– Быстро, – я даже присвистнул.

– Такие вещи долго не утаишь, – пожал плечами Гагарин. – Так же, как и вести о том, что ваше высочество письмо от Польской принцессы получили. И ее величество особенно данным обстоятельством интересовалась у меня сегодня. – Я смотрел на Гагарина. Надо же, он уже успел метнутся в Кремль и обратно.

Все-таки Елизавета не оставляет попытки узнать про меня абсолютно все, и пытаться контролировать каждый шаг. И мне это жутко не нравится. Не нравится настолько, что я уже хочу что-нибудь сделать, чтобы эти попытки контроля абсолютного и тотального, отодвинуть в сторону. Проблема заключается в том, что я пока официально не наследник престола, и это накладывает определенные ограничения на мою деятельность, сводя все пока что к пассивно-наблюдательской. Зато постепенно накапливается необходимый массив понимания происходящего и прикидок планов на ближайшее будущее. Надо бы тетке уже намекнуть, что я вполне готов принять православие, а дальше посмотреть на реакцию. Кстати, а почему бы столь значимое событие к коронации не подгадать? Сначала я, потом она. Уже будучи официально императрицей, Елизавете на останется выбора: или она официально назначает меня цесаревичем, или… Вот что я буду делать, если «или», пока думать не стоит. У меня еще запасной вариант есть – Швеция. На крайний случай герцогство, которое в любом случае моим останется. Уж за него я, пожалуй, драться буду. Должно же у меня быть что-то, по-настоящему свое.

Воцарившееся в комнате молчание затянулось уже настолько, что начинало действовать на нервы всем присутствующим. Вяземский не выдержал первым и сбежал, за ним быстренько ушел Суворов, вроде как показать юному помощнику, где находится перевезенный архив и, как и ним надо работать. Мы же с Гагариным и Грушей остались в комнате.

Положение то ли спас, то ли усугубил прибывший лекарь из немецкой слободы. Его представили, как Ганс Майера, который сходу предложил мне кровь отворить.

– На хер, вон туда, – просто ответил я, указав ему на дверь.

– Что? – переспросил лекарь, растерянно глядя на Гагарина, который лишь плечами пожал.

– Я сказал, пошел вон! Я никому не дам пускать себе кровь, это понятно? – и я схватил его за шиворот и потащил к двери. Сейчас, конечно же, пойдет слух о моем самодурстве, но мне плевать. Как оказалось, больше всего за это время я устал от местной блестящей медицины, эффекты которой в виде волшебного снотворного я уже испытал на себе. Рванув дверь на себя, я принялся энергично выпихивать лекаря, а когда мне это удалось, то, подняв глаза, я увидел стоящего перед дверью Давида Флемма. Надо же, я ведь только что вспоминал этого драгдиллера. Но он, по крайней мере мне кровь не пытался пускать. – Ага, на ловца и зверь бежит, – я ткнул пальцем в Флемма. – Идите за мной.

Лекарь недоуменно посмотрел на стоящего с невозмутимым видом перед дверью гвардейца, который, между прочим, даже не попытался мне помочь в нелегком деле изгнания этого коновала Майера. И сейчас он даже не попытался задержать Флемма. Ну и что, что я при нем позвал доктора за собой? Нет, Криббе не прав. Надо не увеличивать охрану, а менять ее на тех, кто хотя бы сделает вид, что интересуется подопечным.

– Ваше высочество, я проделал такой путь, чтобы… – начал Флемм, но я поднял руку, заставляя его заткнуться. Сев на стул возле окна, я поманил его к себе.

– Видите на моем лице царапины? В одной из них застряло стекло. Уберите его, потом поговорим, Флемм долго на меня смотрел, затем открыл свой сундучок, вытащил из него увеличительное стекло и поднес его к ране.

