ломанулись в проход, чтобы уже увидеть незваных гостей и самое главное узнать, как они сюда вообще попали.

Я замер в дверях, увидев, кто стоит передо мной. Девушка выглядела сконфуженной и немного испуганной, но мое появление все же не было для нее такой же неожиданностью, как ее появление для меня.

– Ваше высочество, доброго вам дня, – я поздравил себя с тем, что сумел выдавить из себя такую сложную для меня в этот момент фразу. Бессонные ночи дали о себе знать, гул в голове не давал как следует сосредоточиться, и, ясно понимая, что сейчас буду пороть чушь, я, тем не менее, не мог остановиться. – А… как вы тут оказались? Что вы здесь делаете?

– Я приехала по приглашению ее величества, – Мария присела в реверансе. Сопровождающая ее девушка поклонилась гораздо ниже. Странно, но раньше, если я и замечал подобные нюансы, то не придавал им большого значения. Сейчас же почему-то акцентировал на них внимание.

– Я не… Господи, Мария, вы прекрасно понимаете, что я имею в виду, – я потер виски, пытаясь разогнать начинающуюся мигрень. – Что вы делаете в Ораниенбауме? И почему я ничего не знал о том, что вы сегодня приезжаете? Простите, что говорю сумбурно, но я двое суток не спал, поэтому прошу вас отвечать предельно ясно без каких-либо намеков.

– О, я уже стала забывать, что вы можете быть настолько откровенны, – Мария на секунду задумалась. – А кто вас должен был предупредить о моем приезде? Вроде бы мы только на последнем постоялом дворе встретили того учтивого офицера, Сергея Салтыкова, который и сопровождал нас в Петербург. Он и рассказал про это место, и, когда я проявила заинтересованность, приказал кучеру свернуть. Он сказал, что вас здесь быть не должно и мы никому не помешаем. Простите, если нарушили какие-то ваши планы, ваше высочество, но я правда не знала…

– Ваше высочество, Мария, не оправдывайтесь, а то я подумаю, что вы совершили какое-то преступление. Например, Салтыков начал некорректно себя вести, и вы его случайно забили веером до смерти, а сейчас пытаетесь здесь спрятать труп, – Гертруда прыснула, но тут же отвернулась, зажав рот рукой и изображая приступ кашля. – Меня волнует другой вопрос, вы как сюда доехали? Потому что в Риге вас ждет целая рота сопровождения, – я окинул взглядом ее фигурку, одетую весьма неплохо, но вот соболей, которых раздавали каждой приехавшей девушке, на польской принцессе почему-то не оказалось.

– В Риге? – вот сейчас она действительно удивилась. – Но мы не ехали через Ригу.

– Простите, ваше высочество, Мария, но вы несколько раз уже повторили «мы». Вы не похожи на одержимую гордыней девицу, которая привыкла к королевскому «мы», – я нахмурился. Какая-то мутная история вырисовывается. Зачем кому-то вести одну из принцесс по маршруту, который был не запланирован заранее? Да еще Салтыков этот. Почему мне его имя кажется знакомым? Вроде бы в свите мой никогда Сергея Салтыкова не было. С чем-то оно связано, с чем-то потенциально для меня неприятным и даже опасным. Нет, не могу вспомнить, проклятый гул в башке не дает сосредоточиться. – Мария, кто с вами приехал? И кто планировал маршрут движения?

– О, это барон Фридрих фон Берхгольц, – она всплеснула руками. – Его порекомендовал отцу его величество король Фридрих, как отличного сопровождающего для меня. Барон начинал служить еще вашему деду, императору Петру, и прекрасно знает Россию, что существенно облегчило нашу дорогу. Это он посоветовал более короткий путь и моя кузина герцогиня Кристиана София Вильгельмина Бранденбург-Байрейтская, которая сопровождает меня в этой поездке как старшая родственница, согласилась с его доводами. По-моему, она совершенно очарована бароном, – и Мария улыбнулась.

– Барон Бергхольц, значит, ну-ну, – я невольно положил руку на эфес шпаги, которая стала уже неотъемлемой частью туалета. – И когда же он умудрился стать бароном? Уж не тогда ли, когда его величеству Фридриху понадобился свой человек поближе к императорскому трону Российской империи?

– Что вы такое говорите, ваше высочество? – Мария слегка побледнела, а ее улыбка стала натянутой.

– Я просто действительно очень устал и несу чушь, – так и хотелось добавить, что я в присутствии этой девочки вообще почти всегда несу чушь, но я сдержался. – Так что вы здесь делаете, ваше высочество? Вот именно здесь в этом… Кстати, что это? – я огляделся по сторонам. Огромное, уходящее вдаль помещение было непривычно светлым. Так много окон, которые тянулись от пола до высоченного потолка, я не видел еще ни разу. Невдалеке от того места, где мы стояли, росло самое настоящее дерево. При этом росло он не в кадке, а словно бы прямо из пола.

– Здесь когда-то была оранжерея, – Мария тоже огляделась. – Господин Салтыков сказал, что здесь еще князь Меншиков пытался вырастить целую апельсиновую рощу, чтобы оправдать название поместья «Ораниенбаум». В этой оранжереи росло сто одно дерево, и они даже плодоносили. Как жаль, что все пришло в упадок, – добавила она печально. – Но эта оранжерея выстроена просто уникально. Ни у кого такой огромной нет. А ведь здесь можно выращивать не только деревья. Можно экспериментировать с разными культурами, чтобы вывести сорта, которые хорошо бы росли на этой суровой земле. Да и просто цветущие круглый год цветы, это же прекрасно. Вы правда не знали, что располагалось в этом крыле?

– Правда, не знал, – я задумчиво смотрел на нее, отмечая тот пыл, с которым она говорила о растениях. – Вы так хвалите идею подобной оранжереи, что я, пожалуй, оставлю ее, будет чем удивить гостей, особенно, если ничего подобного и в самом деле ни у кого нет.