– Да, тут есть небольшой осколок, совсем крошечный, – он достал какой-то инструмент, больше всего похожий на ланцет и весьма ловко вытащил стекло. – Ну вот и все, ваше высочество, – он убрал ланцет в сундук, меня же передернуло от того, что Флемм даже не протер его той же тряпкой с бренди. Доктор же закрыл свой сундучок и повернулся ко мне. – Я обратился в Гольштейн с просьбой представить мне вашего старого доктора, чтобы узнать о всех его изобретениях, потому что я уверен, что трубка для выслушивания – это не единственное, что доктор, даже имени которого я не знаю, мог придумать для использования в своем нелегком труде. Но ваш дядя, ваше высочество, Адольф Фредрик, ответил мне отказом, – ну еще бы, вот он, наверное, удивился этому мифическому доктору, якобы творящего в герцогстве чудеса. – И я проделал этот путь, чтобы попытаться убедить вас в том, что для меня эта встреча будет иметь просто огромные последствия, и таким образом, добиться разрешения посетить его.

– Это невозможно, – наконец, медленно протянул я.

– Я все прекрасно понимаю, но вы все еще являетесь герцогом и сумеете приказать жителям Гольштейна оказывать мне всяческую поддержку.

– Я еще раз повторяю, это невозможно, – я плеснул бренди на тряпицу и прижал к ране. На этот раз не застонать не удалось, и когда я поднял взгляд, то увидел, как Давид наблюдает за мной, кусая губы. – Тот доктор, о котором я говорил, увы скончался. Поэтому, если только вы настолько заинтересованы в его методах, то я, как самый важный пациент могу, наверное, кое-что вспомнить. Соответственно, вам придется, господин Флемм, стать моим личным врачом.

– Ох, неужели я проделал такой пункт зря? – Флемм без моего разрешения сел и закрыл лицо руками. – Но, как же так?

– Думайте скорее, господин Флемм, – снова плеснув на тряпицу виски, я протер порезы. На этот раз было не настолько больно, как в первый, поэтому, я бросил тряпицу на подоконник, и посмотрел на Флемма, практически не мигая. – Ну же, господин Флемм, решайтесь.

– А почему вы хотите, ваше высочество, чтобы именно я стал вашим придворным врачом? – наконец, спросил он.

– Потому что вы пока единственный, кто не предложил мне сделать кровопускание, а для меня это многое значит. Как, например, для господина, эм, Брюннера, многое значило, очищать лезвия в бутылке с бренди.

– Зачем он это делал? – спросил Флемм, внимательно наблюдая, за каждым моим движением.

– Вот кто бы знал? – я развел руками. – Это и предстоит вам определить, когда приступите к своей службе. Одно могу сказать, у него очень редко развивалось заражение крови у больных. Так как, вы согласны?

– Я согласен, – обреченно кивнул Флемм.

– Отлично, – я улыбнулся. – А теперь, скажите мне, что вы знаете о вариоляции?

– Я-то знаю про вариоляцию, – Флемм смотрел на меня исподлобья и никуда не собирался уходить, пока не выяснит некоторые детали, которые, как ему казалось, я не мог узнать, если не интересовался специально. – Но откуда о ней знаете вы, ваше высочество? – странно, стоит людям побыть в моем обществе каких-то пару часов, и они начинают говорить прямо, во всяком случае, очень стараются. И если мою манеру речи всегда можно было списать на общую недоученность, а никто не поспорит, что герцогом почти не занимались, а также на плохое знание языка, то как все остальные попытаются выкрутиться, я бы посмотрел. Хотя велик шанс, что они скажут хором, что делают это нарочно, ну, чтобы герцог себя не слишком одиноко в своем невежестве чувствовал.

– Мне на днях в руки попала весьма любопытная книга: «Записки о Востоке», некоей Мэри Уортли Монтегю, хотя это весьма странно, что кто-то решился опубликовать труд, написанный женщиной, – я задумчиво посмотрел на Грушу, которая в этот момент решила поточить когти о дверной косяк, из весьма ценной породы дерева. – Как так получилось, что эти записки решились опубликовать?

– Откуда мне знать об этом, ваше высочество? – похоже, Флемм уже пожалел о том, что со мной связался. – Могу лишь предположить, что лорд Монтегю каким-то образом сумел повлиять на издателя, и тот вынужден был издать эти записки.

– В общем, это на самом деле это неважно, каким образом они оказались опубликованы, – я махнул рукой. – Важным является то, что из книги я узнал о том, что Порта широко использует этот метод защиты от оспы, особенно среди маленьких девочек, которых готовят для гаремов влиятельных людей. Чтобы они не были обезображены, если вдруг заболеют. Как будто у них есть шанс выжить, – я скептически хмыкнул